Чёрные и белые полосы

В трюме частного торгового дирижабля «Целестиал» мирно сопела слегка побитая зебра. На её отрешённой мордашке мелькнула тень улыбки, когда запутанная нить сновидений привела её домой, в родное племя. Во сне она радостно подбежала к своему лучшему другу и крепко обняла его.

— Так это всё был кошмар! — с облегчением выпалила она, прижимаясь к телу товарища.

Зажмурив глаза от удовольствия, она тёрлась щёчкой о его мускулистую и немного пыльную шею, вдыхала такой родной запах пота, пыли и дыма, поглаживала копытом его спину.

— Конечно кошмар, дурочка! Я же говорил тебе не бегать вокруг шамана! — успокоил он подругу и по-дружески потрепал ей гриву.

Вдруг раздался страшный шум и шатёр с треском рухнул на них, больно ударив её по голове лопнувшей доской.

Зебра вскочила и тут же упала, кубарем покатившись по накренившейся палубе в сторону зияющей дыры в корпусе. Свист ветра, треск ломающихся досок и крики команды сливались в симфонию катастрофы. Отчаянно оттолкнувшись копытами от палубы, зебра смогла сойти с пути вниз длиною в тысячу ярдов, но удар о борт выбил из её лёгких весь кислород вместе с радостью успеха. Ящик с каким-то грузом скатился всего в нескольких дюймах от её головы и улетел в пробоину. Острая боль, пронзившая бок, подсказала ей о сломанных рёбрах, но мощный выброс адреналина не дал ей остаться лежать, стоная от боли. Напротив, она довольно живо вскочила и сквозь тьму в глазах бросилась к лестнице наверх, каждые два шага делая судорожный вдох и тут же кашляя от боли. Каждый новый шаг был всё труднее и труднее, а в ушах стоял звон.

За несколько футов до трапа она услышала отчаянный вопль, который через секунду резко утих. Раздался глухой стук. Зебра сделала ещё пару шажков, когда к её ногам подкатился какой-то округлый предмет. С ужасом пленница осознала, что это была голова одного из матросов. Вскрикнув, зебра отпрыгнула назад, после чего посмотрела вверх. Прямо на неё уставился грифон, держа в лапах огромный, ростом с него самого, окровавленный меч. Ухмыльнувшись, он стал медленно спускаться вниз, точно зная, кто из них двоих не имеет ни малейшего шанса на выживание. В страхе зебра попятилась назад, пока не нащупала задними ногами пробоину. Разбойник расхохотался.

— Что встала? Лети! Я верю в тебя, ты сможешь долететь до земли!

Её мысли метались, а сердце рвалось из груди. Шум крови в ушах заглушил предсмертный крик дирижабля. Со всех сторон её ждала гибель. Как можно выбирать из такого? Она не знала. Страх парализовал её и она могла лишь наблюдать за медленно идущим к ней грифоном. Встав в стойку для удара он вдруг крикнул:

— Лети, птичка, лети!

Она не могла сопротивляться. Один шаг — и бездна.

С животным ужасом она наблюдала стремительно удаляющийся от неё дымящий дирижабль, с которым сцепился другой, пиратский. Хотела бы она очистить разум и принять смерть с достоинством, но не могла. Все её мысли заполнил лишь вырывающийся из глотки крик — её собственный.

В облаке показалась зелёная точка. Пегас, один из матросов перевозившего её дирижабля воздушным галопом несся к ней. Но зебра не смогла дождаться пегаса — она потеряла сознание. И потому не знала, что матрос отчаянно сокращая расстояние, добрался до неё, что он схватил её безвольную тушку в охапку и из всех сил пытался замедлить падение, что несмотря на все его усилия, они продолжали падать, и даже то, что их падение замедлила громадная ёлка, все ветви которой они пересчитали своими телами.

Очнувшись, зебра увидела рыдающего пегаса. Он проклинал себя, за то, что никого больше не спас, вопил, что это было божьим наказанием за перевозку рабыни, плакал от безысходности. Она попыталась его успокоить. Благодарила за спасение, говорила, что он всегда хорошо с ней обращался и, в конце концов, ей удалось угомонить истерику своего спасителя. Шмыгнув носом, он спросил:

— Ты правда меня прощаешь?

— За то, что ты меня спас? — Сквозь боль попыталась пошутить зебра, — Да. Прощаю.

Шторм

Зефир. Ветер, что приносит штормы. Небеса раскатисто грохотали, потоки воздуха гнули вершины могучих древ, почти ломая их. Солнце стояло в зените. Земля была сокрыта в сумраке бури. Был ливень. Двое шли. 

Один — пегас, другая — зебра. Они были покрытые ссадинами, ушибами, с парой рваных ран и сломанным крылом. Едва перебирая ногами по расхлябанной земле, спотыкаясь о корни и стоная сквозь сжатые зубы — шли вперёд. 

Ни он, ни она не знали, что впереди. При такой погоде они даже не были уверены, что действительно идут вперёд, а не по кругу. Пегас молчал, и зебра тоже. И даже попытайся они заговорить — перекричать шторм решительно невозможно. Их знобило. 

Голод, раны и безысходность истощили их плоть и их дух. 

Найти пропитание в лесу оказалось не так уж просто. Врачевать зебра не умела. Исход пути был предрешён. 

Пегас не мог взлететь и найти направление, и это было очередным гвоздём распятия его души. Зебра не могла помочь с ранами, была незнакома с бором, трепетала пред разбушевавшейся стихией. 

Ель впереди лопнула, затрещал ствол и ломаемые ветви, пока крона не охнула о размокший чернозём. Невольные сопутники кратко переглянулись. Обоим вспомнилась смерть “Целестиала”. 

Бор всё сгущался, мрачнело. Ветер донёс на своих крылах вой древесных волков. Пегас воздел очи ко скрытому солнцу и начал молиться Гелиосе голосом дрожащим, неслышным в буйстве Зефира. 

Зефир. Там, откуда пегас родом, зефиром звали совсем иной ветер. Ветер нежный, ветер тихий и спокойный — то был его Зефир. Но таковым становился Зефир лишь спустив всю свою удаль здесь, на западном прибрежье. Разнузданный, жестокий и безжалостный — таким его знали тут. Одни называли его приятным, а иные — мрачным. Таков был двуличный Зефир. 

Вой приближался и отдалялся, и нельзя было сказать, то влияния ветров — или волки перебегали с одной поляны на другую. Хищники словно глумились над двумя заблудшими душами.

Прошло незнамо сколь времени, покуда вой не ушёл совсем сторону, став неслышным. Сын небес даже не смог облегчённо вздохнуть — так сильны были бьющие в лицо ветра. Вместо того он почувствовал холодное тепло в груди. Волки более не грозили, а может и крались в мрачных тенях, не выдавая себя воем. Мокрый холод пронизывал до костей и обжигал шкурку. Надежда снова не пришла. 

Грохотало. Зебра упала. Пытаясь подняться, она в бессильном страхе скривила лицо, но из глаз её не катились слёзы, а может ливень их сокрыл. 

Они подошли к концу своего мира. Шаг — и души упадут в хаос безумия. Но что это, что?! На лицах их мелькнула давно ушедшая надежда. 

Живые мертвецы заприметили колеблющийся, почти незримый огонёк. Он приближался, и проявлялась нёсшая его тень. Тень обрела птичьи очертания и, едва перекрывая шторм, прокричала:

— Гутен таг!