Блюз с ароматом яблок

Деконструкция (ч.1)

Лихорадка лишь усложняла и без того сложное положение.

Он изнывал, сходил с ума от дикого сексуального желания.

Сегодня он отправился спать пораньше — едва солнце начало клониться за горизонт, а он уже был в постели. И вот солнце зашло, но пробудилось кое-что иное.

В комнате было жарко, чудовищно жарко. И БигМак был жарким, чудовищно жарким — ходячая (лежачая) печка.

Пахло потом, пахло мускусом, пахло тем непередаваемым запахом, который мог исходить только от эрегированного (простите за канцелярит) полового органа перевозбуждённого жеребца.

Правая нога БигМака запуталась в одеяле, но ему было совсем не до этого.

Он, пыхтя и пыжась от натуги, пытался ублажить копытами своё немалое достоинство. Он водил копытами вверх-вниз вдоль всего ствола, уделяя особое внимание сочащейся смазкой головке, он сжимал яйца, доводя себя тем самым до состояния, близкого к эйфории, однако на эйфорию это было мало похоже.

Сердце билось так быстро, что любой доктор заявил бы — «это не норма». Чудовищный жар мутил рассудок. Каждый раз, как он чувствовал, что готов кончить, он ощущал неконтролируемую дрожь в копытах — они слишком устали. А жар в груди всё не утихал и разгорался с новой силой.

Он представлял Ноутворти, Блюза, своего любимого жеребца. Закрыв глаза, он отчётливо видел, как капли воды стекали по его голубому крупу. Видел, как грубо задирал ему хвост, скрывавший сокровище, принадлежавшее ему по праву. Он брал его обоими копытами за бёдра и погружался в него настолько глубоко, насколько позволяла длина. Узенькая горячая дырочка ласково обхватывала его член. Шлепки становились всё чаще, толчки всё интенсивней, экстаз всё безумней, стоны вырывались из глотки музыканта — совсем не такие мелодии привык он петь. Блюз не своим от величайшего удовольствия голосом умолял его не останавливаться ни на миг, не замедлять темп ни на долю секунды, молил наполнить его жеребцовым молочком. Движения красного пони становились всё более дёрганными, он уже не помнил себя от экстаза. Блюз падал на колени, не в силах вынести столь сильные толчки, но Мака это ни капли не останавливало. Наконец, он совершал последнее порывистое движение, его собственные бёдра сводило судорогой; он громко заржал и выпустил в голубого жеребца струю чистой жеребцовой энергии, заставляя того кричать от сильнейшего напора и удовольствия. Они падали без сил и ещё долго так лежали, Мак не вынимал члена из тёплой норки, но облизывал довольную мордочку Блюза, которая была запачкана в собственном семени, а затем они сливались в долгом поцелуе. Это было обязательное условие.

Имел место быть и другой сценарий.

Они вместе лежали на большой и мягкой кроватке. Блюз — на спине, широко раздвинув ноги в стороны так, чтобы Мак мог видеть его жеребцовское достоинство — не очень большое, но такое притягательное, такое… Невозможно передать этот запах. Запах, который говорит о том, что перед тобой — настоящий жеребец, и одно только это могло свести его с ума. Он лизал его нежные тестикулы, аккуратно ласкал их во рту, затем нежно покусывал головку, вызывая у партнёра сдавленные стоны, и только потом, раззадорив жеребчика, целиком брал его достоинство в свою пасть, тёрся о него своей глоткой, пока тот не изливался вязкой белой жидкостью…

Таковы были его фантазии, что одолели его мысли в столь поздний час, что заставляли его тело наполняться желанием.

У него была одышка, он больше не мог продолжать, но грудь буквально разрывало от желания. Скорее всего если бы сейчас в этой комнате оказался Блюз, БигМак бы заставил того познать жеребца совсем не в том аспекте, в котором жеребцам следует знать друг друга.

«Жеребята не должны…»

Молчать!

Раньше, когда похоть точно так же одолевала его, несколько движений копытами вновь даровали ему разум, но сейчас… нет, сейчас он не мог сдерживаться, сейчас ему нужно было нечто большее.

И он сделал то, на что он никогда на осмеливался. То, о чём он частенько думал, но от чего всегда берёгся.

Пути назад уже не было.

Ему нравились жеребцы! Дискорд побери, он хотел познать вкус члена, он хотел вкусить мужского нектара!

БигМак склонился к своим чреслам и, тяжело дыша, лизнул головку своего собственного достоинства. Вкус был очень своеобразным — он чувствовал соль, чувствовал пот, чувствовал жидкость, что обычно была предвестником скорого оргазма, но что самое важное, он чувствовал вкус настоящего жеребца, коим он сам и являлся, и ничего не желал он более, чем чувствовать этот вкус.

Он обхватил свой член ртом насколько хватало гибкости и насколько позволяла тахикардия, тщательно вылизывая его. Он ласкал губами свою чувствительную головку, не забывая помогать жёсткими, но родными копытами.

Долго это продолжаться не могло.

Очень скоро оргазм настиг его. Оргазм не щадил больного жеребца, заставлял его шкуру покрываться мурашками и блаженно мычать. Семя наполнило его рот, но его было столь много, что оно стекало по его органу и обильно капало на пол. И он желал этого. Он был готов упиться этой столь желанной жидкостью и поделиться ею с кое-каким другим жеребцом…

Тяжело дышавший пони откинулся на кровать и заснул беспробудным сном без сновидений.

На следующий день ему не было суждено проснуться.