← Глава 9 Глава 11 →

Одной крови

Глава 10

В ночь после Ритуала Коппервинг так и не сомкнул глаз. Смыв с себя красные полосы, он сидел на кухне с кружкой чая и напряженно думал, размышлял, прикидывал. Воспоминания об ужасах Ска’терри чередовались с мыслями о будущем – ведь ни его слепота, ни исцеление пегаски, не могли остаться незамеченными. А значит – вопросы и объяснения; принять его слова на веру сможет далеко не каждый, что приведет к слухам, кривотолкам и новым «версиям», одна безумнее другой. «Интересно, а кто из моих друзей-знакомых поверит моему рассказу? А кто отвернется – обвинив во лжи, или же не сумев примириться с правдой?»

Осторожная радость за Скуталу сменялась беспокойством об Узури. Пегаска вскоре вернет себе зрение – но какую цену заплатила за это его подруга зебра? Жеребец с содроганием вспомнил лицо Узури после Ритуала – краше в гроб кладут. И ведь непонятно, что с ней будет дальше. Пройдет ли это со временем, или ей тоже суждено было чем-то пожертвовать, дабы Ритуал прошел безопасно и правильно? «Она рассказала мне ровно столько, чтобы я на это согласился. Но что осталось тайным? И какие последствия могут подстерегать нас в будущем?»

Встав из-за стола, Коппервинг уже в который раз заглянул в комнату пегаски. Ее обморок сменился сном – тревожным и беспокойным. Кобылка металась на кровати, жалобно стонала, порой невнятно вскрикивала. Подойдя ближе, пегас осторожно прикоснулся губами к ее лбу – тот был мокрый от пота, но жара вроде бы не было. Поправив одеяло, Коппервинг вернулся на кухню, решив выпить еще одну чашку чая.

В ожидании чайника, пегас взял в зубы карандаш и занялся расчётами. Его слепота обещала серьезно ударить по их бюджету – ведь о том, чтобы в таком состоянии работать в погодном патруле, не могло быть и речи. А еще счета из больницы… Недобро улыбнувшись, Коппервинг достал присланные из Клаудсдейла документы об инвалидности, пару чистых листов бумаги и конверт. «Сами назначили – вот теперь и оплачивайте!», — зажав зубами карандаш, невнятно бурчал он себе под нос. Спустя пару минут, официальное письмо со всеми обоснованиями и отсылками на законы и параграфы, было готово. Ссылаясь на признание Скут инвалидом, пегас просил перенаправить счета в соответствующий департамент Клаудсдейла, и требовать оплату уже с них. «А как глаз восстановится, направлю им еще одно письмо, с требованием аннулировать этот несправедливый статус. Пусть пропесочат в ответ тех дурней, что выдали его не то что без осмотров и проверок – даже без личной встречи! А мы пока что хоть немного сэкономим, не повредит…»

Закончив подсчеты, Коппервинг подвел итог. Если не будет никакой подработки или помощи со стороны, то денег им хватит примерно на полтора месяца. «И это если не случится никаких непредвиденных обстоятельств или внезапных трат… Друзья, случись чего, в беде не оставят – но как же не хочется их впутывать в наши проблемы!..» Подхватив кружку с чаем, пегас принялся гадать, где он мог бы заработать хоть какие-то деньги, будучи полностью слепым. Результат был неутешителен – в маленьком провинциальном Понивилле такой работы просто не было. В городах крупнее – том же Лас-Пегасусе – было бы куда проще, но и там сперва пришлось бы долго учиться и привыкать, как к самой слепоте, так и к новой работе. Для него же, слепого на месяц или два – «Только бы Узури не ошиблась! И пусть будет месяц, всего лишь один месяц!..» – это тем более не подходило. Впрочем, у него было то, чего не было у прочих несчастных, лишенных зрения – Птуш.

— Да, мой хороший?.. – ласково окликнул птицу Коппервинг.

Задремавший было на кухонном шкафу, бухури лениво приоткрыл глаз и что-то недовольно скрипнул. Пегас улыбнулся. Если за каких-то несколько дней он научился без происшествий передвигаться по дому, полагаясь лишь на команды мудрой птицы – то как знать, что еще он сможет сделать, если продолжит тренироваться?

«Надо будет попросить у Твайлайт ее патефон – впереди у меня будет много свободного времени, которое не получится потратить на чтение. А потом, может и нам домой такую же штуку куплю – все-таки здорово, когда в любой момент можно услышать музыку!..»

Размышления пегаса прервал тихий вскрик кобылки. Вскочив, он поспешил к ней в комнату. Скинув одеяло на пол, она свернулась калачиком на краю постели и мелко дрожала. Вздохнув, Коппервинг снова накрыл ее – и вдруг замер, услышав свое имя, шепотом срывающееся с губ пегаски. Раз за разом Скуталу звала его, будто бы потеряла и не могла найти. Вдруг она дернулась, как от удара молнией, и словно бы попыталась отползти от кого-то невидимого.

— Узззз…зури! Прочь! Не… не подходи!.. – Пегаска то шептала, то вскрикивала; без сомнения, тень Ритуала отпечаталась в ее подсознании, превращая сон в изматывающий кошмар. Жеребец осторожно потряс ее за плечо, пытаясь разбудить или хотя бы избавить от дурного сна, но та никак не просыпалась. Напротив, кобылка заскрипела зубами и замолотила копытами, как будто отбиваясь от чего-то ужасного и враждебного.

— Коп! Копппер… винг! Помоги!.. Где… ты?! Одна! – Видя, как Скуталу – его подопечная, его друг! – мечется в плену кошмара, у Коппервинга защемило сердце. Отбросив стеснение и сторонние мысли, он залез на кровать и заключил пегаску в бережные объятия, пытаясь защитить и успокоить. Та была холодна, словно лед, но при этом с ног до головы покрыта липкой пленкой пота. Накрыв их обоих одеялом, пегас прижался к ее спине, щедро делясь своим теплом. В ответ Скуталу буквально вцепилась в его ногу, словно бы ища в этом жесте защиты и спасения. Вскоре она успокоилась – выровнялось дыхание, прекратились стоны и крики. Поерзав, пегаска поудобнее устроилась в объятиях Коппервинга. Затем, не просыпаясь, она что-то облегченно прошептала, и наконец-то погрузилась в сон, свободный от кошмаров.

Убедившись, что Скуталу успокоилась и согрелась, жеребец попытался было встать – но не тут-то было! Пегаска капканом вцепилась в его ногу – и сколько бы он не пытался высвободить зажатую конечность, у него не получалось. Конечно, можно было вырваться силой – но тогда бы она непременно проснулась. Смирившись, Коппервинг уронил голову на подушку. Ситуация, что ни говори, получалась неловкой – а со стороны и вовсе бы выглядела неоднозначной и двусмысленной. Чувствуя тепло тела своей подопечной, вдыхая ее чистый нежный запах, слыша ровное биение сердца и спокойное дыхание, пегасу едва удавалось сохранять спокойствие. «Да и сама поза… мы лежим, словно бы две ложки! Заснуть вот так с подругой, особенно после бурной ночи – это одно дело, но… со Скути?.. Эти мысли и реакция организма абсолютно неправильны – но я-то ведь тоже не железный!..»

Стараясь отвлечься, он приподнял голову и окинул пегаску взглядом. Та все еще напоминала своим окрасом зебру, но жеребец отлично помнил ее родные цвета. Рыжая шерстка, темно-розовая грива, хорошие пропорции во всем, кроме разве что крыльев. Уже не жеребенок, но еще не взрослая, подросток. Слегка высоковата, что не так уж и плохо – а в ее возрасте и вполне естественно. Кроме того, пегасы взрослели быстрее прочих пони – так что Коппервинг не мог не отметить, что его подопечная по определенным параметрам куда ближе к взрослой кобыле, чем ее подруги. «Однажды ты воистину осчастливишь своего избранника… или избранницу, не важно. И я все сделаю, чтобы так оно и было». С внезапно накатившей нежностью, Коппервинг ласково пригладил кончиком крыла ей гриву, и в который уже раз подивился своему поступку, что в итоге привёл к такому вот развитию событий. Ссора с Дэш, желание доказать ей, что та сдалась слишком рано; неприятие того, что жеребенку-пегасу даже некому научить летать; внезапное осознание того, что даже в светлой и благословенной земле Эквестрии есть ненужные дети… Все это, и множество других причин, великих и малых, разделили их со Скуталу жизни на «до» и «после». «А может правы были те жрецы минотавров, говоря, что все в жизни предопределено? Ведь не расстанься мы несколько лет назад с Рэйнбоу, я бы не отправился в Лас-Пегасус – а значит, не познакомился бы с Узури… А не сбеги она тогда на свою свадьбу – не вернулся бы обратно в Понивилль; или же вернулся, но уж точно не так скоро. Значит, не было бы опеки над Скут, а без зебры – не случилось бы исцеления. А не познакомился б с Балком – не знал бы, с какого бока подступить к ее беде с крыльями… Неужели для судьбы так она важна – с обоими глазами, и способная летать?..»

Тут уже Коппервинг замотал головой, прогоняя столь туманные размышления. Воистину, чтобы разбираться в таких высоких материях, или даже просто в это верить, нужно быть или безумцем, или гением. «Или минотавром… Не важно! Я сделал все, чтобы вернуть ей зрение, а скоро научу летать… Обучу всему, что знаю сам и чему она сама захочет научиться. А ее счастье, вместе с чувством заслуженной гордости за хороший и правильный поступок, будут мне лучшей наградой!..»

Как бы то ни было, но все эти мысли сделали свое дело – пегас сумел успокоиться, и ощущения от лежащей рядом кобылки перестали будоражить его сознание. «Чудо ты мое рыжее! Не сестра, не дочь, не кобыла – а настоящий друг. Спасибо тебе, что ты есть в моей жизни…» Незаметно для себя, Коппервинг уснул и сам. И весь остаток ночи его лицо озарялось легкой улыбкой радости и счастья.

Проснувшись поздно утром, Скуталу не сразу поняла, где находится. Последнее, что она запомнила, был тот отвратительный Ритуал… а теперь она лежит в своей кровати, ей уютно и тепло… даже слишком тепло. Слышался еще какой-то непонятный звук, а грива на ее макушке слегка колыхалась от… дыхания?!..

Похолодев, пегаска медленно повернула голову. Так и есть, рядом с ней негромко похрапывал Коппервинг. Более того, одна передняя нога лежала у нее под шеей, а вторую, оказывается, она сама крепко прижимала к своей груди. К непониманию добавилось смущение и… страх. «Рядом жеребец. Коппервинг. Жеребец! Впервые в моей жизни, так близко… даже вплотную. Чем же все вчера закончилось? Надеюсь, мы… он… мы… ничего такого не делали? Ведь так?.. И… что это такое упирается… мне… возле хвоста?..»

Откинув одеяло, Скуталу кубарем скатилась с кровати. Тяжело дыша, она с круглыми от шока глазами смотрела на пегаса. От резких движений тот дернулся и приподнял голову, сбитый с толку внезапным пробуждением. Заметив ее, он зевнул и сонно улыбнулся.

— Доброе утро, Скути…

Стремительно заливаясь краской, кобылка неверяще смотрела на своего опекуна. Точнее, на одну конкретную его часть… ту самую, что ее так напугала и взбудоражила. «Это… он ею… хотел со мной, в меня?!.. Какой стыд… позор!» Прислушавшись к своим ощущения, она с удивлением не почувствовала ничего неожиданного. Хоть и не имея никакого практического опыта, на уроках Черили она достаточно хорошо усвоила теорию. В том числе и знание о том, что первый... раз… весьма болезненный.

— Скути?.. В чем дело? Ты так смотришь… — в этот момент Коппервинг перехватил направление ее взгляда, и осознал, на что именно она смотрела. Вспыхнув, он стремительно накрылся одеялом. – Э… это не то, что ты могла подумать! Я просто… — виновато прижав уши, он снова посмотрел на пегаску, отчетливо замечая ее шок, страх и отвращение — Ничего не было, клянусь! – затараторил он. На его лбу выступили крупные капли пота. – Я не думал и даже думать не мог о тебе в таком… качестве! Ты вчера очень плохо спала, металась, кричала, замерзла вся… Я просто хотел… — жеребец нервно смахнул пот со лба и потупил взор, судорожно пытаясь подобрать верные слова. Давно уже в разговорах не стеснявшийся подобных тем, привыкший обсуждать секс и все с ним связанное напрямую и в открытую, сейчас пегас смущался, словно юный жеребчик, не заходивший дальше поцелуев даже мысленно. – П... просто хотел тебе помочь. Обнять, согреть, успокоить… Прости…

Слушая сбивчивые объяснения своего опекуна, пегаска постепенно успокаивалась. Теперь уже ей было стыдно за свои подозрения и за то, как она себя повела. Ведь за все это время Коппервинг не дал ей ни малейшего помысла для таких мыслей – а сейчас она отреагировала, словно перепуганная дурочка.

— И ты меня прости, — виновато сказала она. – Это все нервы… И прошлое. – Видя, как он дернулся от этих слов, пегаска поспешила добавить: — Нет-нет, хвала Селестии, ничего такого со мной не случалось. Просто… приют, все эти годы… Мы еще грустно шутили, что можно вывести жеребенка из приюта, но не приют из жеребенка. Прости меня, надумала себе всякого… — ее губы изогнулись в ироничной ухмылке – хоть и не на ровном месте.

Вздохнув, следующие полчаса Коппервинг рассказывал Скуталу о некоторых деталях и нюансах касательно полов, физиологии и всего сопутствующего. Отдельно обсудили пегасий «стояк крыльев» и схожую особенность, присущую только жеребцам, но зато всех видов. Смущенная кобылка слушала, приоткрыв рот от удивления; затем, осмелев, стала задавать свои вопросы – на какие-то пегас смог ответить, а по некоторым предложил переговорить с кем-то из кобылок постарше. Как бы то ни было, утренний казус был прояснен, и между ними восстановились прежние доверительные отношения.

Эта тема так увлекла пегаску, что они не прерывались даже за завтраком. И лишь уже допивая чай, Скут вспомнила про свой глаз. Он по-прежнему не видел – к чему она настолько привыкла, что уже не обращала внимание. Но вот ощущения его… они изменились, стали какими-то странными, словно бы там слегка покалывало и обжигало изнутри. Улучив момент, Скуталу шмыгнула к зеркалу, где с удивлением отметила свою раскраску «под зебру», о которой уже успела позабыть. С гулко бьющимся сердцем, она со всем вниманием осматривала глаз, надеясь углядеть хоть какие-то перемены. На первый взгляд он не изменился – но присмотревшись, кобылка увидела едва заметные нити, хаотично расчертившие мутную поверхность радужки. Пегаска была готова поклясться, что еще вчера их не было. Не в силах скрыть волнение, она осматривала их снова и снова, не замечая тихонько подошедшего к ней Коппервинга.

Видя ее воодушевление и радость, он приобнял ее крылом и взъерошил копытом гриву – а затем, слушая ее восторги и благодарности, и сам рассмотрел случившиеся с ней изменения… неприятно удивившись тому, что для этого ему пришлось прищуриваться. Присмотревшись, жеребец увидел не только появление пары новых полосок, но и смог различить их цвет. Сквозь серое пятно слепоты пробивалась фиолетовая радужка исцеленного, здорового, нового глаза.

Однако сам факт того, что ради такого ерундового осмотра ему пришлось прикладывать определенные усилия, наглядно показал Коппервингу, что его собственное зрение уже начало ухудшаться. Та зоркость глаз, которой он втайне гордился, начинала покидать его. «Еще день-два», — подумалось ему, — «и хорошо если свет от тьмы отличить смогу. Надо торопиться. Дела уладить… и Скути рассказать».

— Отличные новости! – вслух порадовался за нее жеребец. Старательно пряча тяжелые мысли за улыбкой и непринужденным тоном, он ткнул копытом в сторону кухни. – Я пойду приготовлю еще чаю – а ты бегом в душ, смывай свою… боевую раскраску! А потом возвращайся, нужно будет еще кое-что… обсудить.

Прошло каких-то десять минут, а Скуталу уже вернулась. Обернув голову пушистым полотенцем, она внимательно осматривала свои крылья, кончиком носа разглаживая примявшиеся перышки. Искоса поглядывая на нее, пегас нерешительно мялся, попросту не представляя, с чего начать этот разговор. Пытаясь придумать хоть что-нибудь, он отчаянно тянул время, с преувеличенной тщательностью заваривая свежий чай и медленно разливая его по чашкам. Тем временем кобылка закончила с крыльями, и прямо-таки светилась от хорошего настроения – было заметно, что ей не терпелось показать глаз подругам. Так и не дождавшись чая, она вопросительно посмотрела на Коппервинга, не понимая, отчего вдруг тот стал таким тихим и серьезным. Так и не продумав план разговора, он вздохнул и решил положиться на удачу.

— Скуталу… — возненавидев неуверенность в своем голосе, пегас хорошенько прокашлялся. – Скути… я должен тебе еще кое-что сказать. О… Ритуале.

Не найдя в себе силы сразу рассказать о том, какую плату с него взяло ее исцеление, он зашел с другой стороны, рассказывая о всех попытках найти для нее лечение в других местах. Пегаска слушала его с вытаращенными глазами – она и представить себе не могла, сколько сил и времени ее опекун потратил на эту проблему. История про письмо Сестрам и вовсе привела ее почти что в священный ужас – как от самой попытки, так и от реакции Луны. За тот срок, что она прожила у Коппервинга, Скуталу не могла не заметить, с какой любовью и почтением он относился к божественным сестрам-аликорнам. А тут такой удар… глупо было бы верить, что для него это могло пройти без последствий.

А пегас все говорил и говорил. Что-то кобылка уже знала, о чем-то услышала в более полной версии, а иные подробности ее неприятно удивили. Жеребец рассказывал о внезапном прибытии Узури и ее прошлых путешествиях; про то, как она узнала про ее беду и поспешила к ним на помощь. Об их воссоединении и долгих историях, поведанных ему зеброй.

Поражаясь его ровному и будничному тону, Скуталу выслушала легенды о Ска’терри и их жутких ритуалах. Все это зло, вся эта жестокость, потрясли пегаску до глубины души. А факт того, что в одном из них они вчера даже приняли непосредственное участие, подействовал на нее не хуже ведра ледяной воды, вылитого на голову. А Коппервинг тем временем продолжал рассказ – но становилось очевидно, что он начал повторяться, словно не осмеливаясь перейти к самой причине разговора. Решив помочь, Скуталу как примерная ученица вытянула вверх копыто. Удивленный ее жестом, жеребец запнулся, позволив ей вставить хоть слово.

— Коппервинг… я уже поняла, что ты хочешь сообщить мне нечто важное… может, даже страшное. Но никак не могу понять, что именно. Все эти истории… они жутко интересны и занимательны, но не приближают нас к сути. Пожалуйста… какими бы ужасными не были твои новости, расскажи о них. И мы вместе справимся со всем тем, что может случиться в будущем.

— Хорошо… — Жеребец тяжело вздохнул. – Но… тогда еще чуть-чуть истории. Последняя Ночь Кошмаров, тот праздник с Бароном Маути, который устроили мы с Зекорой... – Пегаска с готовностью закивала, вспомнив и саму ночь, и свое в ней участие. Тогда ей удалось напугать немало пони – и едва не покусать Свити Белль. От последнего ее окатило жаром, а щеки украсил легкий румянец. То, что тогда показалось ей игрой, внезапно обрело определенные далеко идущие последствия...

– Так вот. Целью было достать бутылку рома, помнишь? Ты туда так и не сходила, но в той пещере была иллюзия, созданная искусством знахарства Зекоры. Каждый, кто спускался туда, вдыхал аромат особой смеси трав и растертых в мельчайшую пыль еще кое-каких ингредиентов. В результате его глазам представало видение его самого сильного, потаенного, глубинного страха. Впервые я прошел через это еще в Лас-Пегасусе… Узури настаивала, что каждый должен встретиться со своим кошмаром – ну я и попробовал. И тогда моим величайшим страхом стала… — осекшись, он стиснул зубы, и наконец выдавил, — Слепота. С детства я боялся потерять зрение, или же как-то повредить глаза. Началось однажды, лет в пять, когда я увидел слепого пегаса – никому не нужный, он сидел на улице Клаудсдейла и просил милостыню. Незрячий, неспособный нормально летать и найти какую-то достойную работу, он был выброшен на обочину жизни жестокими традициями нашего общества. И я испугался, до смерти испугался, что однажды могу встретить такую же судьбу.

— Одержимый страхом за сохранность своих глаз, я выпросил у отца его старые летные очки… а надев, отказывался снимать их даже на ночь. Потом начались проблемы со сном, а следом – приступы паники и наяву. Кончилось все тем, что меня отвезли к очень хорошему единорогу-психологу. Мы поговорили, он подробно расспросил меня о причинах и мотивах моих страхов… а затем погрузил меня в нечто вроде транса. Очнувшись, я почувствовал себя гораздо лучше – безумие с очками прошло, сон наладился, да и бояться в целом стал куда меньше. Вот только… он лишь скрыл проблему, но не сумел ее убрать. Я никогда не забывал о ней, но и не вспоминал настолько, чтобы снова впадать в панику.

Спустя годы, уже в Лас-Пегасусе, Узури провела для меня ритуал барона Маути. Так я встретился лицом к лицу со своим забытым страхом... и с ее помощью смог осознать его, перестал бояться о нем даже помыслить… Я сумел принять, примириться с ним, и нашел в себе силы жить дальше.

Скуталу, замерев, слушала эти откровения. Было очевидно, что пегас по-настоящему раскрывал ей свою душу, рассказывая о столь потаенных и важных деталях своей биографии. Кобылку переполнила благодарность и гордость за доверие – а в голове тем временем сложился еще один кусочек мозаики.

— Так вот почему!.. – пораженно выдохнула она. – Вот почему ты из кожи вон лез, пытаясь вылечить мой ослепший глаз!

— Не только поэтому, — грустно улыбнулся Коппервинг. – И я не случайно рассказал про Ночь Кошмаров – но к этому вернемся чуть позже. А то, что я скажу тебе дальше, должно остаться в тайне, между нами – и Узури с ее свитой. Согласившись провести Ритуал, она подвергла себя нешуточному риску – и самим участием, и возможными последствиями со стороны своей родины. Так что пожалуйста, отнесись к этому серьезно. – Дождавшись кивка пегаски, он продолжил. – Зебры справедливо считают такие знания своей историей, национальным достоянием и бесценным сокровищем. Каким бы темным не было оно, это часть их прошлого, и не в их принципах делиться чем-то подобным с прочими народами. Более того – в отличие от своего изначального предшественника, этот Ритуал был радикально переработан, позволяя жертве перенести его лишь с временными, обратимыми последствиями. При этом исцеляемого это не касалась – он излечивался хоть и не сразу, но все так же навсегда. И это знание – революционное, невероятное, не имеющее цены – зебры уж точно не будут отдавать задаром.

— Уж будь уверена, они разберутся как в этом Ритуале, так и во всех прочих, что отыскала Узури, — продолжал жеребец. – Выяснят, что в нем действительно необходимо, а что лишь шелуха традиций. Приукрасят самые неприглядные детали, изучат вдоль и поперек, а потом – начнут рассылать по всему миру группы целителей. Ну а те, вооруженные древними знаниями, будут способны вылечить от любой болезни, недуга, травмы – даже утраты конечностей! И разумеется, их услуги будут стоить существенных денег. Так что… Узури не только выложилась вчера на полную – ты уже не видела, но выглядела по окончанию она ужасно, словно бы постарев лет на десять, — но еще рискует впасть в немилость у себя в Зебрикании. Так сказать, за разглашение. Поэтому… держи подробности в секрете, ладно? Спросят – скажи, что не помнишь, или что настоем опоили. Пусть ко мне обращаются, если захотят.

На кухне воцарилось молчание. Пегас с наслаждением хлебал остывший уже чай, промачивая горло после долгого монолога. А Скуталу тем временем пыталась уложить в голове новые подробности – информации было столько, что в мыслях образовалась настоящая каша. Преодолевая замешательство, она старалась вспомнить нечто важное, сказанное Коппервингом, какую-то подробность или намек. Ей казалось, что она уже знает истинную причину этого разговора – осталось лишь сложить ускользающие клочки памяти воедино. Уже совсем близко, еще чуть-чуть!..

— Коппервинг... ты упомянул жертву в описании Ритуала. – Перед ее внутренним взором пронеслись все прочие участники – Узури, Агата, Зулун. Все чем-то занятые, и на жертву не походили. – Но там же не было никакой… О, Селестия!..

Осознав наконец, кто был жертвой, пегаска вскочила, уронив на пол стул. С ужасом глядя на жеребца, она пыталась найти хоть какое-то опровержение, словом ли, жестом. Но тот в ответ лишь слабо улыбнулся и кивнул.

— Нет! Не может быть! Как ты мог?! Как тебе это вообще в голову пришло?!.. – охваченная гневом, напуганная открывшейся правдой, кобылка подскочила к Коппервингу и в отчаянии замолотила копытами по его груди. – Как ты мог от меня такое утаить? Не спросить! Слова ни сказать! И что же ты пожертвовал за мое исцеление?

Осознание пришло к ней одновременно с последним вопросом. Отпустив пегаса, Скуталу без сил сползла на пол, и заплакала. Вскоре она ощутила, как ее опекун спустился к ней, и уже привычным жестом заключил ее в объятия. Вжавшись ему в грудь, пегаска разрыдалась с удвоенной силой.

— Ну зачееем? – сквозь слезы взвыла она. – Почему ты не сказал?..

— Если бы сказал, ты бы мне запретила, — негромко ответил Коппервинг. – Сказала бы, что не в праве подвергать меня такому риску, и скорее проходишь оставшуюся жизнь с одним глазом, чем согласишься на такое. Поэтому… поэтому я сам решил за нас обоих, взяв на себя всю тяжесть ответственности. К тому же… когда Ритуал начался, остановить его могла ты и только ты. Один раз так почти и случилось – а Узури говорила, что последствия могли бы быть катастрофическими. Смогла бы ты, зная о моей жертве, сохранить эмоции в себе и не допустить прерывания Ритуала?

— Дискорд бы побрал эту зебру! Если бы ни она… если бы сразу все рассказала!..

— Милая, если хочешь, то ругай и обвиняй меня и только меня. Узури сказала достаточно, чтобы я принял решение; предупредила обо всех опасностях и последствиях. Сам факт того, что она пошла на такой риск – ради тебя, ради меня – делает ей честь. Поэтому – я тебя очень прошу – не говори о ней худого, ладно?

— Но ведь это не навсегда, правда? Прошу, скажи, что это только временно!..

— Месяц. Может, два. Узури не была точно уверена. – Пегас вздохнул. – Так что… впереди нас ждут некоторые проблемы и трудности.

Про шанс того, что он мог остаться слепым навсегда, Коппервинг благоразумно умолчал. Для общего спокойствия. Повезло – и ладно.

— Мне все равно! Я все сделаю, чтобы ты ни в чем не нуждался, не скучал и не чувствовал себя лишним и бесполезным! – Услышав о сроках, у Скут словно камень с души свалился. Вжавшись лицом в грудь пегаса, она невнятным голосом продолжила. — Я… я представить даже не могу, что мне сделать для того, чтобы отплатить тебе за всю доброту, заботу, внимание. Ты раз за разом делаешь невозможное, словно волшебник творишь для меня чудеса, о которых я даже и помыслить не могла. Из всех пони, что я знаю, ты для меня самый близкий, самый родной, самый… любимый. Спасибо тебе, от всего сердца.

Еще несколько минут они сидели в объятиях друг друга. Наконец, пегаска высвободилась и внимательно посмотрела в лицо Коппервингу. Дорожки от слез подсохли, и лишь едва покрасневшие глаза напоминали о том, что она недавно плакала.

— Скажи… а тогда, на Ночи Кошмаров… что еще случилось такого, о чем ты хотел мне рассказать?

— Вспомнила-таки, — хмыкнул жеребец. – После окончания всех приготовлений, я спустился в пещеру, проверить, правильно ли подействует иллюзия Зекоры. Свой страх я знал, и был готов с ним встретиться лицом к лицу. Других ловушек или сюрпризов тогда еще не было, так что… Я был готов ко всему, но не к тому факту, что мой прежний сокровенный страх сменился новым!

— Ничего себе… — удивленно покачала головой Скут. – И… что же это было? – Видя, как играют желваки на его скулах, а в глазах застыла боль, она пошла на попятную. – Нет. Не стоит. Я вижу, что это… слишком тяжелые воспоминания, так что…

— Я увидел, что потерял тебя, — тяжелым голосом прервал ее пегас. – Что ты в какой-то беде, в смертельной опасности. Я слышу, как ты зовешь на помощь – но не могу найти, не могу к тебе пробиться. Впустив тебя в свою жизнь, я принял на себя эту ответственность. И отныне мой самый глубокий и потаенный страх – потерять тебя, не суметь помочь, допустить необратимое. И Дискорд свидетель, я не отступлю ни перед чем, рискну жизнью, всем, чем имею – лишь бы не дать моему кошмару превратиться в жизнь.

После такого признания они еще не скоро смогли отстраниться друг от друга. Не было слов, не было действий – лишь крепкие и любящие объятия двух близких пони. Потрясенная услышанным, Скуталу молчала. Было тяжело даже просто представить, что кто-то другой, посторонний, некогда чужой для нее пегас, захочет сделать для нее столь многое. И ведь сделает! Не ожидая и не прося награды, разделит тяжесть забот и решит ее, казалось бы, неразрешимые проблемы. А ведь все, что она сама пока что могла дать ему в ответ – лишь душевное тепло, благодарность, толику заботы. Однако кажется, что уже совсем вскоре ей представится возможность хоть немного отплатить своему опекуну…

А Коппервинг тем временем прокручивал в голове недавний разговор. Тайны, скрытые на самом дне его души, были им же самим безжалостно вытащены на свет, беззащитные в своей простоте и искренности. Одновременно он ощущал и радость – ведь рассказав об этом той, кого это действительно касалось, он получил не только облегчение, но и еще сильнее укрепил их взаимное доверие и дружбу. Даже страх предстоящей слепоты отошел куда-то в сторону, заслоненный благодарностью пегаски.

Пока Скуталу мыла посуду, жеребец наскоро составлял план на день. Визит в полетный патруль стоял первым пунктом. Разговор без сомнения выйдет непростым – Рэйнбоу Дэш без одобрения отнесется к тому, что ему придется взять отпуск на месяц или даже два. Впрочем, когда она узнает о причине… «Все равно будет кричать и ругаться, хоть уже и по другому поводу. И вообще, надо бы друзей собрать и всем разом рассказать, что произошло… Заскочу-ка я потом к Макинтошу, организуем встречу в их амбаре, вечером… Придется на это потратить еще немного денег, но дело того стоит.»

Отдельно стояли их занятия с Птушем. Учитывая то, как стремительно ухудшается его зрение, вопрос был одним из наиболее важных. Покрутив головой, Коппервинг нашёл птицу на шкафу, на том же самом месте, где и ночью. Нахохлившись, бухури пристально смотрел на него из-под полуприкрытых век своими мудрыми желтыми глазами. Несмотря на то, что он во всех подробностях слышал их разговоры, Птуш не встревал и никак не комментировал. «Он и в самом деле умнее, чем кажется… или же это уже я приписываю ему куда больший интеллект, чем есть на самом деле. Но перед всеми делами, патрулем и прочим, нужно проводить Узури – поблагодарить ее и попрощаться.»

— Скут! – позвал он. Та обернулась. – Я хочу слетать в лагерь к Узури. Надеюсь, еще успею их застать.

— Я с тобой! – тут же отозвалась пегаска. – Я… не очень хорошо и честно вела себя по отношению к ней. Хотела бы попросить прощения… и поблагодарить. К тому же… и прости пожалуйста, что не спросила раньше, но как ты сам себя чувствуешь? Нет ли изменений… с твоим зрением?

— Ритуал берет свое, — с деланным спокойствием пожал плечами Коппервинг, – но сегодня-завтра еще полетаю. А раз уж хочешь отправиться со мной, то давай-ка одевайся, и полезай уже ко мне на спину – время идет, а дел на сегодня осталось еще много.

Несколько минут спустя пегасы покинули облачный дом. К их удивлению, Птуш неожиданно решил составить им компанию – поравнявшись с ними, он описал несколько кругов, а затем вцепился когтями в куртку Скут, где и застыл, словно статуя. Та охнула от неожиданной тяжести, и попыталась вспомнить уроки алимантии, но…

— Коппервинг! – позвала она опекуна. – Подскажи, у меня почему-то не срабатывает алимантия, не могу уменьшить вес Птуша! А он почему-то такой тяжелый!

— И у меня это с ним тоже никак не получается! – хохотнул в ответ пегас. – Уж даже не знаю, почему – словно бы она на него совсем не действует! «Или он не хочет, чтобы действовала…»

— Как странно! – крикнула Скут. Поднялся ветер, и общаться становилось затруднительно. – А чего он с нами-то полетел?

— А кто его знает? Может, проветриться захотел. Или попрощаться… — добавил он куда тише. Вспомнив, что так и не рассказал пегаске о том, кто был прежним владельцем диковинной птицы, жеребец решил исправить упущение. – Мне ведь его как раз Узури отдала, в помощь. В качестве поводыря. Мы уже тренировались, и получается вроде неплохо – у меня повязка на глазах, а он своим резким голосом командует! Уже научился перемещаться по всему дому, не снося стены и не роняя посуду!

— Ничего себе! – удивилась кобылка, и прониклась к Узури еще большим уважением. – Эта зебра действительно все предусмотрела!

Остаток пути прошел в молчании. Но еще на подлете к знакомой поляне, Коппервинг с досадой понял – опоздали. «Очень странно. Узури не из тех, кто встает с рассветом. А тем более, учитывая вчерашнее!..» Заложив крутой вираж, он пристально всматривался вниз. Вон там стояли шатры, там – повозка, за деревьями виднелось место проведения Ритуала. Сама же поляна пестрела отпечатками копыт – и было их слишком много, чтобы столько могли натоптать лишь Узури со своей свитой.

Приземлившись, пегасы продолжили осмотр. И только на земле Коппервинг с раздражением понял, кому принадлежали эти новые следы. «Слишком ровные для копыт. Это накопытники. У нас такие почти не в ходу… в вот стража из Кантерлота еще как их носит!» Отметины от колес телеги вели куда-то на восток – похоже, что зебры все-таки без помех отправились в путь. Это подтверждали и следы гвардейцев, оставленные на тропинке в сторону Понивилля.

— Коппервинг, что здесь произошло?.. – пегаске явно было не по себе от происходящего. Чужие следы, внезапный уход – или даже бегство? – Узури и остальных, все это ее явно напугало.

— Ну, можно предположить, что какой-то пони случайно застал или хотя бы услышал звуки Ритуала, и на всякий случай позвал стражу… — задумчиво проговорил жеребец. – Непонятно лишь то, кто это сделал и зачем? И что произошло между гвардейцами и Узури – что они спрашивали, и что услышали в ответ?..

В этот момент раздался резкий, пронзительный крик бухури. Обернувшись на звук, пегасы увидели, как из-за дерева выходит зебра. Зекора. Коппервинг приветливо улыбнулся при виде подруги, но радость быстро сошла на нет – настолько серьезно и неприветливо та выглядела.

— Все ж ты!.. В то я не верила и лишь того боялась.

Ведь лишь твоя нужда столь сильной оказалась,

Что помощь ты решил просить за гранью Света.

Ну, besetene, аль твои мольбы остались без ответа?

— Зекора! Я… рад тебя видеть, но не могу сказать, что понимаю все то, что ты пытаешься мне сказать. – Коппервинг неуверенно почесал затылок. – И… почему ты рифмуешь? Мы ведь, вроде как…

— Молчи, подлец! Тебя и знать я не желаю!

Ведь если я пред Небом вечным только отвечаю,

Да Предков духами, что в вечности живут –

То ты отныне Звездам посвящен, и ныне их ты восхваляешь путь!

Нашел подмогу ты у жизни всей и всяческой врагов,

Принес им жертву в ожидании даров!

А где ж несчастный тот, чью кровь, и плоть, и жизнь принес ты на алтарь?

Ответствуй! Отныне ведь ты ketter, ты Ска’терри, хуже даже тех, что были встарь!

— Зекора… Я не знаю, под воздействием какого зебриканского зелья ты сейчас находишься, но несешь ты какую-то чепуху. Более того, оскорбляешь меня без малейшего повода! – От незаслуженной обиды у жеребца задергался уголок рта. Он не хотел ссориться и тем более драться с зеброй, но ее странные слова начинали не на шутку раздражать. – Я правда не понимаю, о чем ты!

— Вedrieër, leuenaar, verraaier! – Зекора словно бы выплевывала незнакомые слова, а на лице ее застыла гримаса отвращения. Было заметно, что она считает себя оскорбленной до глубины души, а пегас в ее глазах из друга превратился в предателя. Горько усмехнувшись, она вернулась к своим стихам:

— Ты предал всех, обманом получив дары,

Что Звезды жадные сулили. Но взамен миры,

Чрез таких, как ты, в мучениях пылают и сгорают.

А слуги их – вроде тебя – в забвенье и бесчестье погибают,

Прознав под самый лишь конец пути

Об истинной личине их божеств. Когда уж некуда идти,

И нет прощенья, а вокруг лишь смерть.

Таков путь тех, кто связан с нечистью, зовущей их сквозь неба твердь.

— Хватит! Прекрати! – Видя, что ее опекун уже едва сдерживается, вперед выступила Скуталу. – Я ничего не поняла из твоих странных и бессмысленных стихов, но ты ошибаешься! Коппервинг мне все рассказал! Да, это был ритуал Ска’терри, это правда. Но не тот, которым когда-то пользовались Цесса и его приспешники! Его исправили! Доработали! Он теперь лечит не сразу, зато и жертвующий не лишается здоровья навсегда, лишь на время!

Собравшаяся было и дальше читать свои мрачные и депрессивные стихи, Зекора запнулась на полуслове, удивленная неожиданным отпором. А пегаска все не унималась:

— Вот, давай, посмотри в мой левый глаз! Он исцелен? Нет, но скоро будет! С ним уже что-то происходит, видишь? А Коппервинг? – Скут ткнула копытом в его сторону. – Мой опекун – что, уже ослеп? Видит хуже, но все еще не слепой! Его зрение уйдет – на месяц, пусть на два – но потом вернется! Он будет видеть, как и прежде – а у меня излечится глаз, на котором все прочие врачи и доктора поставили крест! И что, вот это все – зло? Это чудо, скажу я тебе! Благословение, дар! Столько больных исцелится, сколько калек отбросят костыли! А вместо радости, ты обвиняешь нас в какой-то потусторонней ерунде!

Закончив свою речь, Скуталу шагнула назад, к Коппервингу, и ободряюще боднула его в бок. Тот машинально приобнял ее крылом, все еще не находя слов после той отповеди, что устроила зебре его неожиданно острая на язык подопечная. Что ни говори, но это было внезапно… и очень приятно! Зекора, по всей видимости, была ошарашенно не меньше. Лицо ее приняло озадаченное и какое-то глупое выражение, пока она в своих мыслях делала какие-то выводы.

— Подождите… Я что-то не поняла. Так это он был жертвой? – Пегасы в ответ дружно закивали. – Но… это невозможно! Твой глаз… его глаза! Немыслимо!

— Ведь можешь, если захочешь, — поддел зебру жеребец. – А то все эти рифмы… тоску только наводят.

— Поверить не могу… — она помассировала виски. – Ты настоящий безумец, Коппервинг. Ты не мог знать, что все сработает именно так, как ты думал – и все же рискнул. И не для себя, для нее – что хоть и делает тебе честь, но отнюдь не умаляет твоей вины! – Зекора снова повысила голос. – Якшаться со Звездами! Возносить им мольбы! Приносить жертвы! Уж не знаю, откуда вы вообще взяли эту безумную мысль, что их можно обмануть – и почему думаете, что сумели в этом преуспеть? – но в любом случае связались с силами, которые вам не подвластны! В самой их сущности лежит зло – неужели не понятно? Все темное и злое, чуждое доброте, противное любви, противоположное самой жизни – вот сама их суть, изначальная природа их силы! Коппервинг, ужели не боишься того, что Звезды не простят обман, и однажды спросят с тебя, с процентами и лихвой?

— Не боюсь, — спокойно ответил пегас. – Я верю той, что открыла мне тайну Ритуала. Верю, что это знание – верное, и даже близко не такое злое, как ты сейчас нагородила. Кроме того, я уже сделал свой выбор, так? А значит, поздно пугать меня мифами и космическими ужасами.

— «Той», говоришь, да? – тут же отозвалась зебра. – Чуждый нашему роду не смог бы поведать тебе такие тайны, а ты рассказывал лишь об одной, с кем был настолько близок. Узури, да? Она здесь была? Это она нашла и поведала тебе сию нечестивую тайну, зная, что ты не откажешься от помощи и самого Дискорда, если он поможет с твоей бедой? А взамен-то что просила, позволь узнать? Секрет-то воистину королевский!

— Представь себе, абсолютно ничего. – Гнев пегаса окончательно прошел. Чувствуя тепло тела прижавшейся пегаски, он в который раз мысленно поблагодарил ее за поддержку и вмешательство. Стыдно было признавать, но слова зебры едва не довели его до срыва – а теперь ситуация изменилась с точностью до наоборот. Теперь уже он был спокоен, а Зекора источала потоки ненависти и гнева. «Здорово же завела ее эта история с Ритуалом и Ска’терри. Никогда бы не подумал, что Зекора – мягкая и тактичная, вежливая и уравновешенная – может настолько потерять над собой контроль. Обидно будет, если мы в итоге разругаемся – но кажется, к этому все и ведет!..» – Она услышала о нашей беде, и поспешила на помощь. Просто так, без обязательств и долгов, по-дружески. И мне горько слышать, что ты, столько прожившая бок о бок с нами, пони, попросту неспособна в подобное поверить. Неужто не слышала и про то, как носительницы Элементов Гармонии, объединенные силой Дружбы, победили Найтмер Мун и освободили от ее порчи принцессу Луну?

— Самые глубокие долговые ямы начинаются порой с точно таких же заверений. – Зебра упрямо продолжала отстаивать свою позицию. – А ты не задумывался о том, как это она так удобно и кстати здесь объявилась? Да не просто так, а с лекарством – словно зная, что ты не откажешься?

В ответ на это Коппервинг прикусил губу. Как ни крути, но тут крыть было нечем. Появление Узури ему и самому казалось слишком уж удачным совпадением – но не было как явных причин, так и внятных идей о других основаниях для ее столь своевременного прибытия. К тому же, он верил ей. Верил в их дружбу, в искреннее стремление помочь. Порой не всегда ее понимал, но однозначно мог на нее положиться.

— Твои слова сочатся ядом, словно зубы у гадюки! – Восприняв его молчание как призыв к действию, Скуталу снова вышла вперед. – Но ты напрасно сотрясаешь ими воздух. У тебя твоя правда, а у нас своя. Если мы не будем друг друга слушать, доверять, хотя бы пытаться понять и обдумать чужую точку зрения – то не придем ни к чему, кроме раздора. Хочешь поговорить и обсудить произошедшее? Давай, вперед, мы слушаем. А вот если ты ищешь ссоры – то лучше просто уйди. Мы не хотим с тобой ругаться, но твои речи начинают действовать на нервы.

Вздохнув, зебра печально покачала головой, а в уголках ее глаз заблестели слезы. Упрямо топнув копытом, Зекора с грустью посмотрела на пегасов, и мрачным голосом произнесла последние стихи:

— Пусть будет так, покину вас я, другие ждут меня дела.

Но знайте наперед – что дружба, бывшая меж нами, отныне и навеки истекла.

Вы вольны верить в что угодно, и хитрецу любому ухо подставлять.

Но так разбрасываясь дружбой, подумайте, кто ж встанет рядом, как самих вас придет пора спасать?

Прощайте же. Во имя прошлых дней, я пожелала бы вам счастья –

Но знаю, Звезды его высосут до дна. Останутся лишь беды и ненастья,

Болезни, горе, смерть и нищета. Послушай, ты, пегас, что был мне другом,

Совет последний, что тебе скажу. Отринь же тьму! Не следуй ты по замкнутому кругу

Служенья Звездам, чреды пустых надежд, обетов, ритуалов и мольбы.

Ведь в мире все ж остались те, что ладан жгут в надежде, чтоб прочь свернул ты с этой гибельной тропы.

Надежда есть! Но лишь ты сам, по своей воле, остаться можешь сердцем чист.

Теперь прощай. Мне горько, но историй нашей дружбы твоим копытом перевернут лист.

Не говоря больше ни слова, Зекора скрылась за деревьями. Невольно проникшиеся мрачной безнадежностью ее стихов, пони долго не решались прервать затянувшееся молчание. И тут неожиданно раскричался Птуш. Усевшись на припорошенный снегом пень, он долго и выразительно скрипел, щелкал клювом и недовольно скрежетал, раз за разом указывая крылом в сторону ушедшей зебры. Понять его пегасы не смогли, но общий посыл речи был однозначен.

— Если уж даже птица так отнеслась к ее дурно рифмованным стишкам, то нам тем более не стоит принимать их близко к сердцу! – Голос Коппервинга был преувеличенно весел, но в глубине души засела неопределенность и тревога. Ведь он действительно так мало знал про Ритуал… и все, что перед ним успел узнать, получил лишь из одного источника, из рассказов Узури. Он доверял ей, да – но до сегодняшнего доверял и Зекоре тоже! А их слова и мнения оказались полностью противоположными. Версия шаманки была целиком и полностью традиционной, даже ортодоксальной; дочь посла, напротив, смотрела на это смело, современно, с оптимизмом. Но как бы то ни было, Коппервинг совершенно не желал хоть как-то служить Звездам, что бы это ни значило – притом, что первый шаг в ту сторону уже был сделан. «Наверное, они обе в чем-то правы – Зекора в своем мрачном рассказе о злобной природе Звезд; Узури же – в том, что их можно обмануть и использовать эту силу в свою пользу. Но Ритуал уже свершился, и пути назад нет. Остается лишь жить дальше, пользуясь полученными дарами – и при этом никогда не забывать, каким путем они получены. Ведь Звезды действительно могут оказаться такими силами, что попросту за пределами нашего понимания…»

— Ну да, наверное… — наконец отозвалась пегаска. Помолчав, она спросила: — Коппервинг, а вдруг она говорила правду? Вдруг мы действительно совершили… нечто ужасное, запретное, злое?

— Я бы не стал на этот рифмованный бред обращать столько внимания, — беззаботно соврал пегас. Видя, что Скут ему не очень-то поверила, он поспешил развить тему. – Ну сама подумай, Зекора судит о проблеме, при этом не зная ничего, кроме подчерпнутого из книг и бабушкиных сказок. А те столетиями твердили, что Ска’терри – зло, и ритуалы их тоже зло, и всяческие кары и несчастья падут на тех, кто осмелится следовать их путем. У нее нет другого источника знаний об этом, нет возможности взглянуть на это с другой стороны, проанализировать и сделать свои собственные выводы. И этот путь не ведет ни к чему, кроме тупика и застоя.

— Пожалуй, ты и прав… — призадумалась пегаска. Слова опекуна не убедили ее окончательно, но все же несколько успокоили и приободрили. – А что на счет Узури? Она ведь тоже про них узнала из книг! Ска’терри ведь исчезли, вымерли – я правильно понимаю?

— Именно. Их след давно угас во тьме веков, остались только книги и легенды. Вот их-то изучением Узури и занималась – но в отличие от Зекоры, она имела возможность подойти к вопросу гораздо более обстоятельно. Прочесть бесценные тома, изучить забытые предания… само ее положение обязывало, знаешь ли. Кроме того, — продолжил он, — у нее была уникальная возможность изучить и книги самих звездопоклонников, взглянуть на все это с другой стороны. А потом и вовсе – опробовать их обряд в действии. И зная Узури, она бы и близко не подошла к чему-то похожему на рассказанные Зекорой ужасы.

— Значит… все в порядке? Не нужно бояться ужасов со Звезд, несчастий и всего остального? – доверчиво распахнув глаза, Скуталу с надеждой смотрела на пегаса. Вера его слова была очевидна, а желание забыть мрачные пророчества зебры – тем более. – Неправда все это, да?

— Ну конечно, — широко улыбнулся жеребец. Ему было тошно обманывать доверие жеребенка, но и оставить на ее душе страх перед этими ужасами он тоже не мог. К тому же… он и сам верил во все то, что ей только что наговорил. Другое дело, что не было никаких гарантий того, что вся его вера не была наивной ошибкой, ловушкой, призванной снизить бдительность жертвы. «Как бы то ни было, Ритуал – целиком и полностью мое, и только мое, решение. Скут, как пациент, как вершитель обряда – чиста перед Звездами, и должна быть в безопасности. Ну а если Зекора все же окажется права… ну тогда и посмотрим. А пока не вижу смысла переживать и бояться неведомого, что вполне может и не произойти!»

— Фух, аж камень с души, — радостно улыбнулась кобылка. – А то от ее слов мне даже не по себе стало, веришь?..

— Как не верить? Для меня они тоже приятными совсем не были. А еще… спасибо, что поддержала меня в этом разговоре. Это действительно помогло, и… очень много для меня значило.

— Рада была помочь, — засияла от похвалы пегаска. После всего того, что уже сделал для нее Коппервинг, ей было важно понимать, что и она ему хоть в чем-то может помогать, быть полезной. Пусть даже и в такой малости, как эта. – Вот только у меня еще один к тебе вопрос. Тогда, в больнице, Зекора не говорила стихами – и сегодня не всегда рифмовала. А сколько я ее помню, она никогда не говорила… ну, просто так, обычно, как все остальные. Не знаешь, чего это она вдруг?

— А, ты об этом, — Коппервинг загадочно улыбнулся. – Видишь ли, у зебр много разных племен, и везде свои обычаи. И у того рода к которому принадлежит Зекора, существует традиция: шаман в повседневной жизни должен общаться только стихами. Исключения бывают, но возможны лишь для в кругу близких. В других же случаях это считается постыдной слабостью, и даже позором.

— Близких?.. – недоуменно переспросила пегаска. Следом пришло понимание. И смущение. – Так ты… и с ней?!..

— Ну… так уж получилось, — криво усмехнулся Коппервинг. – После Лас-Пегасуса я кое-что знал о зебрах, их культуре и обычаях… так что мы с Зекорой нашли друг в друге интересных собеседников. А со временем наши встречи… скажем так, получили новую глубину и близость.

— Поверить не могу! – мотнула головой Скуталу. На ее лице смешалось неверие, удивление и даже нечто вроде восхищения. – И это все в то же время, когда ты встречался с Рейнбоу Дэш!..

— Если уж говорить совсем начистоту, то и не только с нею, — подлил масла в огонь пегас. – Что поделать, если я такой ненасытный – а кобылки и рады ответить мне взаимностью?

На несколько долгих секунд на поляне застыло гробовое молчание. Скуталу стояла, открыв рот от изумления, а Коппервинг из последних сил сдерживался, чтобы не заржать. Наконец, он не выдержал, и неудержимо расхохотался; вскоре к нему присоединилась и пегаска. Отсмеявшись, она игриво ткнула его копытом:

– Дурак! Ну ты и даешь! Я ведь едва не поверила! — смахивая с глаз слезы, Скут пыталась успокоиться. – Фух. Давно так не смеялась. Но давай уже осмотрим, наконец, поляну? Я ни за что не поверю, что Узури не оставила для тебя письма или хотя бы записки!

— И то верно, — кивнул пегас. – Но сперва… пообещай мне еще раз, что не станешь рассказывать кому бы то ни было о Ритуале, хорошо? Да, помню, ты уже обещала – но после разговора с Зекорой ты не могла не понять еще одной причины моей просьбы. А то ведь ее послушать, так нас с тобой можно записывать что в дискордопоклонники, что в секту последователей Найтмер Мун!

— Ну я ж не дура! – надула губы пегаска. – Все понимаю. Хочешь озвучить одну версию – свою – так я и не против. Обещаю быть немой, как рыба, и по всем вопросам ссылаться на тебя, так пойдет?

— Отлично сказано, Скути! – похвалил ее Коппервинг. – Емко и по делу. А теперь, приступим уже к поискам!

И они принялись искать. Вековые сосны лениво качали колючими ветвями, под копытами приятно похрустывал выпавший за ночь снег. Но сколько они не старались, сколько не искали, не было найдено и намека на оставленное послание. Устало вздыхая, пегасы разочарованно обвели взором оставленную стоянку. Неужели письма и вовсе не было? Вроде бы все по несколько раз осмотрено… кроме разве что того пенька, на котором все это время неподвижно восседал серый бухури.

— Птуш! Птуш, милый! – умильным голосом обратился к птице жеребец. – Мы ищем письмо от Узури – у тебя случайно нет никаких мыслей, где бы оно могло быть?

— Ты что, серьезно думаешь, что он тебе что-то дельное ответит? – шепнула ему пегаска.

— А вот сейчас и узнаем. Он куда умнее, чем кажется – и просто полон сюрпризов…

Вместо ответа Птуш с явной насмешкой поглядел на них, потоптался на месте, и… вытащил из трещины во пне лист бумаги, все это время остававшийся незамеченным под его лапами. Подлетев к онемевшим от изумления пегасам, он сбросил письмо прямо на голову Коппервингу. Вытащив застрявший в гриве листок, жеребец проводил хитрую птицу долгим задумчивым взглядом, и принялся за чтение.

— Эй! – заерзала Скуталу, безуспешно пытаясь подсмотреть письмо. – Опусти пониже, я тоже хочу почитать!

— Ну уж нет, милая, — улыбаясь, отозвался Коппервинг. – А вдруг Узури там написала что-то особо личное, лишь для моих глаз? Если ничего такого не будет, то дам тебе почитать; иначе – зачитаю письмо вслух, опустив особые места.

Пробежав глазами по тексту, жеребец не стал зачитывать – вместо этого начал пересказывать, смягчая в своей речи необычные обороты и особенности речи своей давней подруги. Из письма можно было понять примерно следующее…

По всему выходило, что со стражей он подметил правильно. Часа через два после Ритуала, едва лишь Агата с Зулуном подчистили все следы да улеглись спать, явились трое стражников. Заявив, что поступила жалоба на доносящиеся с поляны жуткие звуки, они поинтересовались, что тут собственно происходит. На шум из шатра вылезла Узури, явно недовольная таким бесцеремонным пробуждением. Глазом не моргнув, зебра поведала им длинную и подробную историю о ритуальных танцах и песнопениях ее народа. А когда стража выразила сомнения в этой версии, с высокомерной улыбкой предъявила им свой комплект бумаг и документов. Как официальный член зебриканской делегации, имеющий при этом звание «первый помощник посла», Узури вместе со свитой обладали дипломатической неприкосновенностью, о чем она радостно сообщила ошалевшим от такого поворота событий стражникам. Крыть тем было нечем – попросив до рассвета больше не шуметь – вежливо попросив! – они отправились восвояси.

Недобрым взглядом проводив «гостей», Зулун высказал предложение отправиться в путь прямо сейчас, не дожидаясь утра и тем более полудня. Мысль была сочтена дельной – и спустя каких-то полчаса лагерь был снят, а повозка собрана.

По итогам встречи со стражей Узури советовала Коппервингу придерживаться ее версии, заодно пространно предостерегая от тех, «кто обладает знаниями, но чьи догматы лживы, и зашорен взгляд, лишен тем самым зоркости и кругозора».

— Ну один в один она сейчас Зекору описала, — отозвалась Скуталу. – Ведь как знала!.. Наверное, это она и позвала стражу – а потом ждала того, кто сюда явится.

Согласно кивнув, Коппервинг вернулся к пересказу.

Узури обещала вернуться в Понивилль через месяц-полтора, вскоре после возвращения к пегасу зрения. Было непонятно, как она собиралась вычислять эту дату, но… жеребец не сомневался, что если она так сказала, то слово свое сдержит. В конце письма шли пожелания здоровья, надежды на скорую встречу и прочие общие фразы – приятные, но не стоящие особого внимания.

— Ну вот и все, — закончил пегас, засовывая письмо в карман своей куртки.

— Как, уже? – запротестовала кобылка. – Там же еще на второй стороне!..

— А это уже специально для меня, — широко улыбнулся жеребец. – Рано еще тебе такие вещи читать!

Скуталу поканючила немного для приличия, но вскоре перестала. Нельзя – так нельзя, чего ж тут непонятного? А по дороге в их облачный дом Коппервинг снова и снова прокручивал в голове тот последний кусок, предназначенный лишь для его глаз. Помимо сочной и красочной части, посвященной описанию всего того, о чем обычно мечтают любовники, с нетерпением ожидающие новой встречи, в самом низу была небольшая приписка. Просьба, если можно так сказать. Гласила она следующее:

«Крылан, милый, помощи твоей прошу. В день, как сможешь видеть для сего достаточно, ступай в библиотеку. Там спроси все книги об истории, культуре, искусству зебр – все, что старое и что про мой народ. Древнее чем, тем лучше – ничто из переизданных да новоделов мне не сгодится. Хотела я сей день сама заняться этим – да стража планам помешала. Как возвращусь я, книги гляну – хоть нужные найти и не надеюсь, но вдруг удача улыбнется мне? Коль повезет – скажу я прямо, не таясь, без книги этой не уеду. Куплю, сменяю, даже украду, если нужде моей навстречу не пойдут. А ты поможешь – цену обсудить, аль обмена всякие варианты. С воровством подмоги не прошу, спокоен будь. Сумеешь выполнить – поможешь мне изрядно, сердце обогреешь, признательность всего народа зебр обрящешь. В тебя я верю, на тебя надеюсь, тебя я рядом жажду. Твоя, Узури».

С одной стороны, ничего сложного. Взять в библиотеке книжки, да подержать у себя пару дней. В том, что среди них не окажется ничего такого, что могло бы заинтересовать зебру, Коппервинг был почти что полностью уверен. Библиотека Золотого Дуба в целом имела неплохие фонды – но лишь для городка, размера Понивилля. В сравнении с изобилием крупных городов, вроде Клаудсдейла или Лас-Пегасуса, их подборка не выдерживала никакой критики. С другой стороны, это именно здесь библиотекарем трудилась Твайлайт Спаркл, личная ученица и протеже принцессы Селестии… И с тех пор, как она заняла эту должность, к ним регулярно стали доставлять все новые и новые книги, среди которых порой встречались действительно интересные экземпляры.

Пегас тяжело вздохнул. Твайлайт была известна своим трепетным отношениям к работе – книги всегда стояли на полках в соответствующих разделах, обложки и корешки были целы, а про выдранные страницы и думать нечего. Станет ли она продавать или обменивать хоть какую-то из них? А с поправкой на нужды Узури – однозначно редкую и старинную. Да, той наверняка было что предложить на обмен, и уж тем более она имела достаточно битов, чтобы заплатить любую цену. Вот только Спаркл была библиотекарем – она хранила книги, а не занималась их продажей. Так что дело вполне могло дойти и до кражи. И хотя Коппервингу совсем не хотелось испортить их с Твайлайт отношения, но и отказать Узури он тоже имел права, не после всего того, что она для них сделала. Устало закатив глаза, пегас решил отложить этот вопрос до своего часа. Чего ради изводить себя мыслями и догадками? Придет время, а там и видно будет. Как знать, может быть удастся помочь ей каким-то другим образом?.. Но пока что этот вопрос вполне можно отложить на потом. Тем более, что сейчас хватает других проблем и насущных дел…

Следующий час выдался для Коппервинга напряженным. Подбросив Скуталу домой, он обговорил с ней планы на вечер, а после отправился на поиски Макинтоша. Как назло, того не оказалось на ферме, и ему пришлось облететь в своих поисках весь город. К своему удивлению, пегас увидел его выходящим из дверей Сахарного уголка, куда он и сам собирался заглянуть чуть позже. Переговорив со здоровяком, Коппервинг получил от него «добро» на вечернюю встречу в их семейном ангаре. Более того, Биг Мак пообещал помочь и с угощением – сидром и всевозможными блюдами из яблок, при этом не позволив Коппервингу даже заикнуться об оплате. Договорившись увидеться вечером, они распрощались, и пегас наконец зашел в пекарню.

Сахарный уголок встретил его ароматами свежей сдобы, заварного крема и горячего шоколада. Мистер Кейк стоял за прилавком; судя по звону посуды и тиканью кухонного таймера, его супруга готовила очередную порцию сластей. Пинки Пай, радостно улыбаясь, с подносом на спине весело прыгала к столику посетителей, единорога в доспехе гвардейца и одной из местных цветочниц, Дейзи. Судя по смущенному румянцу на их лицах, это наверняка было свиданием.

Услышав звон колокольчика, Пинки повернула голову к двери. Узнав Коппервинга, она разулыбалась до ушей. Одним движением отправив поднос на столик, розовая земнопони подскочила к пегасу, и заключила его в крепкие объятия.

— Винги-Винги! Давно не виделись! – подмигнув, она таинственным голосом добавила: — Я так рада, что это оказался именно ты!

— Прости, не понял?.. – опешил жеребец. – В смысле – именно я?

— Ну как же! – Пинки Пай широко улыбнулась. – У меня с самого утра подергивался хвост, чесалось в ухе и щекотало правое копыто! А это значит, что мне предстоит устроить вечеринку в амбаре Эпплов для того, кто придет сегодня в Сахарный уголок восемнадцатым посетителем! – Она тараторила со скоростью швейной машинки и при этом лучилась такой радостью, словно бы произошло нечто воистину чудесное.

– Так что как же хорошо вышло, что перед тобой зашел Маки-Маки, а только потом – ты! Нет, само собой, я была бы рада устроить вечеринку и для него – но было бы странным что-либо праздновать там же, где живешь и в любой момент и так можешь побывать! А вот ты – другое дело! Я заранее отпросилась у миссис Кейк, так что через три часа уже освобожусь, и займусь приготовлениями! Есть пожелания по десертам или играм, а? – Но не дав пегасу и рта открыть, Пинки Пай ахнула, широко улыбнулась, и легонько ткнула его копытом в нос.

– Придумала! Знаю-знаю-знаю! Большой вишневый пирог, тарталетки с яблоками и мусс со взбитыми сливками! О да, взбитые сливки!.. – Пинки на миг замолкла и облизнулась, а изо рта у нее даже слюна закапала от предвкушения.

Все то время, пока она говорила, Коппервинг терпеливо молчал и улыбался. Они были не первый год знакомы, и он уже успел привыкнуть как к ее манере говорить, так и к ее особому, прямо-таки сверхъестественно-невероятному чутью. Знал пегас и то, что во всех вопросах, связанных с праздниками, на Пинки можно было всецело положиться. Ни одна из бесчисленного множества устроенных ею вечеринок не была унылой или скучной; угощения, игры, декор – все было именно таким, каким и должно было быть, идеальным и уникальным для каждого события. Она смогла устроить праздник даже для Айроншилда – пришельца неизвестной расы, которого видела перед этим лишь однажды. Поэтому жеребец даже не подумал давать ей какие-то советы или высказывать пожелания – розовая веселушка все равно справилась бы куда лучше, чем он мог вообразить.

— Каким будет список гостей? – тряхнув головой, Пинки облизала губы и как ни в чем не бывало, вернулась к разговору. – Хотя нет, не говори! Сама догадаюсь, тааак…

Смешно перекосив лицо, она о чем-то напряженно думала. Или же прислушивалась к каким-то своим, непонятным для остальных, ощущениям.

— Хотите посидеть тесным кругом, вот как?.. – Земнопони словно бы немного загрустила, но потом снова широко улыбнулась. – Так тоже хорошо! Я быстрее закончу разносить приглашения, а значит, смогу больше времени уделить украшениям и играм! И мы сможем начать уже в семь вечера! Как же здорово!!! – От радости она снова крепко обняла пегаса. – Если мы все обговорили, то я все же вернусь к делам – надо ведь еще заняться готовкой!..

Что-то напевая себе под нос, Пинки как ни в чем не бывало запрыгала в сторону прилавка. Не переставая улыбаться, Коппервинг проводил ее взглядом. Если в жизни и было что-то постоянное, то это был неиссякаемый энтузиазм и жизнерадостность его розовой подруги. Казалось, что скорее небо упадет на землю, чем с лица Пинки Пай исчезнет ее веселая улыбка. Не зря ведь именно ей суждено было воплотить в себе Элемент Смеха.

Стражник, невольно слышавший ее монолог, сидел с каким-то потерянным выражением лица. Рядом с ним негромко посмеивалась Дейзи. Наконец, взяв себя в копыта, она принялась ему что-то вполголоса рассказывать – наверняка давала пояснения тому зрелищу, свидетелем которого они только что были. Сдерживая смех, Коппервинг направился к прилавку, на ходу доставая из сумки кошелек. Стоящий за ней Мистер Кейк деловито щелкал костяшками счётов, подсчитывая предстоящие расходы на вечеринку. Закончив расчеты, желтый жеребец огласил общую сумму. Было меньше, чем могло было быть – но больше, чем бы пегасу хотелось. Отсчитав Мистеру Кейку биты, Коппервинг стукнул на прощанье с ним копытом. Впереди было самое сложное – погодный патруль и разговор с Рейнбоу Дэш.

Полчаса спустя, Коппервинг прибыл в координационный штаб полетной бригады. Несмотря на громкое название, «штабом» была всего лишь пара комнат, выделенных им на втором этаже мэрии. Здесь собирались пегасы из погодного патруля перед очередным дежурством, и сюда же заходили остальные пони, пожелавшие из первых уст услышать прогноз, или же захотевшие выразить свое мнение касательно предстоящей смены погоды.

Обменявшись приветствиями с коллегами, Коппервинг постучал во вторую комнату, бывшую кабинетом капитана патруля. Уже больше года эту должность занимала его давняя подруга Рэйнбоу Дэш, поэтому разговор грозил выйти непростым. Тяжело вздохнув, он заглянул вовнутрь. Радужной пегаски внутри не оказалось – вместо этого, за ее рабочим столом сидел Тандерлейн, бывший у нее кем-то вроде заместителя.

Коппервинг даже не знал, радоваться этой неожиданной встрече, или же наоборот. С одной стороны, не придется объясняться и выслушивать в ответ всякое от Дэш. Они не были в ссоре, но после их расставания и всего того, что он сумел сделать для Скуталу – преуспев там, где она попросту сдалась! – их взаимоотношения были несколько натянутыми. Сам факт того, что Тандерлейн сейчас работал за ее столом, однозначно свидетельствовал о том, что Рейнбоу нет в городе – и это в чем-то было к лучшему. Вот только и с ее заместителем у Коппервинга сложились не самые лучшие отношения – и были все шансы, что тот не постесняется воспользоваться ситуацией.

Причина их раздора была стара как мир – кобылка. Для одного она была бывшей подругой, для второго – давним объектом любовного интереса. Но если пегас смог «отпустить» прошлые отношения, то для радужногривой кобылки все оказалось не так просто. И для Тандерлейна, сумевшего после того разрыва наконец-то за ней приударить, это вовсе не было тайной. А осознание того, что его подруга раз за разом невольно сравнивает его с Коппервингом, доводило пегаса до бешенства.

— Явился, смотрю? – неприветливо начал Тандерлейн. – Неужели отгулы кончились? Или просто поработать захотелось?

— И тебе «здравствуй», — закатил глаза Коппервинг. Ничего не имея против собеседника лично, он невольно оказывался заложником ситуации. Серый пегас упрямо воспринимал его как соперника, и относился соответственно. И это несмотря даже на случившийся однажды разговор, когда он честно пытался объяснить, что между ним и Дэш уже все кончено!.. Так и не поверив во все это до конца, Тандерлейн, с заслуживающим лучшего применения упрямством, раз за разом шел на конфликт, вынуждая его отвечать тем же. Принимая чужие правила игры, Коппервинг изогнул губы в язвительной улыбке, а голосу постарался придать куража и дерзости:

– И нет, ты не угадал. Хочу взять отпуск за свой счет, на месяц, – видя, как у того глаза на лоб лезут от такой наглости, пегас ехидным голосом припечатал. — А может и на все два.

Несколько секунд Тандерлейн лишь беззвучно хлопал губами, не находя слов от услышанного. Потом недобро улыбнулся:

— Может, тогда уж сразу из патруля уйдешь? А то в штате числишься, а работать не работаешь… толку от тебя тогда, лодырь? Место только занимаешь. Мы б кого другого вместо тебя бы приняли — хоть лишняя пара крыльев будет.

— Ты отлично знаешь, почему я не так давно брал столько отгулов. – Голос Коппервинга стал заметно холоднее. – И если ты сейчас скажешь, что я поступил неправильно, что не имел на это права – то будешь самым настоящим подлецом, и мы с тобой подеремся, прямо здесь.

— Нет, не скажу, — честно ответил серый пегас. – Все понимаю, и ситуации твоей сочувствую. Но и работать вот так… тоже неправильно. Мы – команда. Впереди зима, самое сложное время в году! Если же верить прогнозам из Клаудсдейла, то она и вовсе будет самой холодной за последние несколько лет. У нас на счету каждый пегас – а тут ты со своим отпуском! Ты не можешь его как-то передвинуть – на весну, к примеру? Или на лето?

— Поверь, и рад бы – да не могу, — развел копытами Коппервинг. Высказанные ему претензии он отлично понимал – и в целом был с ними полностью согласен. – Но… получилось так, как получилось. Хотите – увольняйте, дело ваше. Найду потом другую работу, после… «отпуска».

Тандерлейн скрипнул зубами. Сам он был бы только рад избавиться от намозолившего ему глаза соперника – но просто так его уволить он никак не мог. Во-первых, Коппервинг и в самом деле был весьма талантливым пегасом – и как бы серому жеребцу не хотелось обратного, был наголову выше его по основной рабочей дисциплине, управлению погодой. А второе, во многом вытекавшее из первого – понимание того, Рейнбоу никогда не простит ему такого поступка.

— Ладно, Дискорд с тобой, будет тебе отпуск! – сквозь зубы процедил он. Достав из ящика рабочий журнал, пегас открыл его на нужной странице. – Что в причине написать прикажешь? Лень? Или же обострение хронического недоебита?

— «Обострение хронического перьевого гриппа» запиши, — вернул подначку Коппервинг. Глядя, как вспыхнул при этих словах Тандерлейн, он добавил. — А лучше оставь графу пустой. Хочешь узнать настоящую причину? Приходи вечером в амбар к Эпплам. Праздник устраиваю, там и расскажу, чтоб всем сразу.

— Ты? Меня? Приглашаешь? – Серый пегас подозрительно уставился на коричневого жеребца. – С чего бы вдруг? И зачем мне приходить?

— Да все за тем же, – Коппервинг устало вздохнул и снова закатил глаза. – Может поймешь наконец, что я не стою между тобой и Дэш. Что я тебе в этом не соперник. Повторяю тебе в сотый раз — мы с ней расстались, причем уже давно. И я не вижу никакой причины, никакого повода для того, чтобы мы возобновили отношения. Что на этот счет думает она – я понятия не имею, и мне нет до этого никакого дела. Тебе же я желаю лишь удачи – и терпения; если хочешь быть с ней, то оно тебе понадобится, – посмотрев в глаза Тандерлейну, пегас добавил. — И когда ты наконец-то мне поверишь, и перестанешь отравлять своей ревностью любой наш с тобой разговор и каждую встречу, то ты увидишь, что мы вполне можем поладить. Потому что делить нам с тобой нечего.

После его слов в комнате повисло долгое молчание. Не дождавшись реакции собеседника, Коппервинг расписался в журнале и направился к выходу. Уже на пороге он обернулся:

— Если надумаешь прийти, то начало в семь. Бывай.

Оставшись одна, Скуталу недолго размышляла, чем же ей заняться. В доме было чисто, ужинать сегодня им предстоит на устраиваемом Коппервингом празднике, на счет домашней работы узнавать было еще рано, а значит… Рыбалка! То, что соответствовало ее Метке! То, чем она уже так давно хотела, но никак не могла заняться – сперва была больница, потом Клаудсдейл!.. После того раза, когда Скут вытащила ту огромную щуку, а ее бок украсило изображение гарпуна и удочки, она с нетерпением ждала новой возможности заняться рыбной ловлей. И вот такой случай! Она наконец-то дома, и свободна до самого вечера. К тому же, ее опекун запланировал вечеринку – и на ней непременно будут и другие пегасы! И если она добудет на нее хоть какую-то рыбу, это будет очень и очень кстати!

Зайдя в кладовку, где Коппервинг хранил рыболовные снасти, Скуталу торопливо собрала все то, что запомнила по прошлому разу. Спиннинг, ящик со снаряжением, ведерко… Шпигу пегаска не взяла – ей почему-то показалось неприличным брать ее без разрешения. Одевшись потеплее, она не без труда взгромоздила на себя выбранную поклажу, и начала по облачной лестнице спускаться вниз, на землю.

Направляясь к тому же месту, где они ловили в прошлый раз, Скут погрузилась в раздумья. За все те годы, что она провела в приюте, ей так и не удалось припомнить ни единого случая, когда бы в столовой им давали хоть что-то рыбное. Может она и ела рыбу в далеком позабытом детстве… но дома у Коппервинга Скуталу словно бы попробовала ее впервые. И это было настоящим откровением… и лишним отличительным признаком пегасов. Из всех ей знакомых пони не-пегасов, рыбу попробовала лишь Свити Белль – да и то всего однажды. И Скут отлично помнила, с каким неодобрением на нее в ответ посмотрели остальные… Еще, вроде бы, тогда же попробовала и Пинки… но для нее это даже не выглядело чем-то странным, при всех прочих особенностях ее поведения.

«Какие все-таки мы все разные… Пегасы, единороги, земные пони. Мы способны летать, управлять погодой, ходить по облакам. Единороги – колдовать, порой даже такое, от чего ум за разум заходит, как та же Твайлайт… Земнопони – сильны и выносливы, как носороги; и только под их заботой и уходом земля готова одаривать нас урожаем. При этом мы все – пони – и у любой пары может родиться жеребенок любого вида. Несмотря на все различия, сходств у нас куда больше. Вот только мы, пегасы, едим рыбу – что кажется диким и неприемлемым всем остальным. Интересно, почему так?..»

Выйдя на знакомое место, Скуталу озадаченно замерла. Река с обеих берегов была покрыта тонким слоем льда, и лишь в середине колыхалась темная, не замерзшая еще, вода. Для комфортной ловли пришлось бы выходить на лед – но едва пегаска тронула его копытом, как тот предательски хрустнул и расстрескался.

— Да уж, ведь зима на носу… — досадливо поморщилась она. – И вот жешь я дуреха! Знала ведь, что на улице минус – а про лед даже не подумала! И что теперь делать-то?..

После недолгих размышлений, кобылка решила попытать счастья на озере неподалеку, здраво рассудив, что лед на нем должен быть покрепче. Спустя четверть часа, она вышла к своей цели.

Оставив снасти на берегу, Скуталу осторожно ткнула копытом прибрежный лед. В ответ тот угрожающе захрустел, заставив кобылку испуганно отпрянуть. Он был явно крепче, чем на реке – однако просто так на него выходить было бы слишком рискованно.

— Ну уж нет, меня не остановите! – ворчала себе под нос пегаска, старательно вспоминая уроки алимантии, проводимые ее опекуном. Сконцентрировавшись, она попыталась найти, ощутить, почувствовать свои природные способности. Их источник, ее маленькие крылышки, как будто отозвались легкой вибрацией и слышимым внутри головы тоненьким звоном. Первые несколько попыток оказались безуспешными – однако Скуталу упрямо пробовала снова и снова, отказываясь смиряться с неудачей. И наконец у нее получилось. Обуздав скрытую в ней магию, что подвластна лишь пегасам, кобылка направила ее на свое же собственное тело.

Алимантия была одной из самых важных и используемых способностей крылатых пони. Без даруемого ей уменьшения собственного веса, пегас попросту не сумел бы подняться в воздух, длина крыльев бы не позволила. Была даже поговорка, в которой шутили на счет зависимости размера тела и алимантии – мол, чем сильнее магия, тем меньше крылья, и наоборот. После встречи с Балк Бицепсом Скуталу была готова в нее поверить – иначе как объяснить, что тот гигант мог летать на своих крошечных крылышках? А раз смог он, то и ей когда-нибудь удастся. И хотя до такого ей было еще далеко, однако же просто уменьшить свой вес, стать легче и не ломать своей тяжестью хрупкий озерный лед, кобылке было уже вполне по силам.

Почувствовав невероятную легкость, Скуталу попробовала подпрыгнуть вверх – и сама удивилась, сколь невесомым сделалось ее тело, и каким высоким оказался прыжок. Никогда прежде ей не удавалось достигнуть столь заметных результатов в алимантии, и тем более одной, без присмотра и советов Коппервинга. Окрыленная удачей, она попыталась взлететь – но все еще безуспешно. Получалось только высоко прыгать, а затем плавно и далеко планировать.

— Ладно… не все сразу, — приободрила она саму себя. – А что там со льдом?..

Она осторожно шагнула на его хрупкую поверхность. К ее облегчению, он выдержал. Подхватив снаряжение, Скуталу поспешила к краю льда, ближе к центру озера. Ею двигало не только желание поскорее наловить рыбы, но и честная оценка своих собственных сил – в пегасьей магии она была еще не очень опытна, а отправляться купаться ей совсем не хотелось.

Усевшись на пока еще пустое ведерко, пегаска взяла в копыта спиннинг и открыла ящик со снастями. От увиденного у нее разбежались глаза – она не знала даже названия большинства приманок, что уж говорить о том, какая для какой ситуации и под какую рыбу.

— Так ведь еще и места знать надо… а я и в этом дуб дубом… Получила, блин, Метку – да и то, по случаю! – Решив положиться на удачу, Скут прицепила первую попавшуюся блесну, и закинула ее в воду. Какую-то отдачу она заметила лишь на двенадцатый заброс – леска дернулась, пегаска резко подсекла и старательно зажужжала катушкой. К ее разочарованию, ей попался маленький, с полтора копыта, окушок.

Осторожно освободив его от крючков, Скуталу долго рассматривала пойманную рыбешку, решая, что же с ним делать. Вот было бы таких десятка два – можно было бы уху сварить, пожарить или даже закоптить. А вот один… Толку-то с него?

— Давай, плыви отсюда! – бурчала пегаска, выпуская рыбку обратно в озеро. Тут ей вспомнилась присказка Коппервинга, и Скут весело прокричала ему вслед. – И дедушку своего приводи!

Время шло, а клева все не было. Она меняла места, ставила другие наживки – безрезультатно. Пегаска начинала нервничать. Раз за разом обращаясь к своим врожденным силам, она с беспокойством отмечала, насколько труднее дается ей каждая следующая попытка. В отличии от взрослых и опытных пегасов, для которых пользоваться алимантией было так же естественно, как и дышать, Скуталу пока что просто не умела поддерживать ее вот так вот походя, не думая. Еще минут двадцать, ну может полчаса – и придется возвращаться.

— Ну же, Метка! Помоги же мне, давай, начинай работать! – Скуталу сердито посмотрела на свой бок. Прежде ей казалось, что Метка будет давать бесспорные преимущества в связанных с ней областях, какая бы она не была. Что с ее получением достигать новые вершины можно будет легко и играючи. И вот пегаска наконец-то получила долгожданную Метку – можно сказать, случайно, и вовсе не в том деле, о котором мечтала. Да она даже и представить себе не могла, что ее особый талант будет связан с рыбалкой!.. К тому же, он еще и не работает. Или же это она не знает, как к нему воззвать и как заставить проявить себя. Свою помощь, значимость, преимущество… словом, все то, что объясняет сам факт и свойства конкретно этой Метки.

— А мы-то с девчатами все бились, искали свои Знаки Отличия, пробовали себя во всякой-разной ерунде… Вот у меня теперь есть Метка – а что толку-то, если от нее никакой помощи?..

Ворча себе под нос, пегаска не переставая забрасывала удочку. Ведро для улова, служившее ей стулом, похоже так им и останется. Это был провал – она четко понимала, что ее силы уходят, а надо еще успеть вернуться на берег. Потеряв надежду, Скуталу продолжала попытки лишь из чистого упрямства. Голова кобылки тем временем освободилась от мыслей, даже желание поймать уже хоть какую-то рыбу куда-то исчезло…

И вдруг – рывок! Едва не слетев с ведра, пегаска судорожным движением подсекла, и изо всех сил закрутила рычажок катушки. Не веря глазам, Скуталу уставилась на свою добычу. Это был окунь, килограмма полтора весом. Тряхнув головой, она спешно засунула его в ведро. Несколько следующих минут кобылка пребывала в глубокой задумчивости. Почти два часа безуспешных попыток – и тут такой успех!

«Что же изменилось? То, что я перестала думать о рыбалке, как о результате? А ведь возможно. Выбрав своей целью ловлю рыбы, я игнорировала саму рыбалку как таковую. У меня ничего не получалась, я злилась и ворчала… Даже ругалась на Метку. А тут я закинула удочку, не то что бы смирившись с неудачей, но и без надежды на успех, без цели, ради самого процесса. Может, это так и надо было? Или же мне попросту под конец свезло?..»

Пытаясь отыскать то состояние бездумного спокойствия, Скуталу потратила еще минут десять. Не клевало, но и сама рыбалка не вызывала прежнего раздражения. Теперь она пыталась получить удовольствие от самого процесса, сделать все правильно и четко – закидывать блесну именно туда, куда хотелось, плавно крутить катушку, ровно держать удочку. И уже на самом последнем забросе, когда пегаска уже собралась уходить, ей снова повезло, и ее ведро пополнилось вторым окунем, размером даже чуть крупнее первого.

Собрав снасти, кобылка не стала и дальше испытывать судьбу и поспешила восвояси. Она едва успела – с каждым следующим шагом лед хрустел все громче, а возле самого берега Скут пробила его своим копытом, едва не провалившись в ледяную воду. Выбравшись, она развеяла магию – и только сейчас поняла, насколько же она устала. Привыкнув к собственной невесомости и легкости движений, теперь же для не казалось неподъемным даже собственное тело. Словно этого было мало, непрерывное использование алимантии отзывалось мучительной болью в крыльях и спине.

— Да что ж за наказание такое! – жалобно стонала кобылка. Вспоминая упражнения, которые ей когда-то показал Балк Бицепс, она пыталась хоть как-то размять свое ноющее тело. – Завтра же снова начну бегать! И стану вдвое упорнее работать над своими способностями пегаса!..

Хоть как-то придя в себя, Скуталу, морщась от боли в мышцах, медленно поплелась в сторону города. Да, она возвращалась с рыбалки не с пустыми копытами – но рыбу мало было поймать, ее необходимо было еще и приготовить. Здесь вся надежда была на Коппервинга – чего-чего, а этого она пока не умела. С этими мыслями она добралась до дома. С трудом одолев облачную лестницу, пегаска оставила ведро с пойманной рыбой в леднике не кухне. Убедившись, что крышка закрыта на совесть, и вредная птица открыть ее не сумеет, Скуталу кое-как дошла до своей комнаты. Раздевшись, она без сил рухнула на кровать, заснув едва ли не раньше, чем ее голова коснулась подушки.

Когда кобылка проснулась, за окном было уже темно. Она взглянула на часы – стрелки показывали начало шестого. С кухни доносился веселый голос ее опекуна, перемежаемый хриплыми криками Птуша; а еще оттуда восхитительно пахло жареной рыбой.

Вскочив с кровати, пегаска наскоро пригладила гриву, и поспешила навстречу одуряюще вкусному запаху. У плиты, одетый в фартук и с деревянной лопаткой в зубах, колдовал над сковородкой Коппервинг. На секунду оторвавшись от готовки, он коротко взглянул на свою подопечную, а затем махнул головой в направлении стола. Там стояла большая кастрюля, а рядом с ней громоздились кучки разных овощей. Чуть поодаль стояла миска, доверху наполненная уже нарезанных ингредиентов.

— Ты как раз вовремя, не пришлось тебя будить! – Пегас выплюнул лопатку, и широко улыбнулся. – Осталось только дожарить рыбу, да закончить салат. Сейчас быстренько управимся, да отправимся к Эпплам.

— Мог бы и пораньше разбудить! – буркнула в ответ Скуталу, прикидывая объем уже сделанной работы. – Ты ведь тут один не меньше часа провозился!

— А, пустяки! – весело откликнулся жеребец. – Ты и так уже герой дня – вон какую рыбу выловила! Хвалю, горжусь! Лично у меня перед поимкой таких вот экземпляров прошло больше года регулярной практики, полной разочарования и ошибок. А тебе уже на вторую рыбалку так свезло! Вот что значит Метка рыболова!..

Покраснев от такой похвалы, Скуталу опустила голову. Ей до сих пор было неясно, сыграла ли ее Метка хоть какую-то роль, или ей попросту улыбнулась удача, никак с ее талантом и не связанная. Зажав зубами нож, кобылка принялась нарезать овощи. Ее участие в разговоре таким образом сошло на нет – но вскоре стало понятно, что пегасу это нисколько не мешало.

— А я, представляешь, как с делами закончил, так полетел тренироваться вместе с Птушем. И… в какой-то момент стало ясно, что обговоренных нами условных обозначений попросту не хватает для мало-мальски сложных маневров. Он-то успевает говорить, а вот я, понимать и вовремя реагировать… — Усевшись за стол, Коппервинг картинно подпер голову копытом и устало вздохнул; но вскоре на его лице снова расплылась довольная улыбка. – Но мы нашли выход! И теперь, с сегодняшнего дня, Птуш начал обучать меня языку бухури!

От удивления у Скуталу даже ножик изо рта выпал. Нет, она уже поняла, что Птуш – птица очень умная и вообще необычная, но учить их язык?!..

— Правда, мы еще только начали… Я успел запомнить звучание лишь самых необходимых сейчас слов – «да» и «нет», обозначения направлений и скорости для полета… Еще мы условились, как будут звучать команды для маневров, особенно экстренных – правда, это уже не совсем «язык», скорее, шифр… зато получилось кратко и понятно. Еще он обучил меня некоторым полезным мелочам, вроде как «дом» или «еда», названиям простых цветов, а еще числам от одного до десяти. В целом же, их язык кажется мне невероятно простым, хотя я так и не могу понять принципа, по которому он построен. Порой сложные слова звучат совокупностью нескольких простых, а иногда вроде бы непримечательное слово может неожиданно означать нечто самобытное. К примеру, «красный-красный» будет означать темно-красный, а «белый-красный» — розовый; в то же время, серый цвет обозначает отдельное слово, не связанное ни с черным, ни с белым. Необычно, правда?

— У меня просто нет слов, — ответила ему пегаска. – И если бы мне об этом сказал кто-нибудь другой… я бы, пожалуй, не поверила. Вот только говоря о языке бухури – это вы с Птушем лично и лишь для вас двоих договариваетесь, что вот этот звук — значит то, а вот такой-то – это? Или же…

— Не совсем, – перебил ее Коппервинг. – Бухури действительно разумны настолько, что имеют нечто вроде собственного языка, и он меня обучает именно ему. Так что, если вдруг я когда-нибудь повстречаю еще одну такую птицу, мы вполне смогли бы с ней пообщаться. Более того, они и в самом деле понимают нашу речь – вот только Птуш так и не сумел объяснить, почему они это умеют, и каким образом это понимание работает. Но мне кажется, что для бухури это нечто вроде врожденного таланта. Кроме того, он знает не только эквинский, но и зе-хару, а еще наречие минотавров. И это без какого-либо обучения, даже завидно немного!.. С другими расами он не встречался, но можно предположить, что и с ними у него проблем бы не возникло. Наверное, это что-то вроде таланта Флаттершай, только работает лишь с другими разумными расами. Кстати, интересно, понял бы он Айроншилда…

— Вот тебе и на, прям птица-полиглот! – Скуталу уважительно посмотрела на Птуша, но в ее взгляде была и некоторая доля опасения. Не каждый день выясняется, что твой «домашний питомец» знает больше языков, чем ты сама! Бухури в ответ вытаращился на нее желтыми глазами, и проскрипел что-то неожиданно мелодичное. Перелетев на спину Коппервинга, он издал этот звук повторно, добавив к нему несколько щелчков и отрывистых криков. Видя, как они оба уставились прямо на нее, пегаска почувствовала себя несколько неуютно. – Коппервинг? Это что он сейчас сказал?

— Хочу тебя поздравить, — хмыкнул в ответ жеребец. – Ты третья, для кого Птуш придумал абсолютно новое, ранее не используемое кем-либо из бухури, слово. Первой, что и неудивительно, была Узури; вторым стал я. Всех прочих он называет «серый-жеребец-земля», или «бело-синий-кобыла-летает» — это я для примера, но принцип понятен. Так что тот мелодичный скрип… — словно по команде, Птуш снова повторил тот необычный звук. – Спасибо, милый, он самый!.. Именно так теперь звучит твое имя на языке больших серых бухури, постарайся запомнить...

— Спасибо, я учту, — сухо буркнула пегаска. Глядя на то, как Коппервинг чешет птице спинку, а та в ответ клокочет что-то непонятное и норовит потеряться об него головой, Скуталу испытывала смешанные чувства. За те годы, что она провела в приюте, ей всегда хотелось завести домашнего питомца, желательно попугая или котенка. Но она уж точно не хотела иметь дома здоровенную, похожую на сову птицу, интеллектом способную поспорить с университетским профессором! А теперь Птуш придумал для нее отдельное имя… повод для гордости, что ни говори! – Значит… Узури тоже могла с ним общаться?

— А вот это очень интересный вопрос! – вмиг посерьезнел Коппервинг. – Как я понял, она могла бы… Но почему-то даже не попыталась этому научиться. А сам Птуш не стал и предлагать, такие вот дела…

— Тогда почему он вдруг решил обучать тебя? Только лишь потому, что ему придется быть твоим поводырем, и это бы здорово облегчило ему работу?

— Я задал схожий вопрос… И хоть я и не все понял из ответа Птуша, но похоже на то, будто бы Узури не пыталась по той причине, что для нее бухури был не более, чем птицей. Умной, понимающей – но птицей. Однажды она спасла раненому Птушу жизнь – поэтому он и следовал за ней столько времени. Бухури, знаешь ли, птицы гордые. Разумеется, для нее не был тайной тот факт, что сам он ее отлично понимает – вот только Узури и близко не считала его равным себе, чтобы даже попытаться самой научиться его понимать. – Коппервинг поморщился. – При всех своих плюсах, иногда она бывает очень высокомерна.

— А ты, получается, считаешь? – криво улыбнулась пегаска. Переждав ожидаемую реакцию бухури – гневное шипение и скрежет клювом – она как ни в чем не бывало продолжила. — Без обид, но… не каждый день узнаешь, что твой опекун братается с птицей. Просто… все это так странно! Вчера был тот кошмарный Ритуал, а сегодня вдруг узнаешь, что серые бухури не только имеют свой собственный язык, но и без какого-либо обучения способны понимать речь других существ! И более того – даже обучать своему языку других! Боюсь даже представить, что будет завтра…

— Ну про завтрашний день не скажу… но зато точно знаю, что случится на третий день. – Кобылка непонимающе уставилась на него, а жеребец беспечным голосом продолжил, словно бы говорил о какой-то маловажной ерунде. — Ослепну я, вот что. На месяц, а то и все два. И без помощи Птуша сидеть мне все это время дома, да на стены лезть с тоски. Так что прошу, прояви к нему хоть немного уважения, хорошо?

— Коппервинг, прости!.. Я…

— Да пустое, не переживай, — махнул копытом пегас. – Давай-ка лучше закончим с салатом, рыба-то уже почти готова…

На ферму «Сладкое яблоко» они прилетели за полчаса до назначенного времени. Несмотря на ранний час, многие гости уже прибыли. Кто-то был увлечен беседой, другие помогали Пинки Пай и Рарити с последними приготовлениями. В углу амбара стоял длинный стол с едой и напитками. У него суетились Эпплблум и Свити Белль, под присмотром Макинтоша разливающие по стаканам пунш.

Радостно взвизгнув, Скуталу соскочила со спины своего опекуна, и бросилась навстречу подругам. Коппервинг, на ходу здороваясь с гостями, отправился следом – нужно было отдать принесенную из дома снедь.

Освободившись от сумок, пегас оглядел амбар. Пинки, как и всегда, постаралась на славу – помещение было красиво украшено ленточками и воздушными шарами, в углу висел плакат для игры в «Приколи пони хвост», а под потолком ждала своего часа разноцветная пиньята. Закончив с декорациями, вечериночная пони принялась о чем-то оживленно переговариваться с Рарити. Неподалеку от них выставляли угощение на стол чета Кейков. Пегас собрался было подойти к ним, но по пути его перехватила Берри Панч.

— Здарова, крылатый! – улыбнулась ему земнопони. Вопреки обыкновению, алкоголем от нее не пахло – во всяком случае, пока. – Хорошая штука – праздник, и пообщаться можно, и поесть, и выпить чего! Вот толь’к причину к нему я так и не пойму – дни рождения у вас со Скут не в это время года, а других поводов представить я чет не могу…

— И тебе привет, Берри! Как говорит одна розовая пони, «всякая вечеринка хороша, внезапная – еще лучше», — отшутился от нее пегас. – Что до причины – я расскажу позже, чтоб всем и сразу. А пока что… о, Дитзи Ду, привет!..

Перемещаясь по амбару, Коппервинг здоровался с гостями, обсуждал последние новости, несколько раз даже пришлось поднимать бокалы. Пинки Пай и здесь оказалась на высоте – с ее сверхъестественным чутьем ей были и списки никакие не нужны, чтобы пригласить сюда именно тех пони, которых он или Скуталу хотели бы сегодня видеть. Конечно, будь его воля, сам пегас позвал бы еще нескольких – Балк Бицепса, Айроншилда, своих родителей… Узури с ее свитой, в конце-то концов. «А вот кое-кого, пожалуй, и наоборот…»

Жеребец поморщился, увидев рядом с Дэйзи и ее подругами встреченного в Сахарном Уголке стражника. Не то чтобы он был против того, что кто-то явился хоть и незваным, но все же за компанию – но после своего утреннего визита на стоянку зебр, общаться со стражей ему не совсем хотелось. Однако и сам гвардеец явно чувствовал себя не в своей тарелке – то ли потому, что пришел без приглашения, то ли от хищных взглядов, что бросали на него цветочницы.

Праздник тем временем набирал обороты – звучал принесенный из библиотеки патефон, пони радостно смеялись, налегали на угощение и оживленно общались между собой. Берри Панч выкатила бочонок; взгромоздив его на стол, она зазывала выпить всех желающих. В углу кипела игра в «Приколи пони хвост». Прямо сейчас какая-то серая пони прицепила его на почти правильное место, а теперь весело прыгала от радости. Коппервинг никак не мог разобрать, кто же это был – то ли Дитзи, то ли ее дочка Динки… «Да, Ритуал действует вовсю… они ж теперь для меня одинаковы на цвет! А завтра тогда что будет – зрение окончательно черно-белым станет?..»

Полчаса спустя, когда веселье немного поутихло, он понял – пора. Взлетев на стоящую у стены бочку, пегас затопал копытами, привлекая всеобщее внимание. Взгляды всех собравшихся сразу же переключилось на него. Глядя на их радостные лица, Коппервинг почувствовал, как к горлу подступила тошнота. Ведь он им не просто собирался рассказать про Ритуал – он им собирался про него солгать. И пусть даже это было ложью во спасение, ситуации это не меняло. Его друзья, коллеги, соседи… все они услышат этот обман, и конечно же, поверят – ведь никогда прежде он не давал им даже повода сомневаться в своей честности.

Оглядывая толпу, жеребец невольно подмечал отдельных гостей. «Вон доктор Хорс… мы раньше толком не общались, но после недавних событий я рад, что он пришел. А там, в стороне – Тандерлейн… неожиданно, что ни говори… Но это только к лучшему, авось перестанет мне плешь проедать своей ревностью… Возле стола с рыбой стоят коллеги из патруля, во главе с Клаудчейзер и Флиттер – небось уже кости одни оставили, да и ладно, не жалко… В углу стоит Лира – надо будет потом поблагодарить за отличную игру, сегодня она выступила просто бесподобно!.. Рядом с ней Бон-Бон, неловко обнимает единорожку за шею – они так мило вместе смотрятся, еще бы стесняться этого перестали!..» В следующий миг его взор выцепил и подопечную – Скуталу проталкивалась через толпу, спеша встать с ним рядом. Ободренный этим проявлением поддержки, Коппервинг хотел было начать свою речь, как вдруг заметил еще кое-кого… «Рога Дискорда, она-то что здесь делает?!..»

В дальнем углу виднелась стройная фигура Найтлайт. Безмятежно улыбаясь, сарозийка перехватила его взгляд, и заговорщически подмигнула. Всем своим видом кобылка словно бы выражала готовность слушать и внимать. «Как же я ее-то не приметил?.. А даже так, что бы я сделал – прогнал бы ее с праздника, при всех? Но как бы то ни было, ее присутствие не предвещает ничего хорошего. А ну как начнет копать, что за Ритуал да прочее? Если же еще и с Зекорой пообщается, то та ей такого нараскажет… как бы проблем для Узури не подкинула…»

Молчание затягивалось. Кто-то из гостей завертел головами, пытаясь понять, на кого так уставился пегас. Наконец протиснувшись через толпу, к бочке подошла Скуталу. Не подозревая о тяжелых мыслях опекуна, кобылка тихим голосом поблагодарила Коппервинга, искренне посчитав, что он попросту ждал ее появления. Натянуто улыбнувшись в ответ, пегас высоко поднял голову и заговорил:

— Леди и дженткольты, друзья и коллеги, соседи и… неожиданные гости. – Жеребец хотел было одарить ядовитым взглядом Найтлайт, но сарозийка уже смешалась с толпой. Вместо нее на глаза ему попался тот гвардеец, которого привела с собою Дэйзи. Приняв его слова на свой счет, он заметно смутился, и что-то шепнул своей спутнице. В ответ та укоряющее посмотрела на пегаса, и осуждающе покачала головой. Закатив глаза, Коппервинг продолжил:

— Как все вы наверняка слышали, совсем недавно наш город взбудоражила новость о чудовищном преступлении. Лютефиск, бывший директор приюта…

Закончив краткий пересказ тех событий, пегас без промедления двинулся дальше. Перечисляя все то, что он перепробовал в безуспешном поиске лечения, он умолчал разве что о письме к Селестии да разговоре с ее сестрой, благоразумно рассудив, что о таком лучше не рассказывать во всеуслышание. Собравшиеся слушали его со всем вниманием, а когда Коппервинг окончил свой рассказ, в амбаре повисло тягостное молчание.

Многие кобылки, не стесняясь, смахивали с глаз слезы. Жеребцы хмурились; кто-то скрипел зубами, кто-то нервно бил копытом. Доктор Хорс, будучи в курсе его поисков, задумчиво покачивал головой – наверное, вспоминал свои попытки вылечить Скуталу, а то и тихо скорбел о медсестре, убитой Чэйсером. Рядом с ним, до боли закусив губу, стояла Твайлайт. Она не могла не обратить внимание на пробел в рассказе пегаса – и теперь со смешанными чувствами ждала продолжения истории. Рядом с остатками рыбы, о чем-то оживленно переговаривались пегасы из погодного патруля. На глазах Коппервинга один из них шагнул куда-то в сторону, а потом вернулся вместе с непривычно тихим Тандерлейном. Обсуждение на глазах набирало обороты, становясь все громче и оживленнее.

Весь рассказ простоявшая возле его импровизированной трибуны, Скуталу невольно оказалась в центре внимания собравшихся. Бедная кобылка не знала куда и деться от смущения, а цветом лица больше походила на Макинтоша. Наконец она не выдержала, и умоляюще посмотрела на своего опекуна. Кивнув пегаске, тот откашлялся и вернулся к рассказу

— Друзья, друзья! Прошу вас!.. – Коппервингу с трудом перекричал расшумевшихся гостей. – Я еще не рассказал всю и половины истории – и поверьте, в финале есть все основания для праздника!..

Вновь захватив внимание собравшихся, жеребец вкратце поведал про Узури и ее странствия. Без упоминания ее истинных целей, в его рассказе зебра выглядела кем-то вроде собирателя старинного фольклора, сказок и преданий древности. Что в принципе было не так уж и далеко от истины…

— Случайно прочитав в газете о случившейся у нас беде, она, не медля и часа, поспешила на выручку. Ведь незадолго до этого, Узури в своих путешествиях наткнулась на удивительную книгу, в которой описывался некий древний и давно забытый ритуал. Он рассказывал, как далекие предки зебр через церемониальную музыку, традиционные танцы и священные песнопения, просили о милости Духов Предков. И по легенде, это якобы позволяло им исцелять даже самые тяжелые раны и недуги. – Мысль о том, чтобы не просто опустить участие Звезд как некой высшей силы, но сделать им подобную замену, осенила пегаса прямо во время рассказа. Идея показалась неплохой – ведь если даже нынешние зебры чтят духи своих Предков, то их пращуры вполне могли им поклоняться, как некой совокупной высшей силе. Ободренный своей выдумкой, Коппервинг с еще большим энтузиазмом вернулся к рассказу:

— Прибыв в Понивилль, Узури рассказала мне об этом обряде, и предложила попробовать провести его. Я отнесся к этой идее с недоверием, но исцелить мою подопечную способно было только чудо. А раз так, то нам стоило хотя бы попытаться его сотворить… — Словно бы читая его мысли, Скуталу протянула ему кружку с сидром.

Сделав несколько глотков, он благодарно кивнул и продолжил рассказывать, на ходу приукрашивая свою речь новыми выдуманными деталями:

— Для этого нам пришлось поломать голову над шифром, которым была написана та книга; словно этого было мало, записи было необходимо еще и перевести на понятный нам язык. Местами текст было невозможно разобрать, а некоторые страницы и вовсе отсутствовали. По этой причине пришлось пропускать неизвестные нам части обряда, или же пытаться импровизировать, полагаясь на общий текст. Это был огромный риск – в лучшем случае, ошибочно проведенный ритуал мог не просто не подействовать… В худшем же мог – сработать, но не так, как нам требовалось.

Речь пегаса оказалась столь проникновенной и волнующей, что на всем ее протяжении сопровождалась испуганными возгласами от собравшихся кобылок. А вот Дейзи, стоящая в первых рядах слушателей, и вовсе от волнения сомлела и без сил завалилась на стоящего рядом с ней стражника. Тот ловко подхватил цветочницу, и теперь бережно поддерживал, позволяя ей прийти в чувство. И как показалось пегасу, он был совсем не против этой неожиданной ситуации. Подмигнув единорогу, он продолжил:

— И лишь благодаря усилиям моей подруги, ее обширным знаниям и множеству других бесценных книг, обряд удалось восстановить – но даже так лишь частично. Больше всего мы боялись ошибиться, ведь последствия могли оказаться непредсказуемыми и катастрофическими... а то и вовсе гибельными. В какой-то момент меня снова одолели сомнения, и я даже попытался ее отговорить. Разумеется, не потому, что расхотел вылечить Скуталу – но потому, что был не вправе подвергать риску жизнь и здоровье самой Узури. Однако… она настояла на своем. Не будучи что-либо должной мне, и уж тем более моей подопечной, она все же согласилась пойти на этот риск. Тем самым, проявив всю глубину своей самоотверженности и храбрости, верности и сострадания, благородства и силы дружбы! Проведение обряда потребовал от нее уймы сил и времени, применения редчайших и не имеющих цены ингредиентов – но я считаю, что именно ее личностные качества были его важнейшей составляющей. Преодолев все трудности, Узури провела ритуал – и он сработал!

Последние слова были встречены восторженными криками. Не ожидавший настолько бурной реакции, Коппервинг был ей только рад – от долгого рассказа в горле было сухо, как в пустыне. Скуталу протянула ему очередную кружку, и пегас жадными глотками осушил ее до дна.

Амбар гудел от шума голосов – забыв об играх и еде, гости оживленно обсуждали его рассказ. Кто-то явно не поверил словам пегаса; другие же наоборот, искренне прониклись его историей. Пегасы из патруля, вместе с примкнувшим к ним доком Хорсом, дружно гадали: может ли этот обряд исцелять и другие недуги, и если да, то какой окажется цена. Со всех сторон слышались споры, касающиеся ритуала: выдвигались всевозможные предположения о его истории, удивлялись мастерству создавших его зебр, гадали о природе Духов Предков. Впрочем, кое в чем гости были единодушны – они дружно поражались самим фактом его создания и тем обстоятельствам, почему это знание оказалось утерянным на многие столетия. Отовсюду слышалось имя Узури – сложно было понять, хвалят ли ее за помощь, или же осуждают за рискованный и таинственный ритуал… но ясно было одно: следующий ее визит не обойдется без повышенного внимания, всевозможных встреч и подробных расспросов.

Скосив глаза вниз, пегас кинул быстрый взгляд на свою подопечную. Скуталу стояла, крепко стиснув зубы; румянец на щеках сменился мертвенной белизной. В отличие от остальных, она-то познакомилась с Узури лично – и не могла не понимать, в насколько выгодном свете он только что ее описал. Вздохнув, Коппервинг начал прокручивать в голове заключительную часть своей речи. Оставалось самое сложное – рассказать о последствиях ритуала… и пережить шквал вопросов, которыми их закидают любопытствующие друзья и соседи. В голову пегаса пришло запоздалое понимание – вместо того, чтобы проводить эти пару месяцев в Понивилле, нужно было уехать на весь срок куда-нибудь в глушь… Ну или в Клаудсдейл, к его родителям… Так его слепота осталась бы незаметной для остальных, а с глазом Скуталу можно было бы что-нибудь и придумать… Но теперь-то чего уж плакать над пролитым молоком!

Однако, рассказ сначала требовалось завершить, а с этим возникли сложности. Разошедшиеся пони галдели так, что дрожали даже стены амбара. Безуспешно попытавшись перекричать стоящий вокруг грохот, Коппервинг встретился взглядом с Макинтошем. Поняв друга без слов, тот глубоко вздохнул, а затем…

— ТИИИИИИИИИХООООООООООО! – звучный бас здоровяка-земнопони с легкостью перекрыл все прочие звуки. Кто-то подпрыгнул от неожиданности, кто-то испуганно заозирался вокруг, выпучив глаза и держась за сердце. Несколько кобылок, во главе с оставшейся парой цветочниц, изящно упали в обморок – к счастью, вовремя подхваченные соседями. Побледневшая Берри Панч выглядела так, словно бы внезапно протрезвела; стоящий рядом с ней доктор Хорс кинул укоризненный взгляд на Коппервинга, не переставая при этом шептать что-то успокаивающее буквально повисшей на нем Рэдхарт. Пинки Пай, не обращая внимания на осуждающие взгляды, в бешеном восторге требовала от Биг Мака крикнуть «на бис». В дальнем конце амбара Коппервинг наконец-то разыскал и Найтлайт – покинув свой укромный угол, она с хищной жадностью оценивающе смотрела на красного жеребца. Сам же Макинтош, как было очевидно, лишь стеснялся всеобщего внимания. Благодарный за его вмешательство, Коппервинг дождался относительной тишины, и приступил к заключительной части рассказа.

Излагая слушателям свою версию Ритуала, пегас делал особый упор на необходимых для него ингредиентах, редких и безумно дорогих. Ведь скажи он, что для него требуется лишь крепкая дружба или настоящая любовь, то Узури бы точно проходу не давали, выпрашивая исцеление по малейшим пустякам. А сам Ритуал, в его изложении радикально сокращенный и избавленный от творящихся там ужасов, выглядел скорее диковинной сказкой, в которой баснословная цена и туманные последствия были щедро замешаны на зебриканском колорите и чуждой для современных пони религиозности.

Оставался лишь вопрос потери зрения: если все остальное еще можно было списать на байки, то от этого факта просто так не отмахнуться. Даже те, кто не поверил рассказанной им версии, не смогут отрицать сверхъестественную природу произошедшего. Поэтому, тщательно выбирая слова, Коппервинг снова подкорректировал вчерашние события. Вместо «жертвы» появился «просящий», а обман Звезд из доработанного ритуала Ска’терри преподнес как «проверку истинности чувств пред ликом Предков». Само собой, и сам возврат зрения сменил свою природу: из хитрой лазейки, позволяющей обвести Звезд вокруг пальца и украсть их силу, превратился в заслуженную награду, которой награждали просящего за истинные чувства и жертвенность.

Выговорившись, усталый Коппервинг наконец-то слез со своей импровизированной трибуны. Как он и думал, в его рассказ поверили не все – слишком уж невероятно звучала эта история про древнее наследие народа зебр. Наибольший же скепсис вызвала сама необходимость возносить хвалу некой высшей сущности. Ведь несмотря на то, что Эквестрией тысячелетиями правили бессмертные и могущественные сестры-аликорны, прошли уже многие столетия с тех пор, когда пони всерьёз возносили им мольбы и выражали божественные почести. И даже те немногие, кто до сих пор видел в них нечто большее – как сам Коппервинг еще совсем недавно! – просто относились к ним с особым почтением и любовью, как к неким всеобщим праматерям. Но даже так, это проявление сыновьих чувств и близко не походило на полноценную религию, вроде той, что исповедовали минотавры.

Следующим камнем преткновения стал озвученный им способ лечения. Вылечить необратимо поврежденный глаз, но ценой потери зрения у другого пони? Для тех, кто привык к магии единорогов-докторов, к таблеткам и уколам, все это выглядело дико и отвратительно. И даже факт того, что неподалеку от города обитала Зекора, зебра-травница, и некоторым из присутствующих уж точно довелось испытать на себе воздействие ее отваров да мазей, для них сути дела не менял. Пегас с изумлением услышал, что некоторые пони оправдывали свое обращение к ней лишь тем, что прием у врача в больнице, видите ли, обошелся бы им дороже в битах – а эффективность лечения у них была примерно одинаковой.

Однако же часть присутствующих приняли слова Коппервинга на веру – и теперь горячо отстаивали его правоту. В амбаре снова становилось шумно. С болью в глазах пегас смотрел на то, как спорят Флиттер и Клайдчейзер, Дитзи Ду и Миссис Кейк, Пинки Пай и Рарити. Рядом с подругами стояла Твайлайт – вымученно улыбаясь, она пыталась их успокоить, но без особого успеха. Из дальнего угла его буравила взглядом Найтлайт, а мелькнувший в дверях силуэт говорил о том, что Тандерлейн покинул сборище. Задуманный как дружеская вечеринка, вечер стремительно превращался во что-то совсем другое, нехорошее, грубое и злое. Не зная, что и делать, Коппервинг шагнул было вперед, но тут его тронул за плечо доктор Хорс. Отрицательно покачав головой, он прикрыл глаза, сконцентрировался, и…

Яркая магическая вспышка озарила амбар. Забыв о ссоре, пони подслеповато моргали, пытаясь прогнать пляшущие перед глазами пятна. Прокашлявшись, Хорс поправил очки и заговорил:

— Отрадно видеть, что обсуждение методов лечения – пусть и столь… нетрадиционных – настолько интересует большинство присутствующих. Однако, увлекшись пустой полемикой, основывающейся исключительно на вере или неверии рассказу Коппервинга, вы позабыли про действительно важное – а именно, научный подход. – Видя, что он завладел вниманием всех собравшихся, единорог самодовольно улыбнулся, и продолжил. – Как врач, который проводил обследование поврежденного глаза Скуталу, я могу утверждать, что полученные им повреждения были необратимы. Ни я лично, ни другие известные мне доктора – никто из нас попросту не обладает знаниями, способностями или методами лечения, чтобы справиться с такой травмой. В то же время, никто из здесь присутствующих не станет сомневаться, что Коппервинг на текущий момент не является слепым, правда ведь? Так вот, все остальное проще пареной репы. Если по истечению соответствующих сроков глаз у Скуталу снова начнет видеть – значит, в том… обряде… действительно есть какая-то целительная сила. Ну а если ее опекун сперва потеряет, а потом вернет назад свое зрение, то это будет лишним доказательством самого принципа работы этого зебриканского ритуала. У кого-то остались вопросы?

В амбаре воцарилась абсолютная тишина. Затем, словно бы по чей-то неслышной команде, пони начали оживленно переговариваться. Даже самым заядлым спорщикам стала очевидна правота доктора, и сейчас они дружно недоумевали, как это им самим не пришло такое в голову. Настроение улучшалось на глазах: Берри Панч громко требовала пунша, кто-то смеялся, в углу снова заиграл патефон. Глядя, как Твайлайт, Пинки Пай и Рарити прижались друг к другу в дружеских объятиях у Коппервинга отлегло от сердца.

— Вроде бы праздник вернулся в свою колею, не так ли? – негромкий голос Хорса вывел пегаса из задумчивости.

— И не говорите! Спасибо Вам огромное за своевременную помощь! – искренне поблагодарил тот доктора. – Уж даже не знаю, как до этого дошло, и как бы мы без Вас тут навели порядок…

— Да бросьте, пустое. Однако же… — наклонив голову, врач поверх очков пристально оглядел пегаса. – Скажу прямо, я был бы Вам очень признателен, если бы Вы со Скуталу заходили бы ко мне для регулярного осмотра… пока не станет очевидно, так сказать. Вам – медицинская консультация, разумеется, бесплатная; мне – возможность изучить и описать процесс выздоровления после этого… ритуала.

— Я согласен, док, — не раздумывая согласился пегас. Предложение было разумным и щедрым, но сейчас его куда больше занимала Найтлайт, неотрывно наблюдавшая за ними из своего угла. Не пытаясь спрятаться или смешаться с толпой, она не скрывала своего интереса и внимания – словно бы таким образом приглашала его на разговор. – А сейчас, прошу прощения… Мы зайдем к Вам в больницу завтра, хорошо? – Не дожидаясь ответа, жеребец направился к настырной сарозийке.

Устроившись на тюке сена, Найтлайт сидела за столом. Помимо блюда с пирожными, на нем стоял кувшин с пуншем и пара стаканов. И теперь, наблюдая за его приближением, она медленно, не торопясь, разливала напиток по бокалам. Подхватив телекинезом несколько подушек, сарозийка старательно сложила их в кучу, и приветственно похлопала копытом.

— Коппервинг! – певуче протянула кобылка. – Какая встреча! Прошу тебя, садись!

— Найтлайт, — неприязненно отозвался пегас. Приглашение сесть он проигнорировал. – Не ожидал тебя увидеть здесь. – Выделяя интонацией каждое слово, жеребец ясно давал понять собеседнице, что ей тут не рады. В ответ она лишь рассмеялась.

— О, Луна! Не будь таким грубым занудой, тебе не идет. – Глотнув пунша, единорожка ехидным тоном добавила. — И да, про «увидеть» ты хорошо сказал – ведь уже совсем скоро тебе это будет недоступно. Правда, лишь временно, так ведь?

Коппервинг в ответ скрипнул зубами. Что ни говори, а язык у нее был подвешен как надо.

— Ладно, ты пошутила – я тоже посмеялся. Вот только не сочти за грубость, но я тебя на этот вечер не приглашал. Уверен, что Скут об этом даже не задумывалась. И сомневаюсь, что могла позвать Пинки Пай – она в таких вещах не ошибается. Поэтому… давай к делу?

— Как скажешь, — покладисто кивнула сарозийка. Посерьезнев, она начала рассказ. – Итак, первое… хочу тебя обрадовать, про Чэйсера можете забыть. Ублюдок мертв. Наши его зажали в горах, при попытке перейти через границу к грифонам… Угробил троих ребят, сволочь! - так еще и живым не дался. Как понял, что не уйдет – сиганул с обрыва. Каким бы мерзавцем не был… надо отдать должное, предпочел плену смерть, не каждый бы на такое смог решиться… Тело после долгих поисков нашли – однозначно он, однозначно мертв.

— Это… отличная новость! – искренне ответил пегас. Услышав о смерти Чэйсера, теперь жеребец смотрел на Найтлайт с искренней симпатией, а со спины его словно бы свалился тяжеленный камень. Ведь каким бы незначительным не был шанс того, что ловчий захочет вернуться и закончить начатое, но совсем не думать об этом Коппервинг не мог. Особенно, учитывая свое скорое состояние. Спохватившись, добавил. – Прости, мне горько слышать о гибели гвардейцев, но…

— Стоило того, да? – невесело усмехнулась Найтлайт. Жеребец в ответ на это промолчал, но его молчание было красноречивее любых слов. – Ладно… и второе. Я все знаю про этот твой ритуал. Наврал ты с три короба, но меня ты так просто не проведешь. Удивлен, да?

Глядя на ее посерьезневшее лицо, Коппервингу стоило неимоверного труда сохранить хотя бы видимость спокойствия. Было очевидно, что сарозийка без труда читала его, как открытую книгу, и даже это его напускное равнодушие не могло ее обмануть, но…

— Ничего ты не знаешь, Найтлайт. – Льда в голосе пегаса было бы достаточно, чтобы заморозить средних размеров водоем. – А все то что думаешь, будто бы знаешь, услышала от той, что и сама нихрена не понимает.

— Да, ты прав, Зекора знает лишь основы, предания и легенды, запреты да предупреждения, — не стала отпираться единорожка. – И так ясно, что твой ритуал имеет мало общего с ее рассказом, вот только… — она понизила голос, и подалась вперед, к пегасу. – Есть там и кое-что общее, никуда от этого не денешься. А именно – те силы, к которым вы обратились. И я не про твою идею с Духами Предков – кстати, довольно неплохую – а про Звезды. Они невообразимо стары, они невероятно могущественны, у них свои, неясные для нас, цели и устремления. Тысячу лет назад под их влияние попала сама владычица Луна – так что поверь, я знаю, о чем говорю. По силе с ними можно сравнить разве что Принцесс… ну и Дискорда, да не к ночи будет помянут… Вот только Сестры воплощают добро, свет и порядок. А те твари со звезд – все прямо противоположное. И просить у них помощи, делать обряды в их честь, служить им… ты хоть понимаешь, ВО ЧТО ты решил влезть?..

— Нет, не понимаю, — равнодушно пожал плечами пегас. – И не хочу понимать.

— А надо бы! – злобно прошипела сарозийка. – Нельзя просто так заигрывать с подобными силами и надеяться, что они однажды не возьмут своего! Да еще с процентами! Неужели ты…

— Вот ты сказала, что эти сущности со звезд – сравнимы по силе с Принцессами, так? – перебил ее Коппервинг. – Тогда скажи, почему они могут себе позволить потратить кроху своего могущества, чтобы исцелить Скуталу, а Божественные Сестры-аликорны, которых я всю свою жизнь искренне любил, и которых один-единственный раз умолял о помощи – нет? А, почему? Или же они могут, но не хотят?

Найтлайт молчала. Было видно, что она хочет что-то ответить; что она знает, что именно нужно сказать… Однако с губ ее не слетело ни слова. Наклонив голову, она со спокойным выражением лица смотрела на пегаса, словно бы игнорируя его негодование и неудобные вопросы.

— Молчишь… Оно и понятно. Как же, стражница самой принцессы Луны, ее доверенная слуга и помощница! – Коппервинг говорил тихо, но его слова были наполнены такой едкой болью, что казалось, было бы легче, если бы он кричал. Напускное равнодушие единорожки его лишь сильнее заводило. Хотелось резко повысить голос, ругаться, добиться от собеседницы если не понимания, то хоть каких-то эмоций. Но… учитывая обстоятельства, пегасу приходилось сдерживаться. – Ты думаешь, мне это далось легко? Или что я бы не предпочел другой путь? Вот только не было его! А оставить все как есть… я просто не мог.

Вокруг них шумно бурлило праздничное веселье, пони играли и смеялись, обнимались и пели… А Коппервинг и Найтлайт с потемневшими лицами молчали, словно бы понимая, что разговор исчерпал себя. Наконец, пегас не выдержал. Подхватив бокал пунша, он залпом опрокинул его, и с мрачной решимостью спросил:

— Ну, дальше-то что? Я ж, по-твоему, со звездами спелся. Мне в изгнание – или сразу в тюрьму?

— Да ничего тебе не будет, — устало вздохнула сарозийка. – Пока, во всяком случае. Ритуал-то ты не сам проводил, а твоя подруга-зебра. Вот ей зададим несколько вопросов…

— Оставьте ее в покое, — с угрозой в голосе ответил Коппервинг. Крылья его начали раскрываться, наглядно говоря о том, что теперь-то он по-настоящему начал терять самообладание. – Она ни в чем не виновата. А как дочь и старший помощник посла, обладает неприкосновенностью.

— А это уже решать ни тебе и ни мне. В лучшем – для нее – случае, она отделается высылкой за пределы Эквестрии, без права на возвращение. В худшем… законы у зебр куда строже наших. Можешь быть уверен в одном – мы приложим все усилия, чтобы разобраться во всем без лишнего шума. Тебя с подопечной это тоже касается — так что не обессудь, если потом и вас на разговор вызовем. А зебры – что Узури, что Зекора – им болтать языком и вовсе смысла мало. Не поверят, да и вопросы задавать начнут. Ну а пока что… — она встала и потянулась. – Береги себя. Береги Скуталу. И всегда помни, что звезды однажды спросят с процентами. И не обязательно с тебя лично.

Для Свити Белль праздник не очень-то задался с самого начала. Сперва Рарити решила во что бы то ни стало прийти с ней вместе – а собиралась она как обычно… В результате этого, они едва не опоздали. Потом она вместе с Эпплблум помогали разливать пунш и ставить на столы новые порции угощения. В другой ситуации, вместо нее этим занималась бы Эпплджек – но та совсем недавно в спешке отбыла в Замок Двух Сестер. До единорожки доходили только обрывки слухов, но вроде бы как тот странный человек, Айроншилд, попал в серьезную передрягу. Правда это было или нет, но фермерша, вместе с примкнувшей к ней Флаттершай, отправились в Замок вместе с первым же караваном. Свити Белль все это казалась довольно странным – она ни в коем случае не испытывала к человеку неприязни, но вся эта спешка выглядела подозрительно. И ладно бы отправилась одна Флаттершай, в доме которой с самого своего появления и жил двуногий… но ЭйДжей?.. Но какой бы ни была настоящая причини, в отсутствии сестры обязанности хозяйки пришлось брать на себя Эпплблум.

Внезапно свалившуюся на нее ответственность та приняла с восторгом. Ей уже и ранее приходилось брать на себя заботу об этой стороне организации праздников, но всегда под присмотром и руководством Эпплджек. Но подобная опека, сколь бы мягкой и ненавязчивой она не была, ее явно тяготила. Поэтому такой шанс проявить себя, доказать свою самостоятельность и взрослость, земнопони упускать не собиралась. Едва узнав от брата про скорый праздник, Эпплблум вплотную засела за готовку. Она сама пекла сытные пироги и воздушные слойки, нарезала овощи на салат и окунала в карамель сочные яблоки, разливала по кувшинам сидр и расставляла по столам принесенные Пинки Пай кексики – одним словом, выложилась на полную, посвятив приготовлениям весь день. И лишь уже на самом празднике, доказав родным и самой себе свою состоятельность как хозяйки, она сочла возможным попросить Свити Белль о посильной помощи.

О том, чтобы ответить подруге отказом, не могло было быть и речи. Единорожка разносила по столам последние тарелки, убирала пустые подносы, разливала по стаканам напитки. Волнение Эпплблум передалось и ей самой, и теперь она тоже старалась сделать этот вечер безупречным. Работа ее настолько поглотила, что Свити едва не пропустила прибытие зачинщиков праздника — Коппервинга и Скуталу. При виде пегаски сердце ее замерло от сладостного волнения, щеки заалели, воротник навязанного Рарити платья стал казаться неприятно тесным… Но как следует пообщаться у них не вышло. Тепло поздоровавшись с подругами, Скут, извинившись и пообещав все объяснить позже, торопливо вернулась к своему опекуну, и практически не отходила от него до самого окончания его рассказа.

Слушая Коппервинга, Свити не могла удержаться от слез – настолько свежи в памяти были те ужасные события. Сильнее всего единорожку жгло понимание того, что травма пегаски произошла по ее вине – ведь та встала на ее защиту, и в итоге едва не поплатилась за это жизнью. Погрузившись в воспоминания, она едва не пропустила продолжение рассказа, про Узури и ритуал. С замиранием сердца слушая эту историю, Свити Белль разрывалась от противоречивых чувств – ей страстно хотелось, чтобы тот обряд вернул ее дорогой подруге зрение, но… одновременно она злилась на себя за то, что первой не узнала про этот способ. В том же, что ритуал подействует, кобылка не сомневалась ни секунды. Само осознание того, что это Коппервинг, а не она, пошел на такую жертву, на такой риск, добровольно согласившись на временную утрату зрения, лишь бы Скуталу выздоровела!.. это одновременно и восхищало, и бесило белую единорожку. Ведь окажись она на его месте, как бы это сблизило их, ее и рыжую пегаску!.. Оценив ее жертву, та наверняка бы ощутила ответные чувства, а теперь!.. Теперь… теперь все пошло прахом. Сколько Свити Белль не думала, ей не приходило в голову ничего столь же значимого, опасного, важного, с чем бы она могла помочь своей подруге. В этот момент кобылка едва не возненавидела Коппервинга – и одновременно столь же сильно ему позавидовала. Единственным утешением служили лишь ее постоянные заявления, что между ними с опекуном нет ничего, кроме семейных и дружественных чувств.

— Ах, какая прекрасная история! Какое благородство, какое самопожертвование!.. – увлекшись своими мыслями, Свити совсем позабыла о стоящей рядом сестре. Достав из сумочки шелковый платочек, та смахивала слезы – разумеется, осторожно и бережно, чтобы не смазать макияж. – Вот бы кто-нибудь совершил и для меня нечто подобное!..

Накрыв лоб копытом, Белль поспешила отойти в сторону, одновременно высматривая среди гостей свою рыжую подругу. Наконец-то перестав хвостиком ходить за Коппервингом, она нашлась возле пегасьего стола, уставленного тарелками с остатками жареной рыбы. При одном лишь взгляде на рыбу, к горлу единорожки подкатил плотный комок – попробовав ее однажды, она на всю жизнь запомнила ее запах, вкус, саму консистенцию – и тонкие кости, противно хрустящие на зубах. В тот раз она пошла на такое, только чтобы произвести впечатление на Скуталу – и может быть именно поэтому вкус показалось ей не таким уж и плохим. Но есть такое регулярно, как это делают пегасы, Свити ни за что бы не согласилась.

Подойдя почти вплотную к не заметившей ее пегаске, Белль долго не могла подобрать нужных слов. Так и не определившись, вместо этого она крепко обняла подругу, положив голову ей на плечо. Та на миг напряглась – а затем, узнав единорожку, вернула ей объятие.

— Свити!.. Я так рада, что ты пришла!.. – искренняя теплота в голосе пегаски наполнила ее сердце радостью, заглушив даже ее чувства к Коппервингу. Эта их близость – долгая, но не настолько, чтобы перейти рамки приличий – все же закончилась, и теперь подруги стояли лицом к лицу. Глядя на подругу, единорожка почувствовала, как неудержимо краснеет, не в силах совладать со своими чувствами и мечтами.

— Я… я так рада, что ты скоро поправишься! – через силу выдавила она, смущенно опустив взгляд. – Но если чем-то… хоть чем-то! я могу тебе помочь… пожалуйста, только скажи!

— Эй! Уже все хорошо, — улыбнулась пегаска, а затем… пусть неуверенно и осторожно, но поцеловала Свити Белль в щеку. – Но все равно, поверь, я искренне ценю твое желание и готовность помочь!

Некоторое время они молчали. Скуталу покраснела лишь немного, а вот румянец, выступивший на белой шерстки ее подруги, напоминал скорее лесной пожар. Не в силах вымолвить и слова, Свити окинула взглядом амбар и, отыскав свободный угол, направилась туда, силой своего телекинеза настойчиво потянув пегаску за собой.

Подождав, пока Скуталу устроится поудобнее на куче свежего и ароматного сена, единорожка подхватила магией несколько свободных тюков, и поставила их друг на друга, соорудив нечто вроде закрывающей от посторонних взглядов стенки. Прижавшись к боку пегаски, Свити с наслаждением ощутила касание крыла, накрывшее ее спину, словно одеялом. Так прошли несколько долгих минут. Шум праздника, разговоры других пони, истории и тосты – все это осталось где-то в стороне, вне пределов их огороженного мирка. Но как бы единорожке не была приятна эта тишина и близость, посмотреть в лицо подруге ей хотелось еще больше. Ведь еще раньше, при встрече, она заметила нечто новое в ее больном глазу, и теперь ей не терпелось рассмотреть его поближе.

Ожидание ее не обмануло. Приглядевшись, Свити отчетливо увидела фиолетовые прожилки, испещрившие еще вчера тусклое и ослепшее око, к внешнему виду которого она уже успела привыкнуть. Широкие и как будто бы мерцающие, эти полоски пробивались откуда-то изнутри, прорезаясь сквозь мутную пелену невидящего глаза. И если бы единорожка посмотрела бы на это еще и утром, то она без сомнения смогла бы заметить, что теперь фиолетовых линий стало больше, а сами они – толще.

— Невероятно!.. – пораженно выдохнула Свити Белль. Одно дело услышать таинственную историю о неведомом обряде, способном на чудо, – а совсем другое – наблюдать его результат воочию. – И это для любых ран, болезней и травм может сработать? Если да, то нужно непременно научиться этому ритуалу! Какой бы не была стоимость его составляющих, когда на другой чаше весов лежит исцеление неизлечимо больных, никакая цена не может быть чрезмерной!.. – Восторг единорожки угас сам собой, стоило ей лишь посмотреть на скривившееся, словно от боли, лицо подруги. – Что? Что не так?..

— Этот Ритуал… — нехотя проговорила пегаска. – Поверь, я врагу не пожелаю через него пройти… То, что рассказал обо всем это Коппервинг… ну… он слегка сгладил детали и приуменьшил его последствия…

— Так он соврал?! – ужаснулась Свити Белль.

— Ну не то что бы «соврал», — уклончиво ответила Скуталу. – Скорее, пощадил нервы всех присутствующих. Ритуал работает, в самом деле работает – вот только давай не будем о том, как он проходил и что во время него случилось, ладно?

— Ты можешь мне рассказать, я сохраню вашу тайну, я обещаю! – горячо зашептала единорожка. Воспользовавшись тем, что пегаска другим боком лежала впритык к стене амбара, она подвинулась так, чтобы прижаться к ней еще крепче. – Я же твоя подруга!.. и спрашиваю лишь затем, чтобы суметь при необходимости помочь!..

— Нет, Свити, и не проси… — подвигав плечами, Скут явно показала подруге, что ей нужно больше личного пространства. И лишь та отодвинулась, как пегаска поднялась на ноги. – Не обижайся, но… не стоит тебе этого знать. Сестры свидетельницы, я говорю так лишь для твоего блага. А теперь… извини, но мне нужно помочь опекуну с проведением праздника…

Вскочив, Скуталу спрыгнула на пол, без труда увернувшись от последней попытки Свити Белль ее обнять. Виновато улыбнувшись, она скользнула за тюки сена, оставив единорожку одну, в самых расстроенных чувствах.

На следующий день после праздника, Скуталу и Коппервинг отправились в больницу, на обследование у доктора Хорса. Глаз пегаски был уже почти наполовину испещрен фиолетовыми росчерками – и хотя он все еще не видел, но такие перемены позволяли надеяться на удачный исход. А вот у жеребца ситуация была куда хуже – проснувшись утром, он осознал, что полностью лишился способности воспринимать цвета, а само зрение ощутимо просело в четкости и дальности. Кроме того, пегас отметил невозможность адекватно оценивать расстояния до окружающих предметов и вещей. Попытавшись было начать утро с привычного чтения, Коппервинг только со второго раза смог снять книжку с полки – а открыв ее, с досадой для себя уяснил, что читать теперь он сможет, лишь буквально уткнувшись в страницу носом.

Некогда многоцветный мир заиграл всеми унылыми оттенками серого, а неспособность четко отличить одну помеху от другого едва не сыграла с ним злую шутку во время полета. Никогда прежде Коппервинг и в мыслях не мог представить, что однажды может спутать серого пегаса и маленькое грозовое облако, однако ж! От неприятных последствий их спасли лишь запоздалый окрик Скуталу, да его отменная реакция. Веря своему опекуну, кобылка до последнего не сомневалась, что тот знает, что делает. Но пусть и запоздалый, ее окрик успел предотвратить столкновение, а рефлексы опытного погодного пегаса вывели их в крутой вираж, подальше от тянущейся к ним молнии. После такого происшествия, дальше они полетели гораздо медленней. Без лишних слов им обоим стало ясно, как стремительно развивается его недуг.

«Сперва невозможность читать книги, теперь и неспособность нормально летать… Конечно, для меня это не стало совсем уж неожиданностью, я знал, на что иду. Вот только одно дело знать, а другое – в полной мере испытывать на себе… Да, у меня есть Птуш, он поможет – но одно дело ходить по дому или же летать вокруг него, а совсем другое – отправиться на рынок за продуктами. Не говоря уже про работу в патруле! Слишком рискованно… я никак не могу так рисковать! Даже малейший шанс того, что Скуталу придется возиться еще с моими травмами… нет, ни в коем случае.»

Добравшись до больницы, пегасы направились в кабинет доктора Хорса. Тот явно подготовился к их визиту – на стене висела таблица для проверки зрения, на полке рядом с ней лежал ящик с линзами, а на столе выстроился целый ряд причудливых инструментов и приборов.

Обменявшись дежурными вежливыми фразами, они приступили к проверке. У Скуталу зрение на здоровом глазу осталось прежним; травмированный же пока что не показывал улучшений, не считая испещривших его фиолетовых прожилок. А вот у Коппервинга было все куда печальнее. Некогда идеальное, его зрение ухудшилось в разы – вглядываясь в висящую на стене таблицу, он с трудом смог прочитать лишь самую верхнюю строку.

Следом пришла очередь тех диковинных приборов – они что-то измеряли и странно щелкали, светились разными цветами и звоном отзывались на магию врача… Не понимая деталей, пегасы просто сообщали единорогу результаты. Делая пометки в тетради, доктор Хорс задал несколько дежурных вопросов – не менялся ли рацион, не было ли контактов с больными и все прочее. Закончив писать, он положил ручку с записной книжкой на стол, и пристально взглянул на пациентов.

— Ну что я могу вам сказать, помимо очевидного… Коппервинг, твое зрение стремительно падает – да ты и сам это знаешь… Скуталу, кроме изменения цвета глаза, никакого другого прогресса я не наблюдаю. Разумеется, в целом все это крайне необычно, но… пока что без явной перспективы. Ни одна из устроенных проверок не смогла определить причины таких эффектов – и тем более, когда и чем все это может завершиться. – Поправив очки, Хорс внимательно посмотрел на пегасов. – Чем бы ни был тот… «ритуал», что бы вы там не использовали – я не могу даже предположить того, что сейчас с вами происходит. Что эта стремительная утеря зрения, что эти фиолетовые линии… Такое просто вне компетенции и области знаний современной эквестрийской науки. Безусловно, это все очень необычно, интересно и познавательно – но пока что я не могу дать вам никакого прогноза, совета или руководства к действию. Поистине, уникальный случай – я, как врач, просто обязан его всесторонне изучить и записать. Во имя науки, разумеется… и конечно же, только если вы дадите на это свое согласие.

«Пиши, кто ж не дает… Вот только если зебры не поделятся с миром знаниями о Ритуале, случай этот рискует стать единичным», — думал Коппервинг, машинально прощаясь с доктором Хорсом. Дождавшись Скуталу, он начал медленный и осторожный полет домой, твердо решив в следующий раз отправиться в больницу пешком. То, что едва не произошло утром… Эта ситуация была элементарна даже для жеребенка, едва освоившего одиночные полеты – а он едва не сплоховал. Хорошо еще, что Скут среагировала, сберегла от беды!..

Страх слепоты — забытый, но не побежденный до конца — вновь охватил пегаса. В голове непрерывно крутилась единственная мысль – что Ритуал был лишь обманом, и что его потеря зрения будет окончательной и необратимой. И неизвестно, чем бы окончилась эта борьба с внутренними ужасами, если бы не осторожная ласка со стороны Скуталу. Словно бы ощутив его внутреннее противостояние, она прижалась к нему как можно крепче, и нежно провела передней ногой по его шее, своей поддержкой прогоняя неуверенность и дурные мысли.

Остаток пути прошел спокойно. Оказавшись дома, Скут засела за учебники: вчера была контрольная, и ей непременно придется ее пересдавать. Срок справки из больницы подошел к концу, и уже завтра пегаске следовало бы появиться в школе. Коппервинг тем временем позвал Птуша, и с ним вместе отправился куда-то прочь, в спокойной обстановке тренировать навыки слепого полета. Случившееся утром заставило его переосмыслить свое состояние – но если от привычных полетов он решил отказаться, это вовсе не значило, что летать он перестанет вовсе. «Как в детстве… прямо, вверх и вниз… просто, скучно – но лучше, чем совсем ничего!..»

Оставшись одна, пегаска честно зубрила заданный материал. Закрывая здоровый глаз, она раз за разом на память повторяла строчки из учебника, как вдруг… Ей показалось, или?.. Не веря происходящему, Скуталу кубарем скатилось с облачного дивана, и поспешила к ближайшему окну. За те несколько часов, что прошли после больницы, небо успело распогодиться, и теперь она, зажмурив здоровый глаз, направила увечный прямо на солнце. Уже привычную ей темную пелену рассекали слабые искорки – еще недавно вовсе неспособный видеть, ее левый глаз теперь мог отличать тьму от света. Окрыленная этим фактом, Скуталу едва не пустилась в пляс – по всему выходило, что Ритуал действительно работал, и полное выздоровление было лишь вопросом времени.

Следующий день принес с собой новую радость – и новые проблемы. Левый глаз пегаски все уверенней отличал свет от тьмы – в то время как Коппервингу уже почти ничего не видел. Все вокруг казалось ему лишь пятнами всех тонов серого – одни побольше, другие поменьше. Он храбрился и шутил, но и так было понятно, с каким трудом ему даются такие перемены. Скуталу хотела было даже остаться дома, поддерживать и заботиться о нем, но опекун с беззаботным смешком отправил ее в школу.

Дождавшись, пока пегаска спустится на землю, Коппервинг позвал Птуша. Скрыв под повязкой глаза, с мудрой птицей на плече, он принялся раз за разом повторять упражнения полета. Не все получалось гладко, не все получалось сразу – но постепенно пегас учился приноравливаться к новым реалиям. А запоминая язык бухури, Коппервинг все чаще реагировал на голос Птуша, стоило лишь услышать начальные звуки команды. И как бы то ни было, в этой крупной, ворчливой, своевольной птице, пегас все чаще видел друга, нежели навязанное домашнее животное.

Час сменялся часом, упражнение шло за упражнением, тренировка прерывалась лишь на короткие перерывы. Мокрый от пота, пегас устало развалился на близлежащем облачке; рядом с ним уселся бухури, глядя на жеребца своими круглыми желтыми глазами.

— Да-да, сейчас продолжим!.. – наконец буркнул Коппервинг, не выдержав немигающего взгляда птицы. – Ох и глупо я небось смотрюсь со стороны – но лучше уж так, чем чахнуть весь срок в четырех стенах…

Утром нового дня Скуталу проснулась по будильнику – что было странно, поскольку ее опекун, бывший закоренелым «жаворонком», как правило будил ее лично. Не обнаружив пегаса и на кухне, кобылка тихонько постучала в дверь его комнаты. Слабый голос был ей ответом. Собрав волю в кулак, Скут толкнула дверь и вошла внутрь.

Коппервинг сидел на кровати. Подняв голову на скрип двери, он все равно смотрел куда-то в бок, не туда… и лишь когда пегаска осторожно прикоснулась к его ноге, жеребец склонил голову в ее сторону.

— Привет, Скути… Уж извини, совсем я расклеился… — в нарочито бодром голосе ее опекуна кобылке явственно слышалась неуверенность и страх. И немудрено! Даже у самой кобылки, хоть она едва не лишившаяся глаза, все же оставался второй, зрячий. Какого же тогда было ему, ослепшему сразу на оба?

— Да все в порядке… — непривычная к роли хозяйки, пегаска чувствовала себя не совсем в своей тарелке. Однако же понимание того, насколько хуже сейчас приходится Коппервингу, заставило ее собраться силами и взять инициативу в свои копыта. – Ты садись, я пока приготовлю завтрак!..

Спустя полчаса, едва закончив с завтраком, Скуталу отправилась в школу. Это решение далось ей нелегко – часть ее требовала остаться рядом со стремительно слепшим Коппервингом… однако тот категорически отказался, и буквально выгнал ее на занятия.

А там ей не давали покоя одноклассники. Уже на первой же перемене они окружили пегаску, закидав ее расспросами и беспардонно пытаясь заглянуть в ее еще недавно мертвый глаз. Кое-как, с помощью подруг, Скут наконец отбилась от их назойливого внимания… но было понятно, что это лишь временная мера. Если взрослым хотя бы хватало такта и уважения обсуждать ритуал в кругу таких же заинтересованных, то подросткам был нужен результат, желательно – сразу, и при этом такой, чтобы был понятен на их уровне.

Не выдержав напора прочих учеников, Скуталу сбежала с половины уроков, поспешив в относительную безопасность и спокойствие их облачного дома. Коппервинга дома не было – наверное, тренировался летать вслепую. Решив порадовать опекуна горячим обедом, пегаска следующие полтора часа простояла у плиты; а после, так и не дождавшись его возвращения, засела за уроки.

Жеребец объявился уже под вечер. Сопровождаемый почти непрерывными криками Птуша, Коппервинг медленно, как будто наощупь, залетел на крыльцо и прошел на кухню. Бухури сидел на его спине словно приклеенный, периодически оглашая воздух своим скрипом. Однако пегасу это явно помогало – за все время он ни разу не врезался в стену, не побил посуду и не пролил и капли воды из чайника. Наблюдая за этим зрелищем, Скуталу прониклась невольным уважением к их новому домашнему питомцу… или по отношению к Птушу правильнее будет сказать, «к члену семьи?..» А затем, не слушая отговорок опекуна, усадила его за стол, и взяла все кухонные хлопоты в свои копыта.

Не имея сил протестовать, Коппервинг смирился, позволяя пегаске о нем позаботиться. Зрение его к тому времени пропало почти полностью: он мог видеть силуэты крупных объектов, отличить ночь ото дня – но не более. Сама его подопечная виделась ему лишь большим движущимся пятном, а тарелка с ужином и вовсе сливалась с очертаниями стола… На короткий ужасающий миг жеребца затопил почти животный ужас от осознания своей беспомощности – ведь даже вкушать пищу ему теперь предстоит на ощупь. И лишь крик Птуша, пронзительный и неприятно громкий, помог Коппервингу собраться силами и прогнать тяжелые мысли. Следуя почти непрерывно звучащим командам, пегас нащупал тарелку, и отправил в рот первую порцию салата. Ведь как бы ни было трудно, жизнь все же продолжалась.

Поставив рядом пивную кружку, до краев наполненную пенящимся напитком, Вайлд Панч уселся за старый письменный стол, что знавал и лучшие времена. Сделав глоток, он устало проморгался и бросил взгляд в сторону высокого окна, сквозь который падал мягкий лунный свет. В кои-то веки на ночном небе можно было наблюдать взошедший месяц и россыпь многочисленных звезд. Погодный патруль постарался на славу: даже с учетом магии Сестринского Очага, что в какой-то степени развеяла влияние Вечнодикого Леса в районе Замка, задачка оставалась далеко не из заурядных. Засмотревшись на эту красоту, он почувствовал, как его потянуло в сон с еще большей силой. Тихонько выругавшись, следопыт нехотя встал со стула и подошел к окну. Панч никогда не числился среди ценителей высокого искусства, оставаясь верным принципу “главное, чтоб работало”, но даже он не смог удержаться, чтобы не остановиться и не насладиться гением Рарити, приложившей копыто к дизайну. Богато драпированный, украшенный подвесами темно-зеленый занавес поднимался к потолку, где затем скрывался под выступающими резными ламбрекенами. Панч потянул за толстый декоративный шнур, и тяжелый бархат с мягким шелестом заскользил вниз.

Окинув комнату взглядом, он обошел ее по периметру, пока не занавесил всю дюжину окон. Не считая уже упомянутого стола и стула, походной сумки да бочонка крепкого темного эля, что столь удачно подогнал ему знакомый из Миноса, в помещении было пусто. И прохладно. Отчасти поэтому, а также из-за того, что он терпеть не мог заниматься умственным трудом в тесных комнатушках, отличным примером которых и был его с позволения сказать “кабинет”, Панч приходил работать именно в этот зал. И на фоне невероятных размеров помещения его одинокое рабочее место почти терялось. Благо, никто не возмущался, когда он притащил сюда найденную где-то в подсобке мебель. Правда, пару дней назад его вежливо попросили переехать, на что он так же вежливо – пусть и нехотя – согласился.

Усевшись поудобнее, следопыт вернулся к разложенной на столе карте Вечнодикого Леса. Один из ее уголков придавливал небольшой магический светильник в виде вставшей на дыбы мантикоры, что подарила его бывшая ученица перед тем, как отбыть на дальние рубежи Эквестрии. Тепло улыбнувшись старым воспоминаниям, Панч подкрутил кольцо, чтобы добавить чуть больше света.

Карта была относительно новая, но уже вдоль и поперек испещрена множеством надписей, указателей и прочего рода пометок, лично нанесенных старым следопытом. Он слышал о недавно изобретенном типе бумаге, что постепенно обретал популярность среди высшего звена Ордена. Усиленная магией и почти не поддающаяся влиянию времени и внешней среды, она была своего рода школьной доской, позволявшей стирать и писать по новой. А благодаря шедшему в комплекте магическому перу, можно было не беспокоиться о том, что важная информация случайно сотрется. Статус и былые заслуги вполне позволяли ему запросить карты, изготовленные из материалов с подобными свойствами – и этот запрос был бы выполнен в кратчайшие сроки, но… Панч всякий раз откладывал это дело, обещая самому себе, что пересилить свою нелюбовь к бюрократии и вот на следующей неделе уж точно заполнит соответствующую форму. Сделав глоток и отдав должное мастерству кантерских пивоваров, он вернулся к тяготившим его мыслям.

— Кого же отправить… — бормотал старик, медленно проводя копытом вдоль границы, разделявшей северные болота и Бродячие Холмы. – Скарлет Шадоу?.. – жеребец нахмурился и пожевал губами. – Сарозийцам в подготовке не откажешь, но Вечнодикий Лес для них все еще в новинку… не, не пойдет… — его копыто остановилось на очерченном зеленым карандашом круге. – Хотя… этих можно отправить на разведку в Сайлент Грув: место не самое дикое, но и совсем зеленых туда не отправишь. Да и пора бы уже начать восстанавливать наши старые дозорные пункты…

Следопыт осекся, поняв, что вновь неосознанно пытается уйти от вопроса, решение по которого необходимо было принять уже сейчас. Этот случай далеко не первый, когда ему приходилось делать тяжелый выбор, и каждый последующий раз был ничуть не легче предыдущего.

И все из-за тех странных кокатриксов, один из которых едва не лишил жизни его ученика.

Группе опытных следопытов, возглавляемой Панчам, так и не удалось выследить самих тварей, но они смогли обнаружить следы, ведущие в самое сердце Вечнодикого Леса – место настолько таинственное и покрытое таким количеством сказаний, что Орден рисковал отправлять туда своих агентов только в случае крайней необходимости. И далеко не все из них возвращались назад.

Не медля и минуты, весь отряд вызвался добровольцами: желая, если не найти причину появления этих драконоподобных кокатриксов, то хотя бы обнаружить их логово или другие зацепки, могущие помочь дальнейшим расследованиям. И им стоило немалых трудов отговорить старика от совместной с ними вылазки. Скрипя сердцем, Панч согласился. Миссия была из разряда смертельно опасных, но если эти искаженные магией леса существа смогли забраться так близко к поселению пони, то дело не терпело отлагательств.

И вот, это повторилось снова: ни в назначенный срок, ни несколькими днями позже, добровольцы не вернулись в замок. Даже от их магических маячков, что уже несколько веков использовали следопыты, не поступило ни единого сигнала бедствия. Отследить их местоположение также не удавалось. Отряд просто исчез, растворился в непроглядных чащах ненасытного зверя по имени Вечнодикий Лес.

В бессильной злости Панч стиснул зубы. О, если бы он прислушался к самому себе и отправил не весь отряд, а лишь его часть, как ему нашептывала интуиция, если бы он не поддался на уговоры своих подчиненных, то сейчас все было бы куда как проще. Он бы отправил сарозийцев под началом Старбарста и Айси Блоссом. Да, это не облегчило бы его ношу, но по крайне мере он был бы уверен, что вверяет столь важную и опасную миссию в надежные копыта.

На мгновение у него мелькнула мысль: “а не запросить ли помощи Принцесс?” – но старик тут же отмел ее. Согласно протоколам, подобные запросы осуществлялись только в случае чрезвычайной необходимости, коей данная ситуация, как ни крути, пока что не являлась. Панч с содроганием представил то опустошение, которое учинил бы невероятных размеров песчанник, если бы сорок с лишним лет назад Селестии не удалось остановить его неумолимое продвижение из юго-восточных пустошей. С того случая больше подобных запросов не случалось, и жеребцу ой как не хотелось ставить всех с ног на голову лишь из-за желания перестраховаться лишний раз.

— А значит, — бормотал он себе под нос, — пока что ты должен собрать как можно более полный отчет и отправить его в штаб… а для этого придется направить запрос в этот самый штаб, чтобы они предоставили нам опытных следопытов.

Не сказать, что эта идея пришлась ему по душе. Нет, с бюрократией проблем бы не возникло – в отличие от армии, Орден Следопытов не страдал таким недугом, так что старосты регионов тотчас бы приступили к работе, стараясь выбрать подходящие кандидатуры. Но сделать это – значило отозвать опытных агентов из областей, где они, без сомнений, тоже были нужны. Ведь Орден никогда не славился многочисленностью; и пусть даже возвращение сарозийцев и преподнесло немало опытных и талантливых кадров, но мало кто из них был готов к вызовам Вечнодикого Леса.

— Поэтому работаем с тем, что имеем – пока обойдемся без божественного вмешательства, — напомнил он себе свое же излюбленное выражение, сопроводив его добрым глотком эля.

Покопавшись в сумке, Панч достал нужную форму и, взяв в зубы перо, принялся заполнять документы.

— В срочном порядке прошу рассмотреть необходимость в отправке пятерых опытных членов Ордена, имеющих, как минимум, ранг смотрителя… — бормотал он сквозь зубы, уже в уме прикидывая, кого мог отрядить штаб.

Сники Свинг? Было бы здорово – она хоть и почти моя ровесница, но до сих пор двигается так, что даже змеиная лоза не почувствует ее шагов. Стронг Стомак? Хех, не встречал еще следопыта, способного выпить столько зелий за раз и не скопытиться от интоксикации…

Среди множества имен его старых и не очень сослуживцев почему-то всплыло имя Айроншилда. Закончив с запросом, Панч отложил перо в сторону и с досадой усмехнулся. С его сопротивляемостью к окаменению, человек просто идеально подошел бы на эту миссию. И это без использования зелий! Кто знает, быть может в будущем он вообще сможет засмотреть кокатрикса до смерти. Эх, был бы Айроншилд уже лет пять как полноценным следопытом, он бы, не задумываясь, взял его с собой!

Составив список, он вложил документы в конверт и скрепил его личной печатью. Обновив затем свою кружку, старик откинулся на спинку стула и задумался — о своем новом ученике и о том, как бы все повернулось, отправься Панч с пропавшим отрядом.

Слова «если бы», «чтобы», «а вдруг» словно рой терзали его мысли и души нескончаемым потоком предположений. Ведь, кто знает, если бы он не поддался на уговоры, то кто-нибудь из отряда вполне мог уцелеть. Вдруг, он поступил необдуманно и этим обрек их на участь, возможно, хуже смерти? Но чтобы тогда случилось, каким путем все пошло, не вернись он сам живым?

Жеребец крепко выругался и осушил почти половину кружки.

Как не посмотри, но он тогда поступил правильно. И с точки зрения старшего представителя Ордена, и с точки зрения принятой им на себя ответственности перед человеком. Не вернись он назад, местные следопыты на какое-то время потеряли бы координированное управление – и кто знает, чем бы это потом обернулось. Ну а Айроншилд… он бы лишился возможности следовать велению своего сердца, ведь никто из Ордена — и в этом Панч был уверен — не взялся бы учить его. Орден вообще теперь с неохотой брался за обучение даже грифонов и минотавров, что уж говорить о пришельце из другого мира. А тут еще неделю назад, как гром среди ясного неба, человека поставили перед фактом, что домой ему путь заказан.

Айроншилд тяжело воспринял эту новость, но, к удивлению старого следопыта, уже на следующий день мужчина вернулся к своим занятиям и тренировкам, как ни в чем не бывало. Даже распоротая ладонь, казалось бы, ничуть его не беспокоила. Более того, он насел на свое обучение с еще большим упорством.

И по-первости это выглядело даже несколько подозрительным. Панч опасался, как бы его ученик не пытался таким образом заглушить душевные муки – что гарантировало бы очередной нервный срыв, рано или поздно.

Но присмотревшись чуть лучше, он понял, что его опасения напрасны. Айроншилд не замкнулся в себе, не начал превращаться в отшельника. Нет. Его состоянию больше подошли бы такие слова как смирение и принятие. Будучи опытным учителем, Панч тонко чувствовал такие личностные изменения – неважно, пони это, минотавр или единственный представитель человеческого вида в этом мире.

— Такими темпами, глядишь, и полугода не пройдет, как предстанешь перед старостами в числе прочих новичков, — усмехнулся Панч и потянулся копытом к небольшой стопке писем в дальнем конце стола. – Вот жешь, криворукий ты старикан – выругался он, задев ногой кружку, отчего та расплескала драгоценное содержимое, и едва не слетела со стола.

Обложив себя еще парочкой крепких выражений и убедившись, что не заляпал ничего ценного, жеребец погрузился в чтение.

Вот письмо от еще одного ученика – Силвер Бриза, что закончил обучение всего пару лет назад. По сравнению с остальными следопытами, парень не обладал ни выдающейся силой, ни сноровкой, да и в зельеварении талантами не блистал. Старосты отбрили бы его еще на первой фазе финальных испытаний, если бы не его учитель, настоявший на том, что в данном случае необходимо провести нестандартные экзамены. При всех своих слабых сторонах, парень обладал практически уникальным даром: по непонятной причине животные души в нем не чаяли. И это касалось не только домашних питомцев — древесные волки, иглохвосты, мантикоры и многие другие — все словно бы принимали его за своего. Рога Дискорда, даже кокатриксы не пытались обратить его в камень – лишь бросали недобрый взгляд, да шипели при его приближении. А судя по приложенной фотографии, где Бриз как ни в чем ни бывало резвится с внушающей ужас химерой, он вписал в своей послужной список еще один пункт. Пожалуй, единственным, кто мог переплюнуть молодого следопыта на этом поприще, была Флаттершай. Но с ее взглядом и не такое было возможно… на этой мысли Панч почувствовал, как по его спине пробежали мурашки. Хвала Селестии, что эта сила досталась столь мягкой и доброй кобылке.

Отложив это письмо в сторону, жеребец взял следующий конверт. Прочитав имя адресанта, он нахмурился от нехорошего предчувствия – писал Брэйвфьюри, младший сын одного его старого товарища. Уже само по себе это было странно: единственным минотавром, с кем Панч поддерживал переписку, был Гримхайд. А из всех его детей, хоть и всегда радующихся редким визитам старого следопыта, никто не разделял этого странного, на их взгляд, увлечения отца.

Распечатав конверт, Вайлд дрожащими копытами достал черный пергамент; грубые, цвета слоновой кости, иероглифы минотавров не предвещали ничего хорошего. Панч знал их язык почти так же хорошо, как эквинский – и сейчас какая-то его часть жалела об этом.

Мастер Панч, Сокрушитель Драконов, Чемпион Миноса, я – Брэйфьюри, Смотрящий Вперед, — с гордостью и печалью сообщаю Вам о том, что Гримхайд Стилфист услышал Зов и отправился на поиски Чертога Предков. Как истинный сын своего отца, я верен его последней воле – быть образцом для подражания и не только в ратном деле, но и в искусстве дружбы с другими народами и понимании — посему и направляю Вам эту весть.

Будучи одним из его ближайших побратимов, Вы приглашены на Торжество Ушедших, которое состоится тридцать первого Фаввида Второго года Эпохи Равновесия, в соответствии с летоисчислением Эквестрии.

Вот так – скупо и сухо – минотавры пишут любые письма. Накладная на груз, заявка на кредит, письмо другу или сообщение о смерти родственника – все выполняется в одной безэмоциональной, присущей им манере. «Бумага есть лишь бумага. Не в ее силах передать весь порыв сердца», — так они говорят. Наверное, именно поэтому ты скорее встретишь щедрого грифона, чем поэта в Кантерии.

— Девяносто четыре года… — Панч грустно улыбнулся. – Эх, Гримхайд, а я ведь бился об заклад, что именно ты станцуешь на моих поминках… но не вышло – зов предков оказался сильней. Стало быть, это тебе проставляться на том свете, — Вайлд поднял кружку. – За тебя, мой друг и учитель. За того, кто смотрел в самую суть! Осушив до дна, он с громким стуком поставил ее на стол.

Панча унесло в воспоминания юности, когда он – еще совсем молодой и зеленый – с открытым от удивления ртом слушал рассказы Гримхайда о традициях и верованиях его народа. Тогда он впервые и услышал о Зове предков, и нескольких сокрытых за этим словом смыслах.

Зов предков… Это выражение имело несколько смыслов.

Первым была смерть, как она есть. Тот, кто погиб в бою, на охоте или просто во время исполнения своих священных обязанностей – услышал Зов.

Вторым было ритуальное самоубийство. Каждый минотавр всегда имел при себе нарочито грубо сделанный кинжал. Если он понимал, что нарушил священный кодекс своего народа – и нет никакой возможности искупить вину — то отправлял свою душу на суд предков, рассекая себе сонную артерию.

Правда, находились и те, кто осквернял заветы предков, отказываясь – а в большинстве подобных случаев боясь – принять свою судьбу. Таких минотавры презрительно называли «hrafnasueltir». С очень большими условностями его можно перевести как «поступившийся честью трус». Но ни в одном кантеро-эквинском словаре такого слова не значится, ибо его разрешено произносить только жрецам и особой касте Преследователей. Долг последних – выследить и довершить то, на что у hrafnasueltir не хватило духу. Панч был одним из немногих чужаков, посвященных в это таинство. И это знание он поклялся унести с собой в могилу.

Третье относилось к минотаврам, чьи раны и увечья не позволят ему исполнять свой долг. Воинов оставляли на поле боя, вложив в его руки оружие. Следопытов закапывали по пояс – чтобы Мать Земля могла принять детей в свое лоно. Подобные «ритуалы» встречались повсеместно, почти для каждого случая. Панч с трудом понимал мотивы, побуждающие минотавров поступать столь жестоким в глазах пони образом. Одно дело, когда раны твои смертельны или до лекаря ты не дотянешь, но… Но даже лишившийся ног опытный воин все еще способен приносить пользу обществу, наставляя новые поколения бойцов.

Четвертое… случилось не то чтобы редко, но и не часто. Если минотавр доживал до глубокой старости, то он начинал слышать Зов – ведь недостойно сыну Кантерии принять свой конец, лежа в кровати. Он отдавал свой ритуальный кинжал жрецу, и с его благословления отправлялся в последний путь. У каждого он был свой, но за все время существования Кантерии еще ни одно тело Того-Кто-Ушел так и не было найдено.

Наполнив кружку остатками эля, Панч откинулся на спинку стула и меланхолично вздохнул. Последние годы ему и самому начинало казаться, что он слышит Зов, ненавязчиво намекающий, что время его на исходе. Наверное… это было бы правильно. Ему повезло прожить жизнь полную приключений и событий, которые некоторые сочли бы за стариковские байки; он обучил и воспитал столько прекрасных следопытов… разве можно было просить о большем? Да и умирать в постели, окруженным плачущими родственниками – со всем к ним уважением – ему не особо-то хотелось.

Да, он так и сделает – после того, как подготовит последнего в своей карьере ученика. И он был уверен, что у Айроншилда есть для этого все данные и, что более важно, упорство, граничащее с упрямством.

Панч снова улыбнулся, но теперь его улыбка была светлой и радостной:

— Пусть и не быть тебе Братом во Хмелю, но свой выпускной ты запомнишь надолго, — хрипло рассмеялся он. – Уж это я тебе обещаю… Ладненько, хватит переигрывать с драмой, — пробормотал он несколькими секундами позже, — что там у нас далее…

Жеребец положил перед собой очередной конверт и приподнял бровь в легком удивлении – адресант не был указан.

— Пресвятая Селестия, надеюсь это не очередная писанина от кантерлотских пройдох с предложением провести старость в их – разумеется, шикарном! – доме для престарелых следопытов!..

С первых же строк на его скулах заиграли желваки – отправителем оказалась не кто иная, как Флавлесс Старр — одна его из старых коллег, ставшей теперь, в силу определенных обстоятельств, старостой этого региона и его непосредственной начальницей.

— Не было печали, да кокатриксы настращали, — зло прошипел Панч, стараясь прочитать письмо как можно быстрее.

Из него выходило, что Старр собиралась “почтить” подчиненного своим визитом. Неофициальным, что было для нее нехарактерно. В противном случае, письмо было бы передано ему лично в копыта, а не скинуто в коробку, выполнявшую роль почтового ящика.

Флавлесс накатала хренову тучу текста, объясняя свое появление простым желанием пообщаться со следопытами замка в неформальной обстановки, посмотреть, как продвигается реставрации, потрепаться с Панчем и прочее и прочее. Но это все было чушью – жеребец знал ее, как облупленную.

Стерва хотела лишь взглянуть на Айроншилда, так сказать, воочию. И это не сулило ничего хорошего. Она была ксенофобкой – хоть и хорошо скрывавшей сей факт от подавляющего большинства пони. Кто-нибудь сказал бы, что у нее есть на это причины – но только не Панч. Тот инцидент был, бесспорно, трагедией, но это не давало старосте право равнять всех не-пони под одну гребенку. И именно благодаря ее связям и влиянию, почти все дальнейшие попытки обмена опытом и следопытами с другими государствами были сведены на нет. И то, что человек был чуждым этому миру созданием, лишь подтасовывало ей карты.

Жеребец знал, что весть о странном двуногом, претендующим на место следопыта, не заставит себя ждать, но он не ожидал, что Флавлесс прознает об этом так скоро. Вот уж воистину – у стен есть уши.

— Проклятье… — прошипел Панч, прикидывая, как бы отсрочить встречу Айроншилда и этой ксенофобки.

Само собой, что вечно это продолжаться не сможет, но сейчас просто было неподходящее время. Человек только-только начал втягиваться в процесс обучения и смирился с невозможностью вернуться домой – а Флавлесс могла все пустить под откос. Являясь еще и отличным психологом, она бы легко могла запудрить Айроншилду мозги, например, внушив, что жизнь следопыта не для него. Или что ему будут куда как более рады в Империи Грифонов или Кантерии. Да что угодно! Из-за нее около полудюжины многообещающих рекрутов уже успели забрать свои заявления. Особенно больно было видеть в их числе уроженку Зебрикании: едва вступившая в свое совершеннолетие кобылка с горящими энтузиазмом глазами и тягой к знаниям отказалась от своей мечты всего лишь после короткого разговора с Флавлесс. Как не пытался Панч отговорить ее, но вкрадчивые речи старосты оказались сильнее. В такие моменты он жалел, что в свое время отказался от предложения возглавить этот регион. Теперь же оставалось лишь скрипеть зубами.

Айроншилд, правда, был крепким орешком — не в последнюю очередь благодаря своей упертости. Но, как любил говаривать Гримхайд, всегда найдется рыба побольше.

«Расколет она его, как пить дать. Попотеть, конечно, придется… но вода камень точит.»

Еще раз выругавшись, Панч устало положил подбородок на стол. Словно ища подсказку, он пробежал взглядом по поверхности по сторонам и остановился на часах с длинной цепочкой, что лежали под лампой. Следопыт выпрямился и склонил голову на бок. Несколько секунд он тупо пялился в циферблат и отображенную на нем сегодняшнюю дату, пока его не осенило.

— Мда… — протянул он с ухмылкой. – Ответ-то лежал на поверхности. Старость не в радость, что ни говори…

Где-то в отдалении раздался гулкий хлопок, и стены охваченного огнем помещения содрогнулись. Спустя несколько секунд над их головами, словно раскат грома, угрожающе затрещал потолок.

— Стоять! – в последний момент Айрошилд успел схватить ломанувшегося было вперед рабочего за воротник и потянуть его назад.

Дверной проем перед ними смялся под тяжестью рухнувших перекрытий, подняв в воздух облако из пепла и бетонной пыли. В и без того задымленной комнате видимость упала почти до нуля.

— Поднимайся, — схватив под локоть упавшего рабочего, Айроншилд рывком поднял его на ноги. – Будем искать другой выход.

— Нет другого выхода, — протирая саднящие глаза, ответил мужчина в черно-сером комбинезоне, поправляя съехавший респиратор. Его голос дрожал, но к его чести он до сих пор справлялся с подступающей паникой. – Во всяком случае, мне через огонь не пройти, — добавил он, бросив взгляд на огнеупорный костюм спасателя, в который был облачен спасатель.

— Жить захочешь – пройдешь, — сквозь зубы сказал Айроншилд. – Но постараемся обойтись без этого.

Обругав себя за задержку, он повел выжившего вдоль огромных станков и конвейерных линий.

— Третий, на связь.

Рация ответила статическим шумом.

— Третий, прием!.. Пятый, прием!

И снова тишина.

Не сбавляя темпа, он продолжал попытки выйти на связь с напарниками, но… на мгновение ему все это показалось очень знакомым – словно дежавю. Словно он уже проходил через это, и не один раз. Вот только… что-то было не так: бушующее вокруг пламя то и дело принимает совсем уж реалистичные образы, переливаясь фантасмагоричными цветами; штурмовая кувалда в руке явно не соответствовала стандартам и больше походила на боевой молот, как собственно и сам огнеупорный костюм, напоминающий скорее высокотехнологичную защиту из будущего; станки цеха то включились, то выключались… да и этот рабочий… вел себя, скорее как молчаливый статист, а не непосредственный участник разразившейся вокруг адской пьесы.

— Второй… — хриплый голос, донесшийся из рации, вернул Айроншилда к реальности. – Походу, мне пиздец…

— Обстановка?

— Хуевая… Я не знаю, что они хранили в подвале, но эта хрень рванула, обрушив под нами перекрытия…

— Двигаться можешь?

Раздался горький смешок:

— Мне арматурой пробило поясницу – сам как думаешь?

— Штаб, у нас раненный спасатель и гражданские в подвальном помещение блока А. Прием. — Айроншилд переключился на частоту командования, но ответом ему снова была статика. – Штаб?!

— Бесполезно, второй… — словно прочитав его мысли, сказал напарник. – Они нас не слышат… странно, что ты еще не заметил.

— Я… — только сейчас до него дошло, за последние пятнадцать минут он так и не удосужился связаться с начальством.

— У тебя всегда были проблемы с многозадачностью, приятель…

— Потом поднатаскаешь меня, — стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности, которой у него сейчас не было, ответил Айроншилд. — У меня гражданский. Я вернусь за вами, как только…

— Не уверен, что кто-то еще пережил это, но я постараюсь не сдохнуть до твоего прибытия. Кислорода пока хватает. Вот только…

— Твою мать, никаких «только»!

— Дым начал пульсировать…

— Обратная тяга… — прошептал Айроншилд. Иногда, когда пожар происходит в замкнутом помещении, огню не хватает кислорода, и он затухает. На время. Но продукты горения, вроде угарного газа, продолжают накапливаться. И как-то только доступ к кислороду возобновиться, пламя распространится вокруг с молниеносной скоростью подобно взрыву. Если это на самом деле она, то спасение его напарника сильно усложняется… – Если есть возможность, постарайся окопать…

Раздался еще один смешок, но теперь в нем сквозило возмущение:

— Ты что, Рони, учить меня вздумал?.

Виски Айроншилда на секунду сдавил гулкий отзвук – где-то на затворках сознания.

— Я тебя вытащу, — почти прорычал он в ответ и мотнул головой, прогоняя непонятно откуда взявшееся наваждение.

С помощью штурмовой кувалды и огнетушительной смеси, что осталась в его заплечном баке, Айроншилд расчищал путь. Выживший рабочий молчал – лишь изредка из-под его респиратора вырывалось незамысловатое ругательство, когда они сталкивались с очередным препятствием. Напарник периодически напоминал о себе – ранение было серьезным, но болеутоляющие инъекции должны были продержать его в сознании до прибытия помощи. «Болеутоляющее… когда это нам успели выдать такое?..»

Вот только производственному цеху не было конца. Потолок окончательно скрылся в густом дыму и пламени цвета крови. Лишь нескончаемые куски бетона и стальных переборок, падавшие сверху, продолжали гнать их вперед.

Это было за гранью разумного. И теперь уже Айроншилд с трудом сдерживал накатывающиеся на него волны паники. Если он не найдет выход…

— Вот оно! – воскликнул он, заметив прореху в стене огня. – Третий, я почти вывел гражданского – не смей подыхать.

Токарный станок стоял под небольшим углом, а за ним виднелась окутанная пламенем стена – преодолев которую, они наконец вырвутся из этого ревущего ада. На колебания времени не оставалось. Вдавив курок огнетушителя до упора и израсходовав остатки смеси, Айроншилд на время сбил преграждавшее путь пламя. Скинув со спины теперь уже бесполезное устройство, он взял кувалду в обе руки и уперся стальной рукоятью в торец станка. Тело содрогнулось от напряжения, а мышцы натянулись подобно гитарной струне. В этот раз плоть оказалась сильнее стали, и металлическая махина словно бы нехотя сдвинулась, с грохотом опрокидываясь на бок – теперь они могли пройти.

Айроншилд рванулся было вперед к спасению – как вдруг в его рации раздался полный ужаса крик третьего:

— Оно живое! Господи всемогущий, оно живое!

Прежде чем Айроншилд успел хотя бы понять смысл этих слов, из темноты – подобно плети – стремительно вырвался протуберанец пламени и обвился вокруг его левой руки. Инстинктивно сжав пальцы в кулак, он дернул рукой в противоположную сторону. Безуспешно. Запястье обожгло болью, а пламенный хлыст с силой потянул его в темноту.

Яростно крикнув, Айроншилд взмахнул кувалдой и опустил ее, рассекая огненную нить на две части. Кольцо пламени дернулось, и жидкий огонь закапал с его перчатки, стекая на пол.

— Не сдавайся! – рыкнул он скорее самому себе, нежели напарнику. – Это разум играет с тобой. Я буду с минуты на минуту. Он со всей силой ударил кувалдой по бетонной кладке. К его удивлению, один единственный удар выбыл солидного размера кусок.

— Чертово пламя проникло в мой костюм! – истошно продолжал кричать третий, заставляя Айроншилда наносить удары со все большим остервенением. – Рони, оно пожирает меня заживо!

«Мы знали на что идем… долг превыше смерти…» — словно молитву, шептал он, но вопли напарника заглушали внутренний голос. – «Наш долг – защищать. Даже ценой собственной жизни».

Внезапно все окружающие звуки исчезли – будто звукорежиссер выкрутил уровень громкости на ноль.

— Будь ты проклят, Айроншилд! – оглушительный вопль, пробившийся в его сознание, разорвал могильную тишину. – Будь ты проклят, что втянул нас в это! Чертов ты ублюдок, со своими принципами!

Сквозь этот поток проклятий прорвался стонущий вой. Рация заискрилась и с легким хлопком треснула, обдав лицо Айроншилда обжигающим фейерверком.

Окончательно потеряв себя в этом водовороте хаоса, он продолжал машинально выбивать куски из преграждающей путь стены. Выживший рабочий, погибший напарник и его предсмертные слова – все, словно бы, отошло на второй план.

- Есть! – воскликнул Айроншилд, когда кувалда совершила последний взмах и в толстой стене образовалась достаточного размера дыра.

Схватив словно из ниоткуда взявшегося рабочего и чуть ли не швырнув его вперед, он прыгнул следом. Но рядом никого не оказалось. Он растерянно обернулся.

— Я ведь уже давно мертв, — мужчина в комбинезоне стоял позади – охваченный пламенем и с ухмылкой на лице. – Погиб под тем завалом… надо было быть расторопнее. И умнее…

— Но… я же… ты… — выронив кувалду, прошептал Айроншилд. – Я же спас тебя…

— Никого ты не спас, — покачал головой огненный силуэт. – Ни меня, ни остальных. Ты спас только себя.

Спасатель в отчаянии сорвал шлем и сделал шаг назад:

— Нет… нет! Это иллюзия, морок! Все было не так!

— Не так, — кивнул головой призрак и, прежде чем сложившиеся стены обрушились на него, промолвил. – Но, возможно, ты еще успеешь спасти других… или другую…

В мгновение ока блок А вспыхнул, подобно спичке, заставив Айроншилда прикрыть лицо рукой.

Он оглянулся, но вокруг были лишь нескончаемые ряды горящих зданий, окутанных тьмой. Сквозь гул пламени то и дело слышались смех, плач, крики агонии.

Не в силах более сопротивляться воцарившемуся вокруг безумию, Айроншилд обхватил голову руками и упал на колени.

— Помогите! – раздался позади полный ужаса женский голос. До боли знакомый голос. – Кто-нибудь!

Он поднял голову и обернулся.

— Нет… — сорвалось с его губ. – Невозможно… Тебя не должно быть здесь…

А голос продолжал молить о помощи:

— Кто-нибудь! Дверь завалило, мне не выбраться самой!

Это уже было за гранью всякой логики и понимания. Ведомый эмоциональным порывом, он взял в руки штурмовую кувалду, поднялся на ноги и побежал в сторону склада, откуда доносились крики. Но не прошло и пары секунд — он замер как вкопанный.

— Айроншилд, помоги! Огонь уже близко!

Окружающее пространство словно бы свернулось в одну точку, а затем с низким гулом вернулось к предыдущему состоянию. Вот только вместо многочисленных горящих зданий осталось лишь два окаймленных бордовым пламенем круга.

В одном из них была заключена молодая девушка лет двадцати. Огонь неспеша подбирался к ней, оставляя на легком голубом платье черные подпалины.

— Ты еще можешь спасти меня! – истошно крикнула она, медленно отходя к центру круга под напором пламени. – Ты же всегда защищал меня, еще с самого детства… неужели отвернешься сейчас?..

Иссушающий жар испарял его слезы прежде, чем они успевали коснуться щек.

— Айроншилд! – второй голос, ставший ему родным за столь короткий срок, раздался с противоположной стороны. – Не бросай меня… пожалуйста!

Прижав ушки и прикрывая мордочку крылом, желтая пегаска испуганно сжалась посреди все еще полыхающего остова ее дома.

— Ты не сможешь спасти нас обеих, — сказала девушка неожиданно спокойным голосом. – Придется выбирать.

— Она права, сахарок, — на месте Флаттершай теперь стояла Эпплджек, не обращая внимания на подбирающийся к ее копытам огонь.

— Либо мы, либо они, — глубоким баритоном сказал высокий бородатый мужчина. Его жилетка вспыхнула как спичка, и пламя начало жадно слизывать плоть с костей. В нос ударила жуткая смесь запахов жарящегося мяса и паленых волос.

— Либо они, либо мы, — согласился Коппервинг, с отстраненным интересом наблюдая, как обугливается его крыло.

Время остановилось, словно давая ему возможность принять решение, одновременно заставляя лицезреть страдания друзей и близких. Но прежде чем он успел предпринять хоть что-то, тьма под ним разверзлась. Вырвавшиеся языки пламени обвили его конечности и прижали к земле. Время сдвинулось с мертвой точки, позволяя ему в очередной раз убедиться в своей никчемности: двоюродная сестра, тетя, Третий, Флаттершай, Эпплджек, Найтлайт, Вайлд Панч – все родные ему люди и пони горели заживо, безмолвно упрекая его за бездействие и нерешительность.

Кровавая пелена затмила его взор. Не в силах более выносить происходящее вокруг, Айроншилд взревел и начал метаться из стороны в сторону. Гнев придал ему сил, и несколько огненных оков рассыпались, но им на замену пришли новые.

Огненные цепи натянулись, сдерживая его ярость, и в нос ударил резкий запах паленой синтетики. Защитный костюм больше не мог сдерживать натиск пламени; ткань лопнула, и пламя впилось в плоть, плавя кожу и раздирая мышцы. Еще один хлыст взмыл вверх и обвил его шею. Но теперь он обжигал холодом. Айроншилд начал задыхаться, но, словно загнанный зверь, продолжал неистовые попытки вырваться на волю.

— Довольно! – преисполненный силой голос – голос, который бы он узнал из сотни тысяч – заполнил собой все вокруг.

По сковывающим его кандалам пробежала дрожь, и спустя мгновение они распались мириадами искр. Айроншилд надрывно вдохнул и рухнул наземь без сил.

— Я сказала, довольно этого кошмара!

Злобно оскалившись, сжигающий всё и вся огонь прыснул в стороны, а потом затих – признавая свое поражение.

Тяжело дыша, человек уперся руками в землю и приподнялся на локтях. Сводящая с ума какофония наконец стихла, уступив место благостной тишине.

— Моя Принцесса… — подняв взор, неуверенно произнес он. Аликорн стояла перед ним, не сводя с него полного сочувствия взгляда. Сверкающая нездешними звездами, грива кобылицы ниспадала ей на плечи, беспрерывно колыхаясь словно на незримом ветру. Одного это хватало, чтобы успокоить израненное тело и усмирить рассудок. Скривившись от все еще пульсирующей по всему телу боли, человек опустился на колено и склонил голову.

— Встань, Айроншилд, — мягко сказала Луна. – Негоже хозяину дома падать ниц перед гостьей.

— Как прикажете, моя Принцесса, — распрямившись, он осмотрел себя и огляделся вокруг. Вместо огнеупорного костюма его тело было облачено в льняную рубаху и штаны, украшенные ярко-красными узорами. Многочисленные ожоги исчезли, а под босыми ступнями простиралась черная пустота без конца и края. В другой ситуации такой вид должен был свести его с ума, но рядом с Повелительницей Ночи почему-то наоборот помогал ему прийти в себя.

— Прости меня, — сокрушено вздохнула аликорн, — твои кошмарные сновидения были ведомы мне и доселе, но лишь только этой ночью смогла я преодолеть возведенный чуждым для меня человеческим разумом барьер. Мне надобно было утроить усилия, но… увиденное ужаснуло даже меня – ту, которая за сотни лет повидала страхи многих. Должна признать, пони в здравом уме такое не снится.

«Так это всего лишь сон… ведь только во сне бог станет просить прощения у смертного… Стало быть, она – тоже сон, так?»

— Нет, Айроншилд, я реальна, — словно прочитав его мысли, сказала Луна. – Настолько, насколько может быть реальной проекция моей души.

— Значит, я таки сплю… И все это… — человек посмотрел по сторонам, но вновь не узрел ничего кроме непроглядной черноты, — … лишь плод моего воспаленного воображения?

— Можно сказать и так, — Принцесса вслед за ним огляделась. – Позволь мне разбавить эту пустоту чем-то более приятным нашему взору.

По ее рогу пробежала светло-голубая искра. Мгновение, и тьма рассеялась, окрасив небо ночью и переливающимся звездным покрывалом. Горизонт скрылся за густым лесом и остроконечными пиками гор, а под ногами, словно по водной глади, начали расходиться круги.

— Где мы? – Айроншилд устал удивляться происходившему, но это место почему-то казалось ему знакомым.

Луна улыбнулась:

- Зеркальное Озеро. Пусть ты и был здесь всего лишь раз, но в редкие свободные от кошмаров ночи твоя душа стремилась именно сюда. Надеясь обрести уединение. Или же отыскать ответы.

Человек поморщился. В его голове роилась целая куча вопросов. «Луна способна бродить по чужим сновидениям? Вот это номер… хотя, с другой стороны, вполне логично – Принцесса Ночи, как никак… и душа… она дважды повторила это слово за столь короткий промежуток времени… стало быть, она существует? Или это просто оборот речи? И почему именно Зеркальное Озеро? Я ж, и вправду, был тут всего раз…»

Аликорн терпеливо ждала, устремив взгляд в ночное небо. Айроншилд мог бы заметить, как по ее лицу скользнуло удивление, смешанное с интересом. Звезды, столь родные ее взору, ничем не отличались от звезд ее родного мира, но вот созвездия… Потребовалось не больше секунды, дабы ее древний разум прочертил воображаемые линии, соединяя их в структурированные и разделенные между собой образы. Принцесса окинула взглядом картину целиком. Будь она лет на тысячу-полторы моложе, то непременно ахнула бы от переполнивших ее чувств: беловатое облако, раскинувшееся через весь небосклон подобно сверкающей тропе, представляло собой поистине захватывающее дух зрелище.

— Редкие ночи, свободные от кошмаров… — сказал он наконец. – Неужели подобный пизд… подобные вещи снились мне так часто?

— Чаще, чем ты думаешь, — кивнула в ответ Луна.

— Но я толком ничего и не помню – лишь пару моментов. А мой мозг никогда не отказывал себе в удовольствии поиграть со мной… я к тому, что флэшбеки давали о себе знать еще какое-то время…

— Единственное, что я могла сделать на тот момент – это оградить тебя от… — аликорн смешно наморщила носик, — … от этих, как ты выразился, «флэшбеков».

— В Ваших силах было совершить подобное, но Вы не смогли преодолеть какой-то там барьер? – Айроншилд не мог не признать – факт того, что его разум, пусть и чуждый, оказался серьезной помехой для столь могущественного существа вызывал в нем едва заметное чувство нелепой гордости.

Луна мотнула головой вперед, словно предлагая прогуляться.

— Сие было мне по силам. Вломиться в твое сновидение, словно грабитель вламывается в дом – нет ничего проще. Но это бы имело свои последствия, а Принцесса Ночи пошла бы на такой шаг только лишь в самом безвыходном положении.

— Как то, что случилось сегодня? – осторожно спросил человек и так же осторожно последовал за аликорном. Сквозь зеркально-гладкую поверхность озера он легко мог видеть проплывающую под ним рыбу, и звездный свет, тающий на самой глубине. Даже отголоски давно минувших дней: улыбающийся мужчина в парадной форме идет в окружении своих сослуживцев.

— Не совсем, — Луна на мгновение задумалась. – Кошмары вновь дали о себе знать после того случая с Литлвиш, что случился в пещере Зекоры. Как и прежде, они порождались стыдом и чувством вины перед теми, кого ты не смог спасти. Через воссозданные памятью образы людей и не только, через собственную боль и страдания, твоя душа желала получить искупление. И именно эта темная часть твоего подсознания оградилась от всякого внешнего воздействия, не подпуская к себе никого – даже меня.

— Да уж… Мы, люди, такие – себе на уме, — пробормотал Айроншилд, не совсем представляя, откуда аликорн могла узнать об ужасных сновидениях, терзавших человека еще полгода после того, как его турнули из спасателей.

Где-то в отдаление сверкнула молния, хотя на небе не было ни облачка. Несколькими секундами позже окрестности огласил глубокий рокот – больше походивший на рык мифического зверя, нежели на привычный человеку гром. Подгоняемая сильными порывами налетевшего ветра гладь озера покрылась густой рябью.

— Чтоб тебя… — сквозь зубы процедил мужчина – его вполне устраивало безмятежное ночное небо, и эта зарождающаяся вакханалия была совсем не к месту.

Подстегиваемая его злостью, молния ударила три раза к ряду. Он глубоко вдохнул, пытаясь изобразить буддийского монаха, которому все до лампочки. К его удивлению этот экспромт сработал на отлично.

— Ну хорошо, — продолжил он, — с этим, допустим, ясно. Но что поменялось?

— Ты понял, что никогда не увидишь родной мир, — сказала Луна, а Айроншилд снова скривился, от потревоженных воспоминай недельной давности. Впрочем, в этот раз ткань сновидений никак не отозвалась на его эмоции. Словно читая его суть, Принцесса говорила прямо и без столь раздражающих попыток сгладить острые углы. И каким-то странным образом это успокаивало. – Сдерживаемая доселе боль разлилась, подобно реке в половодье. Барьер ослаб, и я смогла войти, не причиняя ущерб.

— Но я смирился с этим фактом, — нахмурившись, заметил он. – Конечно же, не без помощи Твайлайт и Вайлд Панча… однако, я все же оставил прошлое в прошлом.

Скорбь и чувство утраты, проступившие сквозь улыбку аликорна, заставили мужчину неприятно поежиться.

— Прошлое нельзя оставить в прошлом, — сказала она полушепотом. – Как бы нам того не хотелось, оно всегда будет преследовать нас. Вопрос в нашем к нему отношении. Мы можем сдаться и позволить ему овладеть настоящим. Или же стойко принять ответственность за совершенные деяния, поблагодарив за вынесенный урок.

— Я не понимаю… — Айроншилд растерянно посмотрел на Принцессу. – Какой урок должен вынести я? Что мне следовало серьезнее отнестись к своему обучению, и тогда бы тех жертв можно было избежать? Или что смертному негоже роптать на судьбу?

— Такой, что все сложилось так, как сложилось. И никому не дано предусмотреть все исходы.

Злость перечеркнула его лицо:

— Но я должен был. Именно этому меня учили… это было моей работой и обязанностью. Даже Панч…

— Ну хорошо, — словно бы сдалась Луна. – Допустим, ты спас тех рабочих, пожертвовав собой. Или даже спас не только их, но и себя. Руководство, друзья, простой люд – все зовут тебя героем, бросившим вызов стихиям и вышедшим победителем. Теперь нет нужды менять свою жизнь, тебя вполне устраивает текущее положение вещей. Ты не сменил форму спасателя на одеяния проводника, не повел ту группу сквозь холод и метель, не упал в расселину и не обнаружил себя в Вечнодиком Лесу. Не встретил Флаттершай. Но, предположим, именно эта встреча спасла ее от гибели. Не вернись она с тобой назад, она бы наткнулась на пару кокатриксов – и даже ее взгляда могло оказаться недостаточно, чтобы совладать с ними. Она обратилась в камень, а поваленное налетевшим ураганом старое дерево, разбило ее на множество осколков, — аликорн не сбавляла темпа, и Айроншилд с трудом поспевал за ее мыслями. – А может ничего такого не случилось, и она благополучно вернулась домой. Но неделями позже, совершая первую в своей жизни попытку полететь, маленькая пегаска сделала роковую ошибку, потеряла контроль и упала на землю. Мама не успела ее подхватить, и теперь крыло ее дочери невозможно вылечить. Впрочем, все могло закончиться более-менее благополучно. Но вот другому пегасу, съедаемому горем и отчаянием, не хватило всего лишь толики поддержки существа из другого мира – существа чуждого и до конца ему не понятного, но именно эта помощь не позволила бы ему опустить копыта. Пусть цель его и недостижима, но теперь он не видит смысла своей жизни – она превратилась в существование. А, возможно, он и выкарабкался – кто знает. Вот только старый следопыт не подозревал, что противников окажется двое. Он храбро сражался, но проиграл. Он мертв, и некому доложить о новой угрозе. Ах, если бы его прикрывал тот подающий надежды ученик, все сложилось бы совсем иначе…

Луна остановилась и пронзила человека взглядом:

— Если бы, может, допустим, теоретически, скажем – предположения бесконечны. Но ответь… представься такая возможность, ты бы обернул время вспять? Ты бы позволил случиться хоть чему-то из того, что я сказала?

Айроншилд не проронил ни слова. Хаос, царивший сейчас в его голове, отразился и на окружающей действительности – горы распались прахом, деревья туманом унеслись в небо, обратившееся в ничто. Вода стала черным обсидианом, поглощавшим голубоватое свечение, исходившее от Принцессы. Остались только человек и аликорн.

— Я… — сорвалось с его губ. – Я бы… оставил все, как есть. Я не имею права… распоряжаться чужими жизнями.

Луна улыбнулась, но теперь ее улыбка была подобно вышедшему из-за туч месяцу, освещающему путь заблудшему страннику.

— Воистину, — сказала она. – Судьба не есть что-то предначертанное. Мы сами творим ее, делая выбор или склоняясь под гнетом непреодолимых обстоятельств. И мы все совершаем ошибки – порою глупые и, казалось бы, недопустимые – но таков ход вещей. Используй сей опыт – каким бы горьким он не был. Прими его, но как учителя, не как господина.

Не зная, как еще выразить всю гамму нахлынувших эмоций, мужчина преклонил колено.

— Благодарю Вас, моя Принцесса, — преисполненным почтением голосом промолвил он. – За оказанную честь, за мудрость и за помощь.

— Я Принцесса Ночи, Хранительница Эквестрии, — ничуть не смутившись, ответила она. – Оберегать ночной покой поданных – моя святая обязанность. А теперь… — Луна сменила торжественный слог на шутливый, — я думаю, что ты уже по горло сыт этой проповедью сердцеведа.

Айроншилд встал и усмехнулся в ответ:

— Уж что-что, а психолог мне иногда не помешает. Ну, знаете, людская натура и прочее...

— О, с этим проблем не возникнет, — подмигнула аликорн. – Я сообщу Найтлайт, чтобы она почаще навещала тебя. Вроде бы, вы нашли общий язык.

«Осталось понять, чей он был…» — пронеслось у него в голове, но ехидный блеск в глазах Луны пресек продолжение этой мысли на корню.

— До встречи, юный следопыт, — тепло улыбнувшись, сказала она. – Я верю, что ты найдешь свое счастье в нашем мире.

Айроншилд открыл глаза. Приподнявшись на локте, он окинул взглядом свою комнатушку. Лунный свет, пробивающийся сквозь шторы, освещал его скромные апартаменты, мягко играя на склянках и выключенном “плазменном” шаре, что Панч оставил своему ученику. Свернувшись калачиком, Скратти мирно дремала, уютно расположившись на стуле и укрывшись его штанами как одеялом.

Мужчина прислушался к ощущениям: сердце не пыталось вырваться из груди, как это обычно бывало после пробуждения от кошмарного сна, дыхание было ровным и спокойным. А мысли… пусть они никуда и не делись, но теперь он как бы смотрел на них со стороны, имея возможность отрешиться от всего субъективного.

— Ну ладно, — сказал он сам себе, — программа к действию, вроде бы имеется – осталось воплотить теорию на практике. – Айроншилд повернулся на бок, просунув руку под подушку. – Но потом, не сейчас. А сейчас пора спать.

Прошло уже шесть дней, как у Коппервинга окончательно пропало зрение. С трудом преодолев первоначальную апатию и ужас, пегас поставил перед собой задачу – научиться свободно перемещаться по дому в условиях своего положения. С этим ему здорово помогла одна дурацкая привычка, оставшаяся еще с детства – неосознанно вести счет, будь то пройденные шаги или ступеньки лестницы. Дом превратился в одну большую площадку для своего рода игры – жеребец мерял шагами коридоры и комнаты, ощупывал стены и мебель, старался запомнить, где лежит та или иная вещь. Поначалу было сложно, но пегас не сдавался. Ведь чего-чего, а свободного времени у него теперь было, хоть отбавляй. А поставленная цель и постоянные упражнения прогоняли прочь отчаяние и страх, поднимали настроение, избавляли от скуки.

Параллельно с этим, Коппервинг пытался освоить и множество других вещей. Но если с уборкой и мытьем посуды особых трудностей не возникало, то с готовкой все оказалось куда хуже. Любые блюда сложнее макарон или каши превращались в настоящее испытание. Даже с помощью Птуша, на приготовление простейшего салата уходило больше часа. Любую вещь приходилось искать на ощупь, овощи никак не получалось нарезать хоть как-то ровно, от постоянных порезов передние ноги были в йоде и бинтах – но Коппервинг не сдавался, и упрямо продолжал свои попытки.

Освоившись в доме, пегас начал понемногу выходить наружу – сперва на короткие прогулки и осторожные полеты, а затем, набравшись храбрости, рискнул отправиться за покупками на рынок. Само его появление, да еще и с Птушем на спине, произвело настоящий фурор. Пусть даже на том празднике и не побывал весь город, но слухи и сплетни сделали свое дело, поведав миру о благородном опекуне, его больной подопечной и древнем ритуале зебр. И теперь почти каждый встречный считал своим долгом пристать к нему с расспросами.

Не купив и половины от задуманного, Коппервинг взмыл вверх, спасаясь от докучливого внимания. Слушая отрывистые команды Птуша, пегас осторожно развернулся, и на черепашьей скорости полетел к своему облачному дому. Вслед ему неслись восторженные крики и топанье толпы.

Зайдя внутрь, жеребец первым делом запустил патефон, который Скуталу на днях принесла из библиотеки. Одолженный у Твайлайт, он стал для него поистине незаменимым, скрашивая долгие часы одиночества во тьме и успокаивая его мечущуюся душу. Вот и сейчас, слушая запись Хорс-Шопена, Коппервинг ощутил явный прилив сил. Отрешившись от произошедшего на рынке, они вместе с Птушем принялись за уборку.

Пару часов спустя дом был признан чистым. Не переставая общаться с бухури, жеребец перешел на кухню, где приступил к готовке. Старательно нарезая овощи, он внимательно вслушивался в скрипучий птичий голос – Птуш рассказывал что-то из своих путешествий с Узури. Тот факт, что пегас понимает в лучшем случае одно слово из пары дюжин, птицу ни в коей мере не заботило. Махнув крылом на попытки уловить суть рассказа, Коппервинг погрузился в воспоминания – о том недавнем дне, когда их дом посетили его родители…

За всеми навалившимися на них событиями и проблемами, он неприлично долго затянул с письмом в Клаудсдейл, в котором собирался рассказать родителям, обо всем и по порядку. В итоге письмо пришлось писать Скуталу, под его диктовку. В нем он вкратце рассказывал про Узури, Ритуал и его последствия; в конце передавал, что у них все хорошо, и просил не волноваться – хоть и отлично понимая, какой эффект это произведет на самом деле. Однако в его отношениях с родителями на первом месте всегда стояли честность и доверие, поэтому умолчать о произошедшем, или же хитрить и утаивать, Коппервинг считал себя не в праве.

Ответной реакции долго ждать не пришлось. Уже на следующий день, ближе к вечеру, двери в дом распахнулись, и на пороге стояли его родители. Увидев сына, безмятежно улыбающегося, невзирая на свои выцветшие, ослепшие глаза, они на мгновение утратили дар речи.

А потом разразилась буря.

Старый пегас бушевал, его жена тихонько плакала. Коппервинг то отвечал на вопросы и реплики отца, то пытался утешить мать. Скуталу, охваченная ужасом, вжалась куда-то в угол, стыдясь разворачивающейся перед ней сцены. Она никак не могла поверить, что родители ее опекуна – можно сказать, ее приемные родители! – столь резко высказывались о проведенном ими Ритуале, имевшим целью исцеление ее больного глаза. Но… чем больше она слушала, тем яснее понимала, что здесь происходит отнюдь не ссора.

Солар Флейм, несмотря на свою громогласность, ругал сына вовсе не за проведенный Ритуал – а лишь за то, что тот рассказал об этом лишь сейчас, а не перед самим обрядом. Кроме того, он в категоричной форме требовал, чтобы на все время лечения они перебрались к ним домой, в Клаудсдейл, что должно было непременно облегчить неудобства и упростить бытовые хлопоты. А судя по редким фразам Рейн Дропс, ее слезы не имели ничего общего с жалостью, стыдом или отчаянием; как и отец, она сокрушалась лишь о том, что узнала обо всем настолько поздно – а значит, не могла предложить свою помощь ранее.

Как Скуталу потом расскажет своему опекуну, она впервые увидела настолько крепкую семью. Ни жалости, ни осуждение – лишь доверие и честность, а еще искреннее стремление подставить плечо в трудную минуту. А пока что пегаска, не выдержав потока нахлынувших на нее чувств, вылезала из своего угла. Не зная, как еще проявить свое участие, она порывисто обняла Рейн Дропс, в тот же миг ощутив ответные объятия.

Наклонившись к супруге, Солар Флейм что-то шепнул ей на ухо. Кивнув, та выскользнула за дверь, увлекая Скут за собой. Жеребцы остались в комнате вдвоем. Предстоял серьезный разговор…

Прокашлявшись, отец заговорил уже обычным тоном. Не ставя под сомнение мотивацию или последствия проведенного Ритуала, старый пегас принялся расспрашивать о подробностях. Услышав подтверждение, что там не обошлось без Узури, он скривился, будто бы отведал чего-то кислого. Коппервинг прекрасно знал, насколько настороженно родители относились к его подруге. Основными точками преткновения была их разница в возрасте – ведь Узури была почти на восемь лет его старше! – ну и сам факт того, что она была зеброй, а не пони. Но несмотря на все предубеждения, они никогда не ставили под сомнение его выбор; более того, нашли в себе силы признать, что их связь однозначно пошла ему на пользу, расширив его кругозор и приумножив багаж знаний.

Продолжая рассказ, Коппервинг без утайки рассказал про Ритуал во всех деталях и подробностях. Никому прежде, даже Скуталу, он не пересказывал всего того, что услышал от Узури. Хоть и не видя выражения его лица, он чувствовал, как мрачнеет отец с каждым произнесенным им словом. Закончив с описанием зебриканского обряда, пегас постарался выразить и все терзающие его тогда чувства – надежда, бессилие, отчаянная вера и твердое желание помочь. Пересказывая все это, он невольно начал горячиться, заново переживая в своих мыслях те события. Перед ним будто бы опять встала та возможность, тот выбор, то рискованное решение. И даже испытав своей шкуре те последствия, он честно признавался самому себе, что его решение бы не изменилось. А стоило жеребцу это осознать, как он сразу же успокоился, и завершил рассказ прежним тихим голосом.

Коппервинг молчал, ожидая реакции отца. Не имея возможности взглянуть на часы, он с привычной уже легкостью начал мысленно отсчитывать секунды – и прежде чем Солар Флейм заговорил, пегас досчитал почти что до шести сотен.

Отец говорил долго, проникновенно, и вдумчиво. Воздержавшись от осуждения или оценки выбранного им метода – переделанного Ритуала Ска’терри – он высоко оценил и одобрил его стремление и цель, пусть даже они и потребовали такого неоднозначного метода решения. Сама причина – исцеление глаза Скуталу – была безусловно достойной и правильной; а значит, и сам тот Ритуал не мог считаться грязным или предосудительным. Сам же факт того, что Коппервинг не побоялся рискнуть, и согласился лишиться зрения на долгие недели и месяцы – и все это в отчаянном стремлении вылечить спасенную из приюта кобылку! – в глазах отца, делал ему честь.

— Я горжусь тобой, сынок, — мягким и проникновенным голосом начал Солар Флейм. – Твои поступки – когда ты взял Скути к себе, занялся ее крыльями, как пошел на все, чтобы помочь – тогда, когда все другие отказались! – все это свидетельствует о том, что ты вырос настоящим жеребцом и настоящим пегасом. И пока ты будешь поступать по совести и слушать свое сердце, пока будешь беречь в своей душе огонь чести и достоинства – знай, твои поступки будут правильными. И если понадобится, то всегда найдешь помощь и поддержку у нас, твоих родителей. Пусть кто угодно говорит, что захочет! Но пока ты веришь и следуешь своим принципам, для меня ты – любимый сын, источник отрады и гордости!..

Остаток вечера был посвящен дружному семейному ужину. Несмотря на все уговоры, Коппервинг наотрез отказался перебираться в Клаудсдейл, справедливо рассудив, что в тихом и родном Понивилле им будет куда комфортней и спокойнее, чем в облачном пегасьем мегаполисе. Когда же родители стали настаивать хоть на какой-то помощи, попросил их выслать новых пластинок. Классическая музыка, оперы и спектакли из запасов Твайлайт, перекочевавшие к нему вместе с граммофоном – все это уже успело ему здорово приесться. Хотелось разнообразия, чего-то более бойкого, быстрого, живого. Сидящая рядом Скуталу робко упомянула своих любимых «Громовых летунов» — на что родители как-то подозрительно зашептались, пообещав в скором времени ожидать от них некоего сюрприза. В ответ на все попытки рыжей пегаски получить хоть малейший намек, что же это будет, они лишь посмеивались и говорили, что через несколько дней и сами узнаете.

На следующее утро, взяв с них обещание впредь писать почаще, родители отбыли обратно. Коппервинг долго еще стоял и «смотрел» им вслед – честно поведав им все о Ска’терри и их страшных тайнах, он чувствовал невероятное облегчение от того, что хоть кому-то в полной мере излил душу. А тот факт, что его приняли и поняли, позволял надеяться на то, что у всей этой истории есть надежды на счастливую концовку.

Вырвавшись из воспоминаний, пегас услышал скрипучий голос Птуша. Патефонная пластинка, с которой не так давно звучала прекрасная ария «Царицы Ночи», доиграла, и теперь сухо щелкала иглой. Вздохнув, Коппервинг поднял нож и достал из миски очередную картофелину. Благодарность и любовь к родителям – безусловно, здорово, но надо бы и к делам вернуться.

Пегас продолжал упорное сражение с клубнями картохи, как вдруг услышал громкий стук в дверь. Отложив нож, он вышел в прихожую, гадая, кто бы это мог быть. Скуталу просто бы зашла, чего ей стучаться-то в дверь собственного дома?.. Никого из друзей он не ждал, да и не стали бы они останавливаться на одном лишь стуке, вовсю бы уже галдели, пытаясь до него докричаться.

Тем временем стук повторился. Ругаясь себе под нос, Коппервинг наконец добрался до двери, распахнув ее нараспашку. Воцарилось неловкое молчание – хозяин не мог увидеть, что за гость к нему пожаловал; а тот, не иначе как растерялся, увидев перед собой слепого.

— Служба экспресс-доставки Клаудсдейла! Посылка для Коппервинга, отправитель – Солар Флейм! – судя по голосу, на пороге стояла молодая кобылка. Естественно, пегаска – никто другой просто не поднялся бы к его облачному дому.

— Ага, это я, — отозвался жеребец. Он уже и думать забыл про обещанный родителями сюрприз, однако ж вот он, уже привезли. – Где мне расписаться?..

Спустя еще несколько минут, неловкую ситуацию кое-как разрешили. Затащив в дом увесистый короб посылки, пегас оставил его на полу в гостиной. Здраво рассудив, что без помощи кого-то зрячего за распаковку нечего и браться, он вернулся на кухню и продолжил готовить обед.

Вскоре после того, как он справился-таки с приготовлением кастрюли супа, пришла из школы Скуталу. Категорически возражая против того, чтобы пегас надолго оставался в одиночестве, она с завидным упрямством проводила с ним почти все свободное время, позабыв даже о подругах. Ее левый глаз, еще совсем недавно признанный необратимо ослепшим, уже несколько дней как видел, пусть пока и хуже правого. Столь невероятное исцеление не могло пройти незамеченным – в результате чего некоторые жители Понивилля начали ставить под сомнение как сам ритуал, так и неизлечимость ее травмы. Вкупе с известиями о слепоте Коппервинга, все это основательно подогревало к этой теме интерес; не заставили себя ждать и самые невероятные слухи и версии того, что же произошло на самом деле. Сперва кобылку это ужасно раздражало; но после недавней беседы с опекуном, Скут успокоилась и начала пропускать подобные вещи мимо ушей.

Не успела пегаска накрыть на стол, как Коппервинг рассказал ей о посылке. Минуты не прошло, как вооруженная ножницами кобылка принялась азартно кромсать жесткие картонные стенки. Скуталу так увлеклась, что едва не порезало и само содержимое – лежащие стопкой виниловые пластинки. Их оказалась целая куча – вытаскивая одну за другой, пегаска вслух озвучивала их названия. Жеребец на это удовлетворенно кивал головой – родители не только выполнили его просьбу, но и выслали весьма достойные записи.

Но одними пластинками дело не ограничилось. Почувствовав, что подопечная его настойчиво куда-то тянет, Коппервинг покорно последовал за ней. Подведя его к коробке, Скуталу предложила ему самому узнать, что же там на дне. Послушно запустив копыта внутрь, пегас сразу же нащупал что-то большое и металлическое. Секундой позже из его глаза скатилась одинокая слезинка благодарности – на дне посылки стоял новенький патефон.

Покончив с распаковкой, они вернулись на кухню. Решительно усадив опекуна за стол, кобылка занялась последними приготовлениями. Разлив суп, пегаска придвинула к нему тарелку. Глядя, как он ест – медленно и неторопливо – Скуталу не могла удержаться от ласковой, покровительственной улыбке. Стараясь окружить его заботой и вниманием, пегаска наконец-то могла хотя бы частично вернуть ему долг и отплатить за все, что он уже успел для нее сделать. И хоть она и понимала, что все ее труды – не более, чем капля в море, ухаживать таким вот образом за Коппервингом оказалось неожиданно приятно.

А могло быть и такое, что подобным образом она реализовывала свой материнский инстинкт – пусть на месте жеребенка и оказался ее взрослый опекун. Так или иначе, вся проявленная ею забота казалась естественной и правильной, не тяготила ее и не была чем-то неприятным. Боялась Скут лишь одного – что пегас может начать хандрить и впадет в апатию, не в силах справиться с потерей зрения. Но Коппервинг держался молодцом. В обязательной компании Птуша, пегас целыми днями безвылазно сидел дома, с неожиданным азартом пытаясь научиться выполнять домашние дела, полагаясь на прочие органы чувств заместо зрения. И если сперва у него получалось плохо, то теперь он справлялся даже с готовкой, оставив на ее плечах лишь те дела, которые даже с помощью бухури были действительно сложны, а то и вовсе невыполнимы. К первым относились та же стирка; ко вторым – чтение.

Покончив с ужином, пегасы заваривали чай или готовили какао – разумеется, с непременными зефирками. Устроившись поудобнее на мягком облачном диване, Скуталу час-другой читала Коппервингу. Из всего списка того, с чем приходилось ему помогать, это для нее оказалось самым сложным. Никогда не любившая читать, кобылка прежде открывала разве что учебную литературу, да и то вынужденно; совсем редко – комиксы или фантастику. А вот у ее опекуна… целые полки, от пола и до потолка, были забиты книгами всевозможных жанров и стилей: погодные журналы перемежались томиками с анекдотами, современная проза сменялась вековой давности стихами – притом даже не всегда рифмованными! Коппервинг же, словно бы с какой-то целью, просил доставать с полок все новые и новые тома – одни приходилось читать с начала, другие – с закладок, а некоторые как будто бы и вовсе со случайно названой страницы. Пегаска пыталась его расспрашивать о причинах такой непоследовательности, предлагала выбрать какую-то одну и прочесть ее полностью – но жеребец на это лишь таинственно улыбался, и неизменно отвечал отказом.

За первые же несколько дней у нее в голове образовалась самая настоящая каша из обрывков информации, бесчисленных персонажей, продуманных сюжетов и мозголомных погодных таблиц. Впрочем, некоторые из книг, в чем она с неохотной признавалась, оказались действительно интересными. Одна из них, в которой журналист берет интервью у сарозийца, почему-то еще и являющегося вампиром, понравилась Скут особенно. Но несмотря на просьбу читать эту книгу и дальше, опекун лишь хмыкнул, и назвал новую страницу, перескочив вперед почти на добрые две сотни листов. Спорить она не стала, но обиду затаила – еще бы, персонажи перенеслись в совсем другие места, появились новые герои и новые враги! Поэтому вечером кобылка не вернула книгу на полку, а тайком унесла к себе в комнату, где до глубокой ночи с упоением читала, радуясь возможности узнать историю целиком. К ее удивлению, сюжет оказался таким захватывающим, а слог настолько понятным и живым, что пегаска попросту не могла оторваться до тех самых пор, пока не узнала, чем же там все кончилось. Скуталу читала перед сном, в школе на переменах, даже за столом – схитрив опекуну, будто бы это был учебник. На третий день, перевернув последнюю страницу, пегаска удовлетворенно выдохнула… и только теперь в полной мере осознала произошедшее. Кобылке стало одновременно стыдно и смешно – смешалась ее нелюбовь к чтению, обида на Коппервинга, любопытство и интерес – а в итоге она сама, добровольно, засела за книгу, да еще с таким усердием. Более того, ей это понравилось!

На следующий день, Скуталу во всем призналась своему опекуну. Как она и подозревала, все это было его задумкой, с помощью которой он хотел привить ей любовь к чтению. Требуя открывать все новые и новые книги, Коппервинг стремился найти хоть одну, что окажется ей интересна. А заставляя читать с разных мест и пропускать целые куски сюжета, пытался зацепить ее любопытство и желание узнать, что же было дальше. Слушая его рассказ, кобылка не могла обидеться на опекуна даже в шутку. Вместо этого, она была ему даже благодарна; а простота и действенность его плана и вовсе привели пегаску в восторг.

Стоило жеребцу добиться своего, и он тут же перестал требовать от подопечной читать ему по несколько книг за вечер, или же начинать с середины повествования. Упомянув скорый Праздник Звездной Ночи, Коппервинг откуда-то с верхней полки достал внушительных размеров том, целиком посвященный эквестрийским праздникам. На его страницах упоминалось буквально обо все – от истории и обычаев, музыки и танцев – кончая описанием декора и праздничными блюдами. Скуталу была поражена как необычной тематикой, так и качеством изготовления этой книги – прежде ей не доводилось видеть ничего подобного. Под тяжелым переплетом с массивными медными застежками скрывались сотни листов из дорогой плотной бумаги; края страниц были покрыты сложным орнаментом, их украшали многочисленные рисунки и даже черно-белые фотографии. Книга выглядела баснословно дорогой, и вряд ли была Коппервингу по карману.

Словно бы заметив ее замешательство, жеребец неопределенно махнул копытом и признал, что получил ее в подарок. Не решившись проверять мелькнувшую в ее голове мысль о личности дарителя, Скут послушно расстегнула медные застежки и пролистала до названой главы. Детальному и подробному описанию Праздника Звездной Ночи, на котором она прежде так никогда и не бывала, были посвящены несколько десятков страниц. История возникновения, устоявшиеся еще в далеком прошлом традиции и недавние изменения, музыка и угощения, характерные для разных районов Эквестрии… Все это сопровождалось рисунками и фотографиями, рецептами блюд и партитурой для оркестра. Праздничным танцам было уделено особое внимание – несколько страниц было посвящено движениям и их последовательности, а также правилам и этикету при выборе партнера.

Полистав массивный том, кобылка убедилась, что другие события расписаны не менее подробно. Больше всего эта книга походила на детальный справочник, с помощью которого можно было бы с точностью и без ошибок провести любой эквестрийский праздник даже силами тех, кто ни разу в них не участвовал. Сложно было даже представить, сколько труда, времени и сил было затрачено на такую работу, и сколько эта книга могла бы стоить в битах. Если это действительно был подарок – то без преувеличения, воистину королевский.

Закончив чтение главы, пегасы еще целый час посвятили обсуждению. При всех достоинствах книги, упомянутая в ней информация все же не была исчерпывающей. Скуталу задавала опекуну бесчисленные вопросы – тот изо всех сил старался отвечать. Сильнее всего кобылку заинтересовали проводимые на празднике танцы – их значение, история, символизм и скрытый смысл. Все то, что ей рассказывали на уроках про этот – да и остальные древние праздники – оказалось слишком уж поверхностным, урезанным, детским. Слушая ответы Коппервинга, пегаска отчаянно краснела, приходя к пониманию того, почему про них почти не рассказывают в школе, предлагая вместо этого спросить у родителей. Слишком уж серьезным, важным, взрослым – даже интимным! – было это знание.

Следующие ее вопросы касались личного опыта жеребца – как проводят праздник в Понивилле, какие происходят приготовления, принимал ли он участие в последнем, особом, танце. Планирует ли он пойти в этом году – и если да, то кого бы из кобылок хотел бы пригласить? Выпалив последнюю фразу, Скуталу испуганно прикрыла рот копытом – при всей его откровенности, такой вопрос мог бы даже для Коппервинга показаться через чур уж личным, на грани приличия. Но ответа просто не последовало – жеребец лишь криво улыбнулся, и предложил закончить на сегодня. Не зная, что и думать, Скут отправилась в свою комнату, прихватив с собой и книгу. Перечитав главу еще раз, кобылка долго не могла заснуть. Ворочаясь с боку на бок, пегаска снова и снова прокручивала в памяти все, что было ей известно о празднике. Постепенно в ее голове начал зарождаться дерзкий и неожиданный план…

Вернувшись с очередного патрулирования, Панч наспех заполнил отчетную форму и пошел искать своего ученика. Та потеря сильно ударила по расквартированному в замке контингенту следопытов, и покуда не прислали подкрепление, им нередко приходилось работать почти на износ. Местные рабочие назвали бы это сверхурочными, но в Ордене такое понятие было не в ходу – ты работаешь столько, сколько от тебя требуется. Точка.

Времени не хватало катастрофически. Настолько, что он с трудом умудрялся выкроить хотя бы час-полтора на обучение Айроншилда. Так что все текущие уроки он посвятил зельям и травам: где и как собирать, в каких пропорциях смешивать, температурная обработка и прочее, и прочее. Это шло вразрез с намеченным Панчем графиком, но выбора не оставалось – он физически не смог бы устраивать регулярные «выходы в поле». А так, у человека был хоть какой-то материал для изучения – читать на эквинском он все равно пока не умел, поэтому заучивал свои конспекты и иллюстрации в книгах по ботанике. Не сказать, что Айроншилд схватывал все налету, но каких-то особых трудностей с усвоением информации у него тоже не возникало. Возможно, у него был даже определенный талант к этому делу. Ведь первое, и пока что единственное, практическое занятие прошло почти на отлично: со второй попытки под молчаливым взглядом наставника он сварил вполне себе рабочее зелье Колибри – названное так за способность этих крошечных пташек летать без устали. Снижая выработку молочной кислоты в мышцах, оно повышало выносливость следопыта, позволяя дольше бежать, сражаться и выполнять любую другую физическую работу до момента, когда усталость возьмет свое.

Правда, почти сразу же после окончания занятия Панч немного пожалел о выборе зелья. Обладая внушительной – даже по меркам земнопони – силой, Айроншилд заметно уступал им в выносливости. Да что там земнопони, даже самый распоследний книжный червь из числа тех же единорогов, влегкую пробежал бы добрую дюжину миль без намека на одышку. Человеку же такой вызов был не по зубам, и он прекрасно отдавал себе в этом отчет. Именно поэтому нездоровый блеск в его глазах так насторожил старого следопыта. Панч хотел было еще раз прочитать лекцию о том, что у каждого алхимического стимулятора есть свои последствия, но в итоге решил позволить мужчине убедиться в этом на собственной шкуре.

Всю вторую половину дня Айроншилд провел в тренировках, отвлекаясь лишь на еду и другие естественные нужды организма. Словно жеребенок подарку на день рождения, он радовался новым открывшимся возможностям своего тела.

А затем наступило утро следующего дня. И расплата.

Бедняга с трудом встал с кровати. О том, чтобы взять в руки тот же меч, и речи не было. Человек старательно делал вид, что с ним все в порядке, а Панч с удовольствием подыгрывал этому. В конце концов, сжалившись над своим учеником, он всучил ему что-то вроде антидота, или – как его называли некоторые следопыты – «опохмел». От него так же были определенные побочные эффекты, но в данном случае ими можно было пренебречь. «Конечно, полноценный отдых – лучшее лекарство», — объяснял жеребец, — «но, выходя на задание, лучше на такую роскошь не рассчитывать. Так что, вот тебе сразу два примера того, что лишний раз алхимией лучше не баловаться».

Панч открыл дверь и вошел в библиотеку замка. С применением «опохмела», побочный эффект Колибри должен был пройти за один день. Поэтому пони ожидал, что найдет ученика в саду, где тот обычно оттачивает технику владения мечом. но прогадал. По словам Роки Роуда, Айроншилд сейчас изучал премудрости эквинского языка под руководством Нёрди Боффин. И судя по доносившимся голосам, эти двое были неподалеку.

— Ложить… ложить?! – донесся до следопыта полный возмущения возглас кобылки, когда тот завернул за угол и увидел эту парочку. – Я тебя щас сама так приложу – мама родная не узнает!

Вжавшись в спинку стула, Айроншилд затравленно смотрел на своего преподавателя, которая продолжала разносить нерадивого ученика по полной программе. Его магический медальон лежал рядом на столе, поэтому он навряд ли мог понять хоть что-то, но в этой ситуации и одной интонации Нёрди было более чем достаточно.

Панч даже бровь приподнял от удивления. Он не мог навскидку припомнить момент, когда бы видел на лице человека это полное паники выражение. Любопытство взяло верх, и он решил пока не объявлять о своем присутствии; сделав пару шагов назад в тень книжного стеллажа, жеребец принялся наблюдать, к чему все это приведет.

— Так, живо надень это обратно, — кобылка схватила медальон и чуть ли не бросила им в мужчину. Успокоившись, она продолжила. – Еще раз, слово “лежит” так не склоняется. Положить – да, отложить – тоже да, но не… — ее слегка передернуло, -… никаких “ложить” или “ложит”. Считай это исключением. Ясно?

Айроншилд взял карандаш и сделал пару заметок в тетради.

— Ок... – ответил человек. Секундой позже он нахмурился и, чиркнув что-то на бумаге, показал Нёрди. – Тогда так… класть?

Кобылка уже было приготовилась выдать на-гора очередной нагоняй, но бросив взгляд на то, что ей подсунул Айроншилд, широко улыбнулась.

— Ты смотри-ка, а не все ведь потеряно, — сказала она. В ответ мужчина наконец облегченно выдохнул и чуть-чуть расслабился. – Но, опять же… — кобылка взяла в зубы один из карандашей и, сделав сама пару записей, отложила его в сторону. – Не допусти такую же ошибку, но со словом “класть”. Вот так правильно, а вот так – нет.

— Ну и много у вас такого рода исключений? – уже представляя ответ, спросил он.

— Достаточно, но все же меньше, чем в том же грифоньем. Там сам Дискорд бы повесился.

— Мда-а-а… Хотя, чего я жалуюсь – в нашем языке их тоже… — он запнулся, когда наконец-то заметил стоявшего в тени жеребца. – Панч… Думаю, вопрос о том, сколько ты уже за нами наблюдаешь, излишен.

Старый следопыт хрипло рассмеялся и подошел к ним:

— Несомненно. Это было отличное представление, Боффин. Какой слог! Какая экспрессия! Из тебя бы вышел отличный инструктор Ордена.

— Нет уж, — фыркнула она, быстро придя в себя от его внезапного появления. – Никогда не испытывала тяги к ползанью по оврагам и охоте на живность, что может слопать тебя на раз-два.

— Ну и как ваши успехи?

— А то ты сам не слышал, — теперь уже фыркнул Айроншилд.

— Нет, я серьезно. Шансы есть или все глухо?

— Ну-у-у… — смешно вытянув губы, протянула кобылка. – Скажем так, никакого таланта к языкам у него я не наблюдаю, но все могло быть куда хуже. Проблемы возникнут, когда мы всерьез займемся выражениями, где большую роль играют произношение и интонация. Насколько я пока могу судить, его родной язык не имеет ничего подобного. Правда, как и эквинский, он является синтетическим, что в какой-то мере облегчает задачу.

— Жаль, что эта штука в добавок ко всему не позволяет читать по-вашему, — человек прикоснулся к медальону. – Я не то, чтобы жалуюсь, но все-таки обидно.

— Весьма спорное утверждение, — с нескрываемым скептицизмом в голосе заметила Нёрди. – С одной стороны да, но с другой – это лишило бы тебя дополнительного стимула. И вообще, я крайне рекомендую время от времени снимать его, чтобы помещать себя в нашу языковую среду. Да, ты почти ничего не поймешь, но твой мозг все равно будет учиться – на подсознательном уровне.

— Угу, только не просри его, — хмыкнул жеребец. – А то хана твоему обучению.

— Панч… — Айроншилд уткнулся лицом в ладонь. – Ну не при дамах же.

В ответ кобылка лишь закатила глаза:

— Я тя умоляю, после моей командировки в Гриффонстоун я сомневаюсь, что хоть какое-то ругательство может вогнать меня в краску.

— Сгоняй в Минос, — буркнул Панч, — узнаешь много нового.

— Я бегло разговариваю на кантерианском! И, поверь…

Следопыт прервал ее, явно сказав что-то не по-эквински, ибо медальон в данном случае не сработал. Нёрди так же ответила ему какой-то непонятной человеку тарабарщиной, и понеслось…

Какое-то время Айроншилд слушал их перебранку, лениво переводя взгляд с одного на другого. В противовес эквинскому язык минотавров звучал грубо, отрывисто и иногда даже угрожающе, чем-то напоминая наречия северных народов его родного мира. В нем чувствовалась некая сила, готовая идти напролом и не принимающая никаких компромиссов.

— Ладно, — мужчина встал из-за стола. – Раз такое дело, то не буду вам мешать. У меня там Скратти некормленная сидит, да и вообще, надо бы закрепить пройденное за сегодня.

— Э нет, — тут же спохватилась Нёрди, — ты никуда не уйдешь, пока мы не закончим эту часть со склонениями. Ну а ты… — она вперила взгляд в Панча, — твой кантерианский далеко не так хорош, как ты думаешь.

— С удовольствием приду на лекцию именитого филолога, — парировал жеребец, всем своим видом давая понять, насколько ему все равно. Но в одном она права – присядь пока, я быстро, — он жестом усадил человека обратно. – Почему бы тебе не взять пару дней выходных? Смотаешься в Понивилль ненадолго, повидаешь друзей – развеешься, в конце концов.

— Предложение, конечно, заманчивое, — задумчиво отозвался Айроншилд. Дел у него было предостаточно, но слова Твайлайт о том ритуале, слепоте Коппервинга и так каждый день подначивали его просить Панча об увольнительной, чтобы проведать друга. – Но почему так внезапно?

— Потому что завтра Праздник Звездной Ночи, потому что всем надо иногда отдыхать и потому что я так сказал, — отрезал следопыт. – И вообще, лови момент – неизвестно, когда еще выпадет такая возможность.

Мужчина деланно вздохнул и развел руками:

— Ну если начальство так желает, то кто я такой, чтобы ставить его указы под сомнение.

— Вот и славно, — пропустив его подкол мимо ушей, сказал Панч. – Чтобы завтра утром и духа твоего в замке не было. Засим оставляю вас наедине.

Коротко кивнув, он развернулся и направился к выходу, радуясь, что его ученик не стал задавать лишних вопросов. Рано или поздно, человеку предстоит встретиться с Флавлесс, но пусть лучше это будет поздно.

Айроншилд вогнал меч в ножны. Одернув длинный темно-серый плащ, что идеально подходил его перешитому под походную одежду кафтану, он любовно погладил яблоко рукояти и усмехнулся. Казалось бы, восторг от обладания столь прекрасным клинком должен был уже пройти. Но он по-прежнему чувствовал себя ребенком, получившим заветную игрушку, каждый раз, когда пальцы касались холодной стали. Это не текстолитовый огрызок, с которым он когда-то в юности бегал по лесам!..

Сидевшая на его плече, Скратти ловко сбежала вниз по руке и прыгнула на полку шкафа.

Прострекотав что-то неразборчивое, она указала лапкой на небольшую деревянную коробочку, в которой он хранил соцветия пепельника, и вопросительно посмотрела на человека.

— Хм… а ведь и правда, почему бы нет. Соберу немного на обратном пути – лишним точно не будет. — задумавшись на секунду, согласился он. – И чтобы я без тебя делал, а?

Многозначительно кивнув, зверек взобрался обратно и похлопал по плечу, словно давая знак, что пора выходить.

Стянув шнуровку походной сумки, он окинул взглядом свою комнатушку и улыбнулся. «Много ли простому человеку для счастья надо? Место для ночлега, да верные друзья… ну и широкополосный интернет – с ним вообще все было бы идеально».

Во дворе его уже ждали: две стражницы, а с ними Роки Роуд и еще двое недавно прибывших строителей, имен которых он еще не знал. Нёрди Боффин должна была вот-вот подойти, и зная ее любовь понежиться в кровати, человек почти всерьез подумывал молить богов, чтобы это не затянулось надолго.

Поприветствовав остальных, Айроншилд подошел к крепко сбитому земнопони:

— Ну что, Роки, как настрой – мандражируешь, небось? – как можно серьезнее спросил мужчина, но уголки его губ так и норовили расползтись в ехидной улыбке.

Жеребец закатил глаза и вздохнул:

— Во-первых, с чего бы это?..

— Ну как же? – не удержавшись, перебил его человек. – Мероприятие-то весьма серьезное, не говоря уже о его кульминации — танце. Сам же не так давно мне…

— Во-вторых, — не поддаваясь на эту дружескую провокацию, продолжил пони, — больше я с тобой не пью – уж больно память у тебя хорошая. Даже алкоголь ее не берет.

— Или у кого-то слишком длинный язык…

— Ну и в-третьих, — жеребец вздохнул еще раз, теперь уже театрально, — я тебе сотню раз говорил: в моем случае “Роки” — это фамилия, так что хватит так меня называть. Ну или добавляй “мистер” вначале.

— Прости, я знаю, как глупо это звучит, но я не могу отделаться от ощущения… я хочу сказать… ты случайно не боксируешь?.. А, — Айроншилд махнул рукой, — забудь. Я и так сейчас выгляжу, как идиот.

— Вот этого я точно не забуду, — коротко рассмеявшись, ответил Роуд. – И внукам еще расскажу.

— Ты сначала детей задел…

— Всё-всё, я тут, — Нёрди Боффин, как обычно громогласная, заявила о себе в наиболее подходящий момент – когда остальные пони уже начали с неприкрытым интересом поглядывать на препирающихся мужчину и жеребца. – Это всё? – она исподлобья окинула небольшую группу пони, стоявшую перед ней. – А следопыта нам разве не полагается?

— Ну… — Айроншилд с деланной неуверенностью осмотрел себя. – Допустим, я за него.

— Ты? – тут же прыснула кобылка. – Ой, извини… как бы так помягче выразиться… — она смешно выпятила нижнюю губу и и с легкой издевкой добавила, — насколько мне известно, ты даже еще не претендент. Какой от тебя прок – дашь нам фору, пока всякая нечисть будет уплетать тебя за обе щёки?

Нисколько не обидевшись, человек лишь снисходительно улыбнулся, а вот Роуда ее слова, судя по всему, задели за живое:

— На минуточку, Айроншилд одолел двух кокатриксов и спас Вайлд Панча, — вперив в нее взгляд, заступился за друга земнопони, — что едва не стоило ему жизни! Уверен, ему вполне по силам справиться с фокусами, что может устроить нам Вечнодикий Лес.

— Роуд… — шепнул ему человек, — не горячись ты так. Она же в шутку…

— Ой, ну простите, если задела его нежные чувства, — Нёрди фыркнула. – Прощенья просим, раз уж такое дело.

— Мы можем уже отправляться? – раздраженно встряла единорожка в полном облачении Эквестрийской Гвардии. – Я сына почти месяц не видела. Закончите свои разборки по дороге к городу, если вам так неймется.

— Она права, — согласился человек. – Но я позволю себе напомнить, что тракт уже несколько месяцев как под защитой чар – ни одна тварь и носа не покажет. Ну, а если вдруг покажет, — он приосанился и нарочито пафосно добавил, — можешь рассчитывать на меня в качестве отвлекающего маневра.

Если не считать непонятно откуда взявшегося чувства тревоги, их путь прошел без происшествий.

Но как и несколько месяцев назад, когда он вместе с первым обозом отправился к Замку Двух Сестер, его не покидало ощущение, что за ними следят. Возглавляя их небольшую процессию, он то и дело подмечал едва заметные тонкие силуэты, что двигались вместе с ними по правую сторону дороги, стараясь скрыть свое присутствие среди деревьев и кустарников.

В конце концов человек не выдержал. Поддавшись на уговоры Скратти, то и дело дергающей его за ворот кафтана и указывающей лапкой в сторону обочины, а так же своей обычной паранойи, он подал знак остановиться и свернул с дороги, чтобы проверить местность – чем не на шутку напугал Нёрди Боффин.

Потратив добрые полчаса, он так и не обнаружил ничего подозрительного или необычного: лишь причудливо скрученные стволы деревьев да хаотично переплетающиеся между собой черные ветви, на которые он уже успел вдоволь насмотреться. Не считая его собственных следов, поверхность снега тоже была нетронутой.

— Видимо, все же воображение разыгралось», — сказал он все еще взволнованной Скратти, — но лучше перебдеть, чем недобдеть.

Выйди из леса к восточной части города и миновав башню с часами, человек и пони остановились у развилки, откуда уже виднелся домик Флаттершай. Скратти тут же спрыгнула на землю и, не дожидаясь Айроншилда, стремглав побежала вперед.

— Спасибо за компанию, — обратился к спутникам мужчина. – Но сейчас я вынужден откланяться – хочу по пути заглянуть к подруге.

Пробурчав на прощание что-то невнятное, стражницы поспешили по своим делам: видимо, четыре часа, проведенных в компании то и дело спорящих Айроншилда, Роуда и Нёрди, оказались для них тем еще испытанием.

— Стоп! Я думал, вы… — жеребец перевел взгляд с человека на кобылку, а коллеги рабочего сокрушенно вздохнули, понимая, что им предстоит выслушать очередную дружескую перебранку этих троих, — ну, как бы вместе. Или ты уже табуном обзавелся? Ну могёшь! Танцевать будешь с обеими за раз?

Шутка была настолько неудачной, что Айроншилд даже не знал, как на нее реагировать. А вот Нёрди – к немалому его удивлению — кокетливо улыбнулась и прильнула к Роуду.

— Вообще-то, — сказала она игриво, — я надеялась, что меня пригласишь именно ты, и мы с тобой станцуем – в двух актах. – Жеребец от столь внезапного поворота замер, как вкопанный, а на его лице застыло ни с чем несравнимое выражение абсолютного непонимания. А Нёрди тем временем и не собиралась сдавать обороты. – Ну так что скажешь, станцуем? А, милый? – вытянув шею, прошептала она ему на ухо.

— Я… эм-м-м… — взгляд Роуда заметался по сторонам и остановился на коллегах, что уже начинали тихонько посмеиваться. – Нам нужно идти! – выпалил он наконец и, подталкивая разразившихся хохотом приятелей, скорым шагом двинул в сторону Понивилля.

— Эй, погоди! – крикнул ему вслед кобылка. – А как же танец? – склонив голову набок, она медленно облизнула губы. – Станцуем, никуда не денешься.

Айроншилда эта сцена удивила едва ли не больше, чем Роуда. Он успел достаточно наобщаться с Нерди чтобы знать, что та за словом в карман не полезет – но что вот так, в упор начать соблазнять жеребца, которого она видела лишь пару-тройку раз… Это было что-то новенькое. Хотя…

— Классно ты его поддела, — сказал человек. – Не ожидал от тебя такой актерской игры.

— А это и не была игра, — совершенно серьезно ответила пони и, не дожидаясь реакции двуногого, расставила все точки над «и». – Послушай, на празднование Звездной Ночи в основном приходят за тремя вещами: укрепить уже сложившуюся пару, создать новую и – знатно потрахаться. Так вот, я принадлежу к последнему лагерю.

— Но…у него же типа… есть та самая особенная пони, — неуверенно попытался возразить Айроншилд.

Нёрди равнодушно пожала плечами и, прежде чем покинуть человека, добила его прямым, словно таран, ответом:

— Меня это никогда не останавливало.

Не застав Флаттершай дома, человек направился на ферму «Сладкое Яблоко», надеясь застать ее там. А заодно сдать свой меч Биг Маку, как представителю дружины — разгуливать по городу с оружием было запрещено.

В этот раз интуиция дала сбой: на ферме были только ее хозяева, занятые приготовлением к празднику, и Твайлайт, оказывающая им посильную помощь.

Прервав ненадолго свои хлопоты и выдав ему месячный запас обнимашек, пони тут же принялись заваливать его вопросами о том, как проходит обучение, первых достигнутых успехах и как он вообще себя чувствует в роли ученика столь знаменитого следопыта, как Вайлд Панч. Они старались не показывать вида, но по сочувствующим взглядам, что нет-нет да мелькал на их лицах, Айроншилд быстро понял – о невозможности его возвращения домой им уже было известно. И он был безмерно благодарен друзьям, что они не стали опускаться до столь неприятных его сердцу слов сожаления – и тем более жалости.

Теперь же настала его очередь задавать вопросы.

Флаттершай, как оказалось, еще утром отбыла в Кантерлот по делам Ордена Следопытов. А Коппервинг… уже дней десять он почти безвылазно сидел дома, не иначе как избегая встреч с любопытными и порою очень докучливыми жителями Понивилля.

Человеку хотелось побыть с друзьями подольше, но был полон решимости поскорее встретиться с Коппервингом. Перед тем, как уйти, Айроншилд к всеобщему удивлению попросил Твайлайт наложить на него заклинания хождения по облакам. Зная о его фобии, поэтому единорожка даже переспросила – уверен ли он? «Я все еще тешу надежду, что мне дико повезет, и я наткнусь на него где-нибудь в городе», — ответил ей мужчина, — «если же нет, то я хочу быть готовым к тому, чтобы самому постучаться к нему в дверь».

Пони переглянулись. С одной стороны, они понимали причины, по которым Коппервинг желал сейчас уединения. Именно поэтому они не хотели тревожить его все это время. Другую позицию высказала Эпплджек, со свойственной ей прямотой заявив, что хватит уже пегасу сидеть в четырех стенах. «Если уж кто и сможет вытащить его из дома, так эт Рони», — добавила она, — «ни в жизни не поверю, шо Коппервинг пошлет его куда подальше».

Закончив с заклинанием, Твайлайт пожелала ему удачи с поисками в городе. Напоследок, она попросила лишний раз не упрямствовать, если вдруг окажется, что пегас окажется не в настроении общаться и с ним тоже.

Как потом быстро выяснилось – удача сегодня взяла выходной. Пони лишь разводили копытами и как один говорили то же, что и его подруги час назад: нет, не видели; но возможно, он объявится на самом празднике. Но это неточно.

— Где ж тебя черти носят? – смахнув снег со скамейки, Айроншилд уселся аккурат напротив городской ратуши. Откинувшись назад, он посмотрел по сторонам, словно надеясь каким-то чудом разглядеть Коппервинга в проходящих мимо пони: Понивилль оживился в преддверии праздника, и пони спешили по своим делам, стараясь закончить все приготовления.

«Да, к чертям это все! Ты уже больше часа потратил впустую из-за своей идиотской фобии. Уж ради друга можно и перебороть ее. Хотя бы и на один день. Магия будет действовать еще три часа – времени вполне достаточно. Главное вниз не смотреть…»

— Эй, Рони! – знакомый голос прозвучал, когда мужчина уже собрался поднять свою пятую точку со скамейки. – Есть минутка?

Не дожидаясь ответа, Рэйнбоу Дэш в одно мгновенье подлетела к нему, оставив позади настоящий вихрь из поднятого в воздух снега.

— У меня есть все время мира, — ответил он, усаживаясь обратно. – И ты очень вовремя, кстати. Ты случайно… чисто случайно, не знаешь, где бы я мог сейчас найти Коппервинга?

Усевшись рядом, кобылка удивленно посмотрела на человека:

— Шутишь что ли? Я у тебя то же самое хотела спросить.

Как и большинство встреченных им пегасов, она не носила одежду даже сейчас, когда температура неплохо так упала ниже нуля. Будучи и сам привычным к холоду, Айроншилд не мог отрицать, что в какой-то степени завидует этой способности – это решило бы много проблем с приобретением зимней одежды и связанных с ее ношением неудобств.

От иронии сложившейся ситуации мужчина рассмеялся:

— Тогда становись в очередь, подруга. Я – первый.

— Ха-ха-ха, — по слогам протянула кобылка, — хорошая попытка, лысенький. — Внезапно посерьезнев лицом, она добавила. – Но если без шуток, мне реально надо его увидеть. Давно уже хотела с ним поговорить, да только сегодня смогла время выкроить.

— А вот это уже интересно, — Айроншилд развернулся к ней вполоборота. – Расскажешь? Не, если что-то личное, то я не настаиваю.

Дэш вздохнула и несколько секунд смотрела себе под ноги, словно собираясь с духом.

— Да чего там таить… хочу последовать данному как-то тобой совету и извиниться перед ним... и Скуталу… — она вновь замолчала, ожидая какой-то реакции от человека, но тот лишь молча смотрел ей в глаза. – За то, что была иногда такой стервой; за то, что предала доверие… Да ты и так прекрасно знаешь – сам же говорил…

— Я рад, что ты решилась… — без тени иронии ответил ей мужчина.

— Угу, не прошло и года…

— У многих на это уходит куда больше года, а некоторые так и вовсе не осмеливаются сделать этот шаг.

Кобылка усмехнулась, в попытке скрыть смущение:

— Может быть… не знаю… Значит, сам отыскать не можешь... Аргх! Ну за каким Дискордом ему понадобилось исчезнуть именно сейчас – не мог обождать денек-другой?

— Видимо, не мог, — Айроншилд бросил взгляд через плечо в направлении дома пегаса. – Но, возможно, в этот раз ищущих ждет успех – ведь, теперь их двое. Заглянем-ка к нему еще раз, авось…

Рэйнбоу показательно закатила глаза и что-то прошептала себе под нос:

— Во-первых, теперь я понимаю, чем ты так иногда выбешиваешь Коппервинга – тебе бы эпические и пафосные баллады писать, а не по лесам бегать. Во-вторых...

— Я…

— Во-вторых, к тебе у меня тоже дело есть. Просьба, если быть точнее.

— Во-первых, — мужчина прокашлялся, — я не пафосный, а поэтичный. Во-вторых…

— Я тебя ща поколочу.

— Во-вторых, я весь внимание.

— Ну… — пегаска на мгновение замялась, словно стесняясь своей просьбы, — ты же типа работаешь в замке…

— Скорее, я там прохожу обучение.

— Ага… а еще ты, вроде как, протеже Вайлд Панча. Так?

— Ну-у-у… — не понимая, куда она клонит, протянул Айроншилд, — можно сказать и так. Ты решила в следопыты податься или что?

— Селестия всемогущая, нет конечно! – воскликнула кобылка. – Короче, — она глубоко вдохнула и скороговоркой выпалила, — я ушла из Академии Вандерболтов и подала заявление на вступление в погодный патруль, несущий службу в замке.

Желание побыстрее отыскать Коппервинга на какое-то время отошло в сторону, и человек остолбенело уставился на подругу, прокручивая в голове сказанные ею слова.

— Я даже не знаю, с чего начать… Наверное, с этого – почему ты оставила мечту всей своей жизни, когда уже была на полпути к ее осуществлению?

— Вспомни наш разговор, когда мы возвращались из больницы, — ответила ему пегаска. Дождавшись, когда лицо Айроншилда озарится пониманием, она продолжила. – Вот именно. Я сделала выбор… если Вандерболтам так нравится играть во все эти закулисные интриги – пусть продолжают. Но уже без меня. Я не стану унижаться до лицемерия и грязных трюков, только чтобы получить место в отряде или продвинуться в звании… настоящая команда – это в первую очередь верные друзья, о чем я едва не успела позабыть в своем стремлении стать лучшей…

Человек прекрасно понимал, что последняя фраза относилась к Скуталу. Пусть он и считал, что его крылатая подруга несколько преувеличивает свою вину (он и сам не был готов с уверенностью сказать, что у него хватило бы мужества поступить подобно Коппервингу и взять на себя все ту ответственность, что взял пегас), но не стал делать каких-либо замечаний на этот счет. Если это помогло Рэйнбоу принять столь важное и сложное для нее решение, то пусть так оно и будет.

— Это… сильный шаг, — сказал он наконец. – Признать свои ошибки и отказаться от заветных желаний ради друзей и собственных принципов – достойно похвалы и уважения. В моем мире многие приняли бы совершенно противоположное решение, — Айроншилд тепло улыбнулся и вновь посмотрел на пегаску. – Ты и вправду – воплощение Элемента Верности.

— Оставь свою лесть тем, кому она нужна! – вспыхнула кобылка, но тут же опустила взгляд. – Прости, я не хотела… просто… просто я не привыкла к подобным душещипательным разговорам.

— Все в порядке, я понимаю, — мягко ответил мужчина и поспешил перейти к следующему вопросу. – Но почему именно замок? Почему не вернуться в погодный патруль Понивилля?

— Это сложно объяснить… — Рэйнбоу на мгновение задумалась. – Это сродни тому, что приходит изнутри… когда ты чувствуешь, что должен поступить именно так, а не иначе.

— Интуиция? — вставил человек.

— Ага… типа того. К тому же, это тебе не просто смена обстановки, а настоящий вызов. Присматривать за мирными тучками нашего городка не сравнится с той дичью, что постоянно творится в небесах над Вечнодиким. Ну и наконец, Коппервинг давно заслуживает повышения – он прекрасно справится с новой должностью… если, конечно, согласится… кстати, тут мне так же понадобится твоя помощь, чтобы убедить этого упрямца.

— Ну, чем смогу – помогу, но следующий вопрос напрашивается сам собой…

— Почему я упомянула Панча?

Айроншилд согласно кивнул.

— Тут все просто, — продолжила пегаска. – Да, у меня хороший послужной список, и любой погодный патруль был бы только рад заполучить меня в свое распоряжение… и это я сейчас совсем не хвастаюсь!

— Эй, нет ничего зазорного в констатации фактов, – человек поднял ладони в знак того, что и не думал спорить. – Что есть, то есть.

— Гм, так вот… я в курсе, что к Замку приписано свое собственное звено погодников, которым заправляет опытный пегас, но! Но насколько мне известно, он пару недель назад подал рапорт о переводе — по семейным обстоятельствам. Однако, несмотря на все это, вышестоящее начальство может просто не отпустить меня из Понивилля, понимаешь? Им проще оставить меня на старом месте, чем заменить на не менее талантливого пони.

— Ну да, — пробубнил человек, — старый ко… — он запнулся на секунду, переиначивая привычную поговорку новый лад, — старый понь борозды не испортит…

— Э-э-э… предпочту не уточнять, что ты сейчас имел в виду… в любом случае, уверена, мне нет смысла продолжать, так ведь?

— Так, так, — Айроншилд задумчиво почесал бороду. – Я попрошу Панча замолвить за тебя словечко, но никаких обещаний дать не могу: у нас сейчас… — он прервался на полуслове, не желая вдаваться в подробности всего того хаоса, что творился в ставке следопытов замка. – Короче, сделаю, что моих силах.

— А я большем и не прошу. Не дура же, и понимаю, что от тебя тут мало что зависит… без обид.

— Какие тут обиды.

— К тому же, — Рэйнбоу ехидно прищурилась, — в этом и твоя выгода есть. Ну ты понимаешь, наши тренировки и все такое. А то, поди, совсем форму потерял в мое отсутствие.

— Есть такое, — легко согласился человек, — не каждый день сражаешься с кокатриксами.

При упоминании курицеголовых пегаска оживилась, и даже подсела к нему поближе:

— Кстати да, слухи об этом уже давно ходят, но никаких подробностей. Давай, колись, как ты аж двоих одолел. Повезло небось, а?

Айроншилд уже было открыл рот, чтобы навесить на уши кобылки ту же лапшу, что Панч вешал на уши остальных пони, но его прервал голос, доносившийся откуда-то сверху.

— Стало быть, слухи не врали, — темно-серый пегас с серебристым ирокезом завис над ними и смотрел на человека с почти нескрываемой враждебностью. – Не думал, что ты опустишься до этого, Дэш.

— Для начала, Тандерлэйн, опустись сам, — закатив глаза, раздраженно бросила в ответ кобылка, — а то некрасиво получается. Или боишься получить втык за сказанное?

Пегас закатил глаза и нехотя последовал словам кобылки, больше походившими на приказ.

— Я искал тебя, Дэш, — стараясь сохранить чувство собственного достоинства, жеребец приземлился перед ними. – В штабе ходят слухи о твоем… переназначении… Объяснишь?

Мужчина чуть ли не кожей чувствовал исходившую от пегаса неприязнь, но не смог справиться с желанием подлить масла в огонь.

— Айроншилд, очень приятно, — он протянул руку в приветствии, — а Вы, стало быть, Тандерлэйн. Я правильно расслышал?

Пытаясь сохранить хорошую мину при плохой игре, тот протянул копыто:

— Взаимно… Но у меня дело не к Вам, а к моему – пока еще – начальнику.

— Что ты хочешь услышать, Тандерлэйн? Что я и вправду собираюсь оставить должность главы погодного патруля Понивилля? Ну так это не слухи, это правда.

Сбитый с толку ее прямым ответом, пегас мог лишь растерянно смотреть на кобылку:

— Но… почему? Я понимаю, из-за чего ты оставила Академию… правда, понимаю, но зачем уходить?..

— Давай не сейчас, — сквозь зубы процедила Рэйнбоу. – Дай мне закончить разговор, а потом разберемся…

— А… — жеребец поджал губы и перевел взгляд с кобылки на человека. – Теперь понято, почему ты выбрала именно Вечнодикий Лес – чтобы быть поближе к нему. Мало мне было Коппервинга, так теперь еще этот двуногий…

Он уже собрался было улететь и оставить последнее слово за собой, но Айроншилд оказался быстрее. Схватив того за ногу, он довольно бесцеремонным рывком не дал пегасу взмыть в воздух.

— У ну-ка стоп, уважаемый. Для начала, приношу свои извинения, ибо у меня нет под рукой линейки…

— Поверь, размер не главное, — нарочито громко шепнула ему Дэш.

— Да-а-а, все вы так говорите…

Лицо Тандерлэйна побелело от гнева. Каким-то чудом сохранив самообладание, он вновь опустился на землю.

— Я приму твой выбор, Рэйнбоу – каким бы он ни был – но я не позволю вам двоим насмехаться надо мной.

— Виноват, переборщил, — человек приложил руку к груди. – Но и ты меня пойми: ты бросаешься пустыми обвинениями в мой… да не, в наш адрес, не видя всей картины.

— И правда, Лэйни, — почти ласково сказала кобылка, — может, выслушаешь сначала?

Жеребец лишь молча посмотрел на нее, не проронив ни слова.

— Да, я хочу работать в Вечнодиком и – видит Селестия – Рони тому причина, но лишь отчасти… от самой малой части. С ним действительно здорово спаринговаться… и надирать его излишне пафосный круп… но в первую очередь я банально хочу сменить место работы. Понимаешь? И, пока ты не разразился очередным обвинением, дай мне закончить! — Убедившись, что пегас готов ее выслушать, она продолжила. – И я хотела предложить тебе последовать за мной. Но ты, Дискорд тебя раздери, как всегда рванул вперед ведущего!

Гнев, обида и ревность на лице Тандерлэйна как по мановению пера сменились удивлением.

- Мне… — прошептал он в смятении… — Я… но сейчас я твой заместитель … если я сменю место работы, то кто будет руководить патрулем Понивилля?

— Коппервинг, — не ходя вокруг да около, ответила кобылка. – Но ведь это к лучшему, а? Ты же не хочешь, чтобы он ошивался где-то поблизости?

— Думаю, что нет… то есть, я хочу сказать, я признаю его талант к управлению погодой, но…

— Но бывший остается бывшим, — встрял человек. - Даже я это прекрасно понимаю. И чтобы окончательно развеять твои надуманные опасения… — Айроншилд вздохнул. Ему не очень-то хотелось хоть как-то афишировать свои «отношения» с Найтлайт, но по тому, как Дэш смотрела на этого пегаса и тому, как менялся ее голос, когда она обращалась к нему, он легко мог предположить – между ними было что-то посерьезнее, чем просто секс. И он не мог позволить пустой ревности разрушить зарождающиеся отношения. – У меня уже есть… эм-м… сексуальный интерес, и Рэйнбоу им ни разу не является.

— Да уж куда мне до искушенной в постельных утехах сарозийке, — прыснула кобылка. – Тебе бы даже Коппервинг позавидовал.

— Черт тебя дери, Коппервинг. Тебя и твой длинный язык…

— Ой ли его? – прищурившись, уточнила пегаска? – заметив, как быстро покраснел ее друг, она разразилась хохотом. – Угадала, стало быть!

— Кхм… — громко прокашлялся пегас, — я все еще тут.

— Ой, прости, Лэйни, — Дэш в совершенно нетипичном для себя жесте прижала копыто ко рту, — я просто не могла упустить такой возможности.

— Ну так что, — пропустив ее последние слова мимо ушей, Айроншилд перевел взгляд на жеребца, — мы решили вопрос?

— Решили, — ответил тот и вновь протянул человеку копыто, — приношу извинения. Иногда меня заносит.

— Вот и ладненько, — вернул рукопожатие мужчина. – Думаю, вам двои есть, что обсудить, ну а я…

— Айроншилд! Мистер Айроншилд! – оборвал его испуганный и вроде бы знакомый голос. – Хвала Селестии, Вас не пришлось долго искать!..

Серая пегаска со слегка раскосым взглядом спикировала аккурат между человеком и Тандерлэйном, отчего последний отшатнулся и чуть было не упал на спину.

— Прошу помедленнее… мисс Дитзи Ду, — вспомнив ее имя, сказал мужчина. – Что такого случилось, отчего Вам понадобился именно я?

— Не только мне, но всему Понивиллю! – воскликнула кобылка, будто бы не обращая внимания ни на кого, кроме человека. – Вы же следопыт, так?

— Не совсем… я только учу…

— В окрестностях города была замечена стая древесных волков! Наши дружинники уже оповещены, но им очень пригодится следопыт, чтобы вести за собой! А Вы единственный следопыт на мили вокруг!

— Но...

— Флаттершай все еще в Кантерлоте и вернется только вечером!

У Айроншилда засосало под ложечкой. Эта новость встревожила его даже больше пони, ведь в отличии от них, он знал, что в Вечнодиком творится что-то неладное – даже по меркам самого Вечнодикого. Прошлый раз жертв удалось избежать, но кто знает, вдруг и эти волки окажутся измененными на манер тех кокатриксов, с которыми ему не повезло встретиться.

Ни медля и секунды, он вскочил с места:

— Мне нужен мой меч. – Пусть он еще не был даже претендентом, но долг следопыта, которым ему предстояло стать, обязывал ответить на угрозу. – Он на ферме…

— Я сгоняю за ним! – предвосхитив его мысль, воскликнула Рэйнбоу. – Одно крыло здесь, другое там. Лэйни, возьми на себя патрулирование южной части города. Я возьму северную, как только доставлю Рони его железку.

— Понял, Дэши, — серьезно кивнул жеребец. – Уже там.

— Мистер Айроншилд, дружинники будут ждать вас у башни с часами – именно там видели волков. Если позволите, я донесу Вас туда за пару минут.

Секунду или около того человек колебался, ведь до этого момента единственной, кто применял к нему силу алимантии, была Рэйнбоу. И к тому же, в совсем других условиях. Но серьезность ситуации и чувство долга оказались сильнее детских страхов.

— Чем быстрее, тем лучше, мисс Ду. – Едва он успел закончить, как пегаска подхватила его под руки и стремглав понеслась в сторону башни.

Поблагодарив богов за то, что желудок к этому моменту был уже пустым, Айроншилд изо всех сил старался не смотреть на стремительно мелькавшие под его ногами деревья, кусты и дома.

Приняв от Мака одобрительное похлопывание по плечу, Айроншилд вышел из небольшого здания – которое он про себя окрестил казармами дружинников - и устало захромал в сторону Круглого Озера, что располагалось у восточных границ Понивилль. Воспоминания о событиях, произошедших не более пары часов назад, все никак не хотели покидать его.

Поиск долбанной стаи затянулся до вечера. Волков в непосредственной близости от города они не обнаружили, но их следы отчетливо вели на юг – в направлении Замка Двух Сестер. Оставив Рэйнбоу, Тандерлэйна и еще одну пегаску из числа дружинников следить за обстановкой с неба, он повел Биг Мака и остальных — единорожку и еще одного земпнопони — за собой в лес. Проходя мимо домика Флаттершай, человек чертыхнулся про себя, что его подруги нет рядом: с ее талантами все было бы куда как проще. Не говоря уже о взгляде, способном обуздать даже самого дикого зверя.

Но пегаски не было на месте, а ждать ее возвращения они не могли.

Посему, ответственность пришлось брать на себя. И едва они ступили под своды деревьев, он в полной мере ощутил на своих плечах её вес. На данный момент весь опыт человека исчислялся лишь парой недель, да и то был лишь теоретическим – ну, не считая самого первого дня в Эквестрии, когда он столкнулся с древесным волком лицом к лицу. И парой тех кокатриксов. Но у шедших с ним бок о бок пони не было тех знаний — о повадках и привычках древесных волков – которыми он теперь обладал.

Воспоминания прошлой жизни, к которым он не хотел возвращаться, но которые так некстати были потревожены тем злосчастным кошмаром, снова ворвались в его голову. Ситуация не была идентичной, но все же… было столько общего: товарищи верили в него, в его руководство; верили, что он найдет выход из любой ситуации; верили, чтобы потом…

Хватит! Чувствуя, как уверенность начинает стремительно ускользать подобно песку из сита, Айроншилд зло стиснул зубы. «Потом мы вернемся, преисполненные радости и чувством выполненного долга. А если, кто и…нет! Никаких «если»! Мы все вернемся целыми и невредимыми».

Самообладание вернулось так же быстро, как и ушло. Паранойя осталась, но это было даже кстати – надейся на лучшее, но готовься к худшему.

Пробивающиеся сквозь ветви лучи солнца ушли за горизонт, и единорожка применила заклинание света. Сперва человек хотел бы предостеречь ее, но вспомнив, что древесные волки и так прекрасно видят даже полной темноте, махнул на это рукой. К тому же, пробираясь по глубокому снегу, пони издавали столько шума, что не услышать их приближения мог лишь глухой.

Постепенно следы стали какими-то дерганными и хаотичными. Продолжая петлять в одном направлении, они то и дело резко заходили куда-то в сторону на десятки метров, возвращались назад, а в некоторых местах были отчетливо видны следы… борьбы? Словно бы кто-то пытался бросить вызов альфе, желая стать во главе стаи. Айроншилд не стал бы придавать последнему особого значения, но он знал – если претенденту не удавалось сбросить вожака с его места, то было три возможных развития событий. Неудачливого волка прогоняли взашей, что обычно означало отсроченный смертный приговор; ему позволяли остаться, но его место в иерархии опускалось ниже плинтуса; смерть во время поединка. Но при любом исходе они бы наткнулись лишь на одно и только одно место сражения; возможно, обнаружили бы еще и труп, оставленный под одним из деревьев; но никто не стал бы бросать новый вызов так скоро, независимо от того, кто вышел победителем. Таков был порядок вещей.

Одна стая что-то не поделила с другой? Подобные столкновения очень редко доходили до непосредственного контакта, ограничиваясь взаимными угрозами и попытками запугать конкурентов. Но даже если предположить, что так оно и произошло… где намотанные кругами множественные следы перед битвой, где тела, в конце концов?

Прорабатывая в голове все – даже почти невозможные – варианты, Айроншилд не ослаблял бдительность, оглядываясь вокруг и всматриваясь в каждую тень, отбрасываемую деревьями.

Чуть погодя они вышли к могучему дубу. Великан, некогда возвышающийся над своими меньшими собратьями, многие годы назад был сокрушен и повален неведомой силой, и теперь его ствол покрывал густой мох.

Зрелище, открывшееся им, заставило человека сделать шаг назад и непроизвольно положить руку на эфес меча. Секундой позже он опустился на колени и присмотрелся. Три тела… нет, это были даже не тела… то, что осталось от древесных волков больше походило на остовы… на обглоданные дочиста скелеты. Это… выглядело так, словно они стали жертвой какой-то извращенной формы каннибализма. Эти… кости выглядели как стволы деревьев, с которых кормились древесные волки. Но употребление в пищу себе подобных? Панч рассказывал, что очень-очень редко – по до сих пор непонятным причинам – некоторые стаи будто сходили с ума, обращаясь в неистовых берсерков, единственной целью которых было утоление жажды убийства. Следопыты называли этот феномен «Проклятье Дискорда», не без оснований предполагая здесь его влияние. Ведь именно драконикус был ответственен за появление множества самых причудливых форм жизни в Вечнодиком Лесу и Эквестрии в целом – если и вовсе не во всем мире. Со временем, после его заточения, природа взяла свое. Но след, оставленный Богом Безумия, вряд ли хоть когда-нибудь удастся искоренить полностью.

Заметив его смятение, Биг Макинтош тут же отдал отрывистую команду дружинникам, чтобы ты прикрыли фланги. Пусть жеребец и не мог знать, что так насторожило будущего следопыта, но он привык доверять чутью тех, кто разбирался в какой-либо деле лучше его.

Пока остальные терпеливо ждали, Айроншилд лихорадочно соображал, как поступить в этой стремительно выходящей за рамки всякой логики ситуации.

«Ну хорошо, предположим, они стали жертвой Его проклятия. Допустим… но это, блять, никак не объясняет факт канибализма! Ладно… Дискорд безумен, и мы до сих пор не можем знать всего того, что передалось его созданиям… опять же, допустим, это новая форма проклятия, доселе неизвестная. Что мы имеем в таком случае? Ага… три остова. Значит, небольшая стая из как минимум четырех волков сошла с ума и устроила бойню. Судя по следам вокруг, последний выживший пожрал погибших и теперь… ох ты ж ёперный театр!..»

Прежде чем мужчина успел подняться, раздался испуганный окрик единорожки. Приземистая тень выскочила из-за деревьев и прыгнула на нее.

Адреналин ударил в голову, и клинок с легким шелестом покинул ножны. За секунду до того, как Айроншилд обернулся, чтобы прийти на помощь, его глаза подметили еще одно движение — справа.

Он совершил непозволительную ошибку – волков было двое.

Человек едва успел сделать шаг назад, рефлекторно принимая защитную стойку. Мощный удар не заставил себя ждать. Здоровенный, размером не уступающий кавказкой овчарке, древесный волк едва не опрокинул его на спину, вцепившись зубами прямо в лезвие меча. Зверь замотал головой из стороны в сторону, стараясь вырвать оружие из рук человека, будто умом понимая, что представляет для него наибольшую угрозу.

На долю секунды мужчина опешил: ни одно нормальное животное не совершило бы ничего подобного. Ухватившись за эфес обеими руками, мужчина с резким выдохом оттолкнул тварь от себя. От неимоверных усилий мышцы пронзила боль, но каким-то чудом ему удалось не лишиться своего единственного шанса за спасение. Пнув волка куда-то в район коленного сустава, Айроншилд сам подался в противоположную сторону, освободив клинок из, казалось бы, мертвой хватки зверя. Острые пеньки обломанных зубов веером разлетелись во все стороны, а тварь взвыла от бешенства и боли.

Почувствовал ли его противник боль или же его просто ошеломил столь нехитрый маневр, но это дало человеку секунду передышки. Сделав вид, что собирается податься назад, мужчина сместился в сторону, нанеся рубящий удар по мощной шее, покрытой неестественными для древесного волка хаотично растущими шипами. С трудом высвободив застрявший клинок, Айроншилд что есть мочи совершил возвратное движение. Крепкая сталь, подкрепленная вложенной силой, вырвала из «плоти» немалый кусок, разметав вокруг что-то отдаленно напоминающее опилки вперемешку с корой.

Не обращая внимания на рану и стекающую из нее густую черную смолу, волк с невероятным для своей туши проворством извернулся — мужчина вскрикнул от боли, почувствовав, как острые клыки погрузились в его бедро.

Человек примерно представлял, что последует за этим. Не дожидаясь, пока тварь повалит его на землю или превратит ногу в кровавое месиво, он со всей силы ударил навершием меча в единственное уязвимое в этом положении место – глаз. И этот удар волк уже не смог проигнорировать так просто.

Светящийся ядовитым светом глаз вспыхнул и погас. Дикое порождение древней магии хаоса разжало челюсти и отпрыгнуло назад, жалобно заскулив от боли, как самая обычная собака.

Другого такого шанса могло не представиться. Стиснув зубы, Айроншилд сделал колющий выпад, намереваясь поразить второй глаз, но острие лишь скользнуло по морде, так и не достигнув цели.

На удивление быстро придя в себя, волк снова сомкнул челюсти на лезвии, и в этот раз человеку не удалось удержать клинок. Резкий взмах головы – и меч отлетел далеко в сторону. Тварь медленно подняла на мужчину единственный глаз. И в этом взгляде Айроншилд увидел разум – не животный и первобытный, но злобный и мстительный, получающий удовольствие от вида загнанной в угол жертвы.

Приняв стойку, как если бы он стоял сейчас на ринге, а не против дикого зверя, человек приготовился дать свой последний бой.

Волк прыгнул, и Айроншилд едва успел выставить вперед левую руку, надеясь этой жертвой купить себе еще несколько секунд жизни.

Неожиданно тварь внезапно налетела на невидимую преграду. Рухнув на землю, она почти с удивлением уставилась на свою жертву, которая должна была уже испускать последний вздох.

Удивление длилось недолго. Словно дежавю, позади нее возникла высокая тень, и стальные накопытники с громким хрустом обрушились на спину. Не давая волку подняться, копыта нанесли еще один удар, превращая его голову в щепки.

Все еще охваченный горячкой уже законченной схватки, Биг Макинтош продолжал неистово наносить удары по бездыханному телу. Испуганная единорожка стояла позади него, пытаясь успокоить здоровяка; но голос ее дрожал, и с губ срывались лишь отдельные с трудом различимые слова.

Айроншилд поднялся на ноги и поморщился; сознание постепенно прояснялось, а вместе с ним возвращалась и боль.

— Мак, довольно, — прихрамывая, он подошел к жеребцу, но тот его словно бы и не заметил. – Мак! Тварь мертва, хватит!

Тяжело дыша, земнопони нанес последний удар и поднял взгляд:

— Я… прости, я не знаю, что на меня нашло.

Понимающе кивнув, мужчина обошел здоврояка и единорожку.

Подобрав меч, он подошел ко второму телу волка. Рядом с ним стоял последний дружинник, не сводя испуганного взгляда с изувеченного хаосом создания.

Человек внимательно осмотрел второй труп: размером чуть меньше того, который сейчас больше напоминал груду опилок; само тело скорее походило на нагромождение из разных по размеру и форме кусков древесины, как если бы все это сгребли и наобум налепили на каркас. Выглядело так, словно, пожрав своего сородича, древесный волк буквально пересадил на себя “мягкие ткани” жертвы, отчего и стал похожим на уродливую абоминацию. Все это было лишь предположением, бредовой догадкой – вот только происходящее уже начинало выходить за рамки обыденности и здравого смысла.

Айроншилд продолжал вполглаза следить за периметром: еще один волк мог притаиться где-то поблизости, ожидая удобного момента. Правда, в это верилось с трудом – напали бы всем разом.

— Рони?.. – раздался позади него голос Биг Макинтоша. – Что нам делать дальше?

Три пары глаз уставились на мужчину, ни секунды не сомневаясь, что тот уже знал, каким будет их следующий шаг.

— Надо прошерстить границы, — ответил человек, стараясь придать своим словам как можно больше уверенности, которую не ощущал. – Где-то тут может бродить еще одна стая, или остатки этой… последнее маловероятно, но мы не можем сбрасывать со счетов и такую возможность.

Пони нервно переглянулись. Их явно пугала мысль о том, что им снова придется столкнуться с этими чудовищами – но ответственность и чувство долга были сильнее. Переборов страх, теперь они смотрели на мужчину с мрачной решительностью.

Айроншилд улыбнулся. Эта моральная поддержка сейчас много для него значила.

— Разделимся на две группы, — продолжил он. – Вы втроем проверите северный участок, но в сам Вечнодикий не суйтесь. Я займусь югом и востоком. Когда закончим встретимся у колокольни. Если меня не дождетесь…

— Погоди! – удивленно воскликнула единорожка. – Ты, что, собираешься идти один?! Это же очень опасно!

— Не в обиду сказано, но «чем вас больше, тем лучше». Конечно, я сам еще даже не новичок, — ответил он на не заданный вопрос, — но по лесам ходить умею. Да и даже те крохи знаний, что Панч успел вдолбить в мою голову, уж всяко лучше полного их отсутствия.

— Но… ты же ранен! Волки могут учуять запах твоей крови! – не сдавалась кобылка.

— По поводу второго… — Айроншилд запустил руку во внутренний карман своего кафтана, достав небольшой флакон и льняное полотенце.

На счастье, рана оказалась не особо серьезной. Добрым словом поминая сшитые Рарити штаны, он отвинтил крышку и аккуратно высыпал перетертые лепестки жгучей поросли на рану. Ногу скрутило болью, и ему даже показалось, что он почувствовал едва заметный запах паленого мяса, когда крошечные песчинки начали впиваться в плоть. – Рана не настолько серьезна, чтобы отправить меня на скамейку запасных. Я вполне могу передвигаться и даже бежать, если понадобится. А что еще важнее, я могу передвигаться скрытно. По поводу первого… — мужчина хотел было отшутиться, но слова так и замерли у него на языке – не самый подходящий момент для шуток, как не погляди. — … Да, они могут почувствовать. Вполне могут. Но привычные нам древесные волки не станут меня преследовать – им мясо ни к чему. А если на меня выйдут вот эти вот… — он пнул ногой труп. – Попытаюсь убежать, спрятаться, отбиться, забравшись на дерево… — не знаю, короче – буду действовать по ситуации.

Пока единорожка, прикусив губу, пыталась найти другие аргументы, вперед выступил Биг Макинтош.

— Нет, — отрицательно покачал он головой, — так не пойдет. Мы вместе начали, вместе и закончим.

Айроншилд раздосадовано потер переносицу.

— Разделившись, мы быстрее покроем оставшуюся территорию. И, как я уже сказал, втроем вам будет безопаснее, чем вдвоем.

— Нам, но не тебе, — как и обычно, здоровяк был немногословен, рубя правду-матку с плеча.

— Я – следопыт, рисковать своей жизнью прописано в моем контракте. Вы же — дружинники, и…

— И мы обещали оберегать покой жителей Понивилля, — неожиданно прервала его единорожка, вставая рядом с жеребцом. Ее примеру последовал третий дружинник, всем своим видом давая понять, что в этом вопросе они на стороне Биг Мака, и не отпустят человека одного.

Айроншилд еще попытался было привести весомые на его взгляд доводы, о переупрямить эту троицу не смогла бы и сама ЭйДжей.

Но прежде чем они продолжили поиски, Далия – так звали единорожку – аккуратно наложила бинты поверх раны, уже покрытой коркой из жгучей поросли и запекшейся крови. Она также применила обезболивающее заклинание, но к всеобщему удивлению оно не оказало на человека никакого эффекта.

Обратно в Понивилль они вернулись часа за два до праздника. Первым делом они направились в городскую ратушу, где госпожа мэр с нетерпением и тревогой ожидала их отчета. Ведь именно от принесенных ими вестей зависело, можно ли начинать празднество – или же его придется в спешке отменять.

Ее глаза расширились от ужаса, когда она увидела следы крови на его штанах. И ей едва не стало дурно после того, что Айроншилд поведал о столкновении с обезумевшими древесными волками:

— Но… — в надежде спросила она, — вы же расправились с этой стаей, так? И более не нашли ни единого волка?

Мужчина кивнул, и из груди кобылы вырвался вздох облегчения.

— К юго-востоку от места схватки мы обнаружили следы другой стаи, — сказал он. – Они пришли из глубин Вечнодикого Леса, но остановились на большом отдалении от Понивилля, после чего побродили вокруг и вернулись обратно – в сторону Замка Двух Сестер. Нет никаких признаков полагать, что эти волки тоже изменились: нет ни странных запутанных следов на снегу, ни остатков их... пиршества…

— Тогда каковы Ваши рекомендации, мистер Айроншилд? – мэр вопросительно посмотрела на него. – Учитывая ситуацию, сейчас Вы – единственный, к чьим словам я могу прислушаться.

— Рек… Рекомендации? – заданный ему кобылой вопрос был более чем логичен, но он же на несколько мгновений выбил любую мало-мальски ценную мысль из его головы. – Ну… начну с самого очевидного. Никто, кроме находящихся здесь и лиц, которым Вы, мэр, доверяете, не должен знать об этом… инциденте. Весть о новом безумном виде древесных волков лишь посеет панику. Но в лес пусть пока никто не суется без острой на то необходимости, просто на всякий случай. — Пони молча кивнула, и мужчина продолжил. – Далее, по поводу праздника… Простите мой, возможно, глупый вопрос, но насколько важным он для вас считается?

— Это один из важнейших праздников в году, и он отмечается уже много столетий — ответила мэр, — и я не совру, если скажу – жители Эквестрии каждый год с нетерпением ждут этой ночи. Поэтому... если вы считаете, что городу ничего не угрожает, я бы не хотела отменять праздник.

Айроншилд вздохнул. Ее желание вполне понятно. Но, боги, как же вся эта ситуация похожа на уже изьеденный до дыр сюжет какого-нибудь фильма ужасов средней руки...

— Ну хорошо, — сказал человек. — Место проведения находится далеко от границ леса и частично прикрыто озером, а подступы к нему хорошо просматриваются с воздуха, поэтому… — облизнув пересохшие от волнения губы, он еще раз взвесил все за и против – ведь случись что, он себе этого потом не простит, — Поэтому, если обеспечить охрану — как на земле, так и с неба – праздник можно не отменять. Если вы уверены, что с этим не возникнет проблем, то я не вижу причин отменять праздник

— С этим проблем не возникнет, дружище, — заверил его Биг Мак. — Мы привыкли держать ушки на макушке с таким соседом, как Вечнодикий Лес. Да и на каждом празднике масштаба Звездной Ночи всегда присутствует два отряда дружинников. Прост' в этот раз подключим оставшихся в городе гвардейцев и кого-нить из погодного патруля.

— Разумеется, — добавила мэр, — с полагающейся в таких случаях премией. Которая и вам всем полагается. Я отдам соответствующее распоряжение. А Вы, Биг Макинтош, подберите подходящие кандидатуры. На Тандерлейне пегасы из патруля. Ох, — облегченно выдохнула она, — Вы просто не представляете, мистер Айроншилд, как я рада, что праздник можно начинать.

Человек криво ухмыльнулся:

— Риск все же был, — заметил он. — Но мы сделаем все возможное, чтобы ничто не побеспокоило жителей Понивилля в этот...

Очередную его витиеватую тираду прервал возмущенный возглас единорожки:

— Нет-нет-нет! — чтобы добавить веса своим словам, она сердито притопнула копытцем. — Никаких мы! ТЫ и так уже настрадался за всех нас, и мы до сих пор не обработали твою рану должным образом!

— Далия права, ты у нас сегодня герой дня, — без тени сарказма согласился Биг Мак. — Хватит на сегодня — отвоевался. Так что, иди-ка в казарму, где она тя заштопает.

— Штопать, возможно, и не придется, — хихикнула единорожка. — Я хорошо обучена оказанию первой помощи. Жгучая поросль и бинты годятся в качестве временной меры, но теперь – когда у меня есть доступ ко всему необходимому – я могу провести все медицинские процедуры.

— Вот и отлично! Приведешь меня в порядок, а потом я… — начал было Айроншилд, но ему вновь не дали закончить.

— Как глава города, именем Принцессы Селестии, я приказываю Вам отправиться в казарму, залечить раны, а после — наслаждаться праздником. Вы это заслужили. И уверена, Вы оцените его по достоинству.

— Ваша воля моими руками — проворчал мужчина, испытывая смесь негодования и облегчения.

«Да и некрасиво как-то получается — они работают, а я веселиться буду... С другой же — Коппервинга я все еще не отыскал».

— Вот и славно, — улыбнулась мэр. — А теперь, не смею Вас больше задерживать...

— Еще один момент, — бросив взгляд на меч, сказал Айроншилд. — Я могу не сдавать оружие на время проведения праздника? Наверное, я сейчас выгляжу настоящим параноиком, но...

— Но лишняя безопасность не помешает, — закончила за него кобыла. — Сдадите завтра, но я попрошу Вас не выставлять его напоказ — паники это, конечно, не поднимет, однако вопросы могут появиться. А пони иногда бывают донельзя любопытными.

— Разумеется, — человек чуть сдвинул ножны, чтобы рукоять меча оказалась скрытой под плащом.

— Понивилль перед всеми вами в неоплатном долгу, — сказала мэр напоследок. — Особенно перед Вами, мистер Айроншилд.

Смущенно пробормотав что-то о незаслуженных почестях, человек под хихиканье Далии и хохот жеребцов направился в казармы приводить себя в порядок.

Далия справилась на удивление быстро. Приготовив какие-то склянки, чистые бинты и воду, она еще раз попробовала использовать обезболивающее заклинание, но, как и в прошлый раз – без какого-либо результата. Предупредив, что будет больно, кобылка сняла бинты, размочила слой жгучей поросли и аккуратно удалила его с поверхности раны. Обожженный слой кожи вскрылся, и проступила кровь. Ни медля ни секунды, единорожка нанесла терпко пахнущую мазь. Айроншилд стиснул зубы и впился пальцами в подлокотники стула: боль была такая, словно ему под кожу загоняли колючки.

Впрочем, это продолжалось недолго, и спустя полминуты он смог вздохнуть с облегчением — боль исчезла также стремительно, как и появилась. А тем временем Далия, уже смазав рану содержимым из другой склянки, начала творить заклинание. Прямо на глазах, края раны начали сходится, оставив после нее широкий рубец.

Айроншилд неуверенно подвигал ногой.

— На полное восстановление потребуется две недели, — сообщила кобылка, перебинтовывая рану. — Возможно меньше, но я бы не стала рисковать. Но до той поры воздержись от сильных нагрузок и прочей активности.

— Две недели? – не поверив своим ушам, удивился человек. – Ух ты… — он аккуратно встал и прислушался к ощущениям. Если до этого его ногу жгло привычной для такого ранения болью, то сейчас она больше походила на последствия растяжения – не более. – На Земле мне бы в лучшем случае дали месяц, если не больше.

— Тебе повезло, — пояснила Далия. – Я, конечно, ничего не знаю про особенности вашей физиологии, но бедренная артерия у вас наверняка так же имеется, и я примерно предполагаю где именно она проходит… Так вот, она не была задета. Случись такое, никакие следопытские фокусы тебе бы не помогли – только экстренная госпитализация.

Мужчина живо представил возможные последствия и поежился:

— Да уж…Однако, не могу не заметить, что без твой помощи мне бы еще долго пришлось валяться в кровати… — он бросил взгляд на ее бок, что уже не скрывала защитная попона, используемая дружинниками при работе в поле. Похожая на лист подорожника метка наводила на мысль. — Ты очень подкованная в медицине. Работаешь в местной клинике?

— Почти, — улыбнулась кобылка. – В пункте оказания первой помощи. Я всегда отлично справлялась с подобного рода травмами, чем экономила время настоящих врачей… то есть… — она внезапно смутилась и опустила взгляд, — ты не подумай, если бы твоя рана была настолько серьезной, я бы не мешкала ни…

— Эй-эй… – Айроншилд мягко прервал ее, положив руку на плечо. – Я прекрасно все понимаю. И ты отлично справилась. Намного лучше, чем некоторые представители врачебной профессии из моего мира.

Далия покрылась румянцем и смущенно отвела взгляд:

— Скажешь тоже! Но, — перебила она сама себя и хихикнула, — в чем-то ты прав. Доктор Хорс – при всем моем к нему уважении – положил бы тебя в стационар, и как минимум на неделю.

— О, да! Эти ребята любят порой осторожничать сверх меры…

Прежде чем отпустить его, единорожка зашила порванную штанину, не переставая восторгаться качеством его одежды. Не изменяя себе, Рарити подошла к работе со всей ответственностью. Плотный и износостойкий материал очень походил на привычную ему кожу. А все его элементы были столь грамотно подогнаны под его фигуру, что практически не стесняли движений Человеку даже подумалось, что его костюм был зачарован – кровь почти не оставила на нем следов, лишь пару едва заметных пятен.

От все души поблагодарив Далию и пообещав ей выполнить приказ мэра, мужчина покинул казармы, преисполненный намерения отыскать Коппервинга во что бы то ни стало. Кобылка же собиралась немного отдохнуть перед дежурством, на которое она до этого согласилась без каких-либо вопросов или претензий.

— Вот и осень прошла… — меланхолично пробормотал Коппервинг, неспешно шагая к окраине Понивилля. Одетый в свой лучший костюм, он выглядел великолепно – образ портила лишь повязка на глазах, да устроившийся на его спине бухури. Крутя головой из стороны в сторону, Птуш что-то одобрительно скрипнул, заставив пегаса улыбнуться. – Вот-вот, уже!..

Слыша вопли птицы, Скуталу тяжело вздохнула и закатила глаза. Ей стоило немалых трудов уговорить опекуна сходить с ней на Праздник Звездной ночи, – но даже несмотря на то, что они отправились туда вместе, жеребец наотрез отказался выходить из дома без своего пернатого поводыря. Пегаска ни в коей мере не умаляла заслуг вредной птицы, вот только в отличие от Коппервинга не понимала и единого слова, скрытого в его скрипучей и щелкающей речи. А факт того, что сам-то Птуш ее как раз отлично понимал, казался Скуталу откровенной насмешкой обстоятельств. Кроме того, опекун настоял на том, чтобы она надела накопытники и платье. Платье! Купленное по случаю еще пару месяцев назад, оно подверглось серьезной переделке в умелых копытах Рарити, в результате став еще красивее и удобнее. Розовое с сиреневым, оно ей удивительно шло… вот только умела бы она еще такое носить!..

— Так вот, праздники… Помимо Ночи Кошмаров, Вечера согревающего очага и некоторых других, по всей Эквестрии отмечают два Солнцестояния, летнее и зимнее; еще – оба Равноденствия, весеннее и осеннее соответственно… А кроме тех четырех дневных, мы устраиваем празднества на первое число каждого времени года, и вот они уже проходят ночью. – Не подозревая о раздражении пегаски, опекун увлеченно рассказывал бухури об эквестрийских праздниках. Однако, вскоре кобылка навострила ушки – закончив с общеизвестными фактами, Коппервинг углубился в историю и символизм, особое внимание уделяя предстоящей ночи, отражающей проводы осени и наступление зимы. Все те годы, что Скуталу провела в приюте, ей было запрещено посещать подобные мероприятия… но в глубине памяти остались обрывки воспоминаний, как в раннем детстве она была на одном из них, еще с мамой… Был день, они танцевали и играли, потом смотрели салют и лакомились свежей выпечкой... Летнее Солнцестояние – последний праздник, который она провела с матерью…

Многое из его рассказа пегаска уже знала. Что-то они прочли в той книге, кое-что он рассказал в ответ на ее вопросы. Однако бухури никогда не присутствовал на их «литературных вечерах» – и поэтому жеребец терпеливо и в подробностях посвящал птицу во все нюансы праздника. Честно говоря, Скут совсем не возражала против этой лекции – ее опекун был хорошим рассказчиком. Кроме того, некоторые детали и подробности она то ли не запомнила, то ли и вовсе про них не слышала.

— …Место гуляний украшают символами уходящего сезона… своего рода дары, передающиеся в наследство следующему времени года, — продолжал тем временем пегас. – Мы разжигаем костры, каждый приносит из дома какое-то угощение, которое потом делится на всех… Кроме того, некоторые пони расставляют прилавки, на которых продаются разные домашние блюда или какие-нибудь поделки. Еще устраивают всяческие игры, выступают музыканты, но главное тут – танцы! Их четыре, по количеству сезонов. Для каждого из них есть своя музыка, да и сами танцы отличаются. Для зимы ритм медленный, величественный; весна быстрая, волнующая!.. Лето – спокойное, размеренное; осень же – тягучая, задумчивая, с легкой ноткой меланхолии. В перерывах между ними, один из старожилов города, избранный на этот праздник церепониймейстером, рассказывает всевозможные истории и старинные легенды, а еще напоминает собравшимся главные события прошедшего сезона. — Недолго помолчав, Коппервинг добавил:

— В Понивилле, выделенный под все это «танцпол», представляет из себя приличных размеров кусок земли, окруженный по краям невысокой символической оградой. Ты наверняка его видела, Скут, просто могла не знать, что это именно он… За годы, что прошли с основания города, земля там была утоптана копытами почти что до твердости камня, ровного и гладкого. Даже самые сильные ливни не оставляют там следа – вода оттуда просто скатывается в канавы по краям, так плотно ее спрессовали, представляешь? А может, и без магии земных пони не обошлось, кто знает… Время шло, границы места постепенно расширяли – но все праздники неизменно проводили здесь. Преемственность поколений, так сказать!

Следуя негромкому окрику Птуша, Коппервинг с пугающей для слепого четкостью шагнул в сторону, избежав длинного участка раскатанного льда. А вот Скуталу не удержалась, разбежалась и прыгнула на лед, с веселым смехом заскользив вперед. Достигнув края, она покатилась обратно, а затем и снова вперед, вновь поравнявшись с жеребцом. Тот весело улыбался ее выходке. Хоть и не имея возможности наблюдать происходящее, пегас, однако вовсе не выглядел растерянным. Словно реагируя на потерю зрения, прочие его чувства заметно обострились, позволяя получать информацию из других, прежде второстепенных, источников. Звук скользящих по льду ног, ощущения потоков воздуха от катавшейся туда-сюда кобылки, легкий аромат духов – молодец, не забыла! – все вместе это давало столь яркую картину, что он почти что видел происходящее.

— Накаталась? Тогда пойдем дальше, уже начало скоро. Так о чем то бишь я?.. Ах да, танцы. Шли века и тысячелетия, и они претерпевали неизбежные изменения. Музыка, ритм, движения – все менялось, оттачивалось, улучшалось. Нынешняя мелодия написана самим Мейрцартом, в… — пегас почесал крылом затылок. – Год забыл, надо будет в книге потом посмотреть. Ну да неважно, пару сотен лет назад, не меньше. Суть в том, что все четыре композиции, если проиграть их поочередно, образуют своего рода кольцо – и конец одной служит началом для следующей. Таким образом лишний раз подчеркивается непрерывность смены сезонов и гармония природы, да…

— Здорово! – восхищенно отозвалась пегаска. – Слушай, Коппервинг, а откуда ты все это знаешь? Я ведь тоже читала тот огромный том, но даже в нем не было такого количества подробностей. Есть все самое основное, но почти про каждую сторону праздника ты способен рассказать что-то новое!

— А ты зайди к Твайлайт, да спроси книги по истории, музыке, традициям, танцам… — Услышав последнее слово, Скуталу густо покраснела. Пытаясь скрыть румянец, она спешно отвернулась – и лишь потом сообразила, что опекун ее не видит. Ни о чем не подозревая, тот продолжил: — Та книга, что на днях читали… она хороша, но невозможно в одном томе, даже таком большом и подробном, описать ну совсем уж все! Для такого пришлось бы о каждом празднике по такой книге делать, а то и по паре!.. А ты, если уж тебя что-то интересует, никогда не упускай возможности узнать об этом что-то новое. И тогда ты просто не поверишь, насколько интересней станет твоя жизнь!

Некоторое время пегасы шли в молчании. Снег хрустел под копытами, задувал легкий ветерок, пороша снежинками хвосты и гривы. Поборов волнение, Скут раз за разом прокручивала в голове план, возникший у нее несколько дней назад. Дерзкая и лихая, ее задумка ждала своего часа – и удачного стечения обстоятельств. Пегаска понимала, что узнает обо всем лишь в самый последний момент, и уж тогда придется действовать быстро и решительно, ведь второго шанса просто не будет. Все эти обстоятельства будоражили ей чувства, но одновременно и пугали почти до дрожи в коленках. Будет ли шанс привести план в действие? И если да, то все ли пройдет гладко? И главное – как на это отреагируют окружающие?..

По пути им все чаще попадались пони. Поодиночке и с семьей, в компании и парами – без преувеличения, праздник собрался посетить весь город. Несмотря на то, что официально Звездная Ночь начиналась с полуночи, большинство пони явно стягивались к танцполу еще с вечера. Эти несколько часов проводились в играх, застольях и веселье – и Скут оставалось лишь горестно вздыхать, сожалея об упущенных возможностях. Но сколько она ни просила, опекун был непреклонен – если уж идти, то к началу, но не раньше.

А на пегасов все чаще стали обращать внимание – кто-то здоровался, другие о чем-то негромко перешептывались, третьи бросали настороженные взгляды. Непринужденно отвечая на приветствия, Коппервинг невозмутимо игнорировал все остальное. Направляемый криками Птуша – что не могло не привлечь еще больше внимания, — жеребец уверенной походкой шел к месту праздника. Скуталу, нервно оглядываясь, торопилась следом – только сейчас до нее в полной мере дошло осознание того, что к этим косым и подозрительным взглядам ей скорее всего придется привыкать.

Шум постепенно нарастал. Можно было различить детский смех, обрывки музыки, чью-то громкую и торжественную речь. Сидящий на спине у пегаса бухури грозно нахохлился, неприязненно осматриваясь по сторонам. Было очевидно, что птица предпочла бы оказаться где-нибудь подальше отсюда – однако он упрямо продолжал указывать дорогу, разве что голос его стал еще громче и пронзительнее.

Вскоре они добрались до широких столов, расположенных по соседству с полевой кухней. Согласно традиции, каждый, пришедший на праздник, должен был принести с собой еды из дома на общее застолье. Не сразу найдя свободный угол, Коппервинг выложил на стол принесенную из дома снедь и обернулся на подопечную. При виде этого у Скут побежали мурашки по спине – тот каким-то образом безошибочно определил, где именно она стоит. Вот только «смотрел» он куда-то поверх ее головы, словно бы высматривая за ее спиной нечто невидимое. Ноздри его раздувались, а уши дергались, вращаясь туда-сюда, пытаясь уловить что-то особенное. Пробормотав что-то нецензурное, жеребец устало потер виски – похоже, что шум праздника и ему действовал на нервы.

— Скуталу… Здесь, по периметру, должны гореть костры, видишь? Будь добра, отведи меня к тому, у которого пока никто больше не сидит. Ну и чтоб подальше от праздника был, хоть потише будет. А потом разыщи и попроси ко мне подойти Твайлайт, Флаттершай и Айроншилда; впрочем, человека здесь сегодня может и не быть, так что не переживай, если не отыщешь. Но по пути сюда я слышал краем уха, что после того случая с кокатриксами он наконец поправился – так что, как знать, может, и на праздник заявится. Только зови поодиночке, ладно? Я же у костра посижу, подожду… за меня не переживай – я не заскучаю и не потеряюсь. А вот тебе стоило бы хорошо повеселиться на празднестве, договорились?

— Ладно, — вздохнула та. Как бы ей ни хотелось провести этот вечер в его компании, отказать в его просьбе она не могла. Лишившись зрения, Коппервинг целыми днями сидел дома – поэтому не удивительно, что при первой же возможности он хотел встретиться с друзьями. Кроме того, до ее задумки еще оставалось время… — Обещаю, что непременно приведу к тебе всех трех! Но сперва давай-ка отыщем для тебя местечко поудобнее…

До полуночи оставалось около полутора часов, и жители Понивилля потихоньку начинали стекаться к западной стороне Круглого Озера. Взрослые, старики, подростки и даже жеребята — складывалось ощущение, что сюда пожаловал весь город. Айроншилд не совсем понимал, что он тут вообще забыл: танцевать он худо-бедно умел, но даже вальсируй человек как бог, с кем ему тут танцевать? Поэтому, единственной причиной его появления здесь были уговоры подруг и желание встретиться с Коппервингом, который весь день где-то пропадал. Не факт, конечно, что пегас бы вообще пришел на праздник, но мужчина надеялся, что кто-нибудь особо настойчивый – вроде Пинки Пай – уговорит его притащить сюда свою задницу.

К началу Звездной Ночи было уже почти все готово. Вокруг раскиданных по всей поляне костров располагались различные прилавки, предлагающие гостям напитки, закуски или различные мелочи вроде небольших украшений. И плату брали лишь за алкоголь, что было одной из традиций этого праздника, корнями уходящего в те стародавние времена, когда Принцессы еще не явили себя этому миру.

Если бы пони подустал, то к его услугам было множество тюков сена и расстеленных на земле ковров, на которых можно посидеть с друзьями или развалиться, устремив свой взгляд к звездам. Ну а чтобы гости не заскучали, фокусники самых разных мастей уже начинали свои представления, сопровождаемые яркими магическими всполохами, которым вторили полные изумления возгласы.

По голым веткам были развешаны гирлянды, связанные из гибких веток и пучков опавших листьев, сложенных в невероятно сложные и красивые пучки. Снег был убран, землю покрывал цветастый ковер из все тех же листьев, мягко шуршащих под копытами проходящих мимо пони. Периметр праздника опоясывало кольцо факелов, что так же было данью традициям. В стародавние времена, когда жители Эквестрии жили в тесном соседстве с дикими и опасными зверьми, огонь отпугивал непрошеных гостей. И пусть даже современная обстановка была куда спокойнее, с учетом близости Вечнодикого Леса подобные меры предосторожности все еще оставались актуальными.

Чтоб ничего не мешало наслаждаться праздником, погодный патруль хорошенько поработал над погодой: ветра почти не было, а легкий морозец приятно пощипывал кожу. И разумеется небо – оно было кристально чистым, позволяя всем насладится видом изящного серпа луны и непривычно яркими звездами, сверкающей пеленой уходящими за горизонт.

Все это и много чего еще, что ускользнуло от внимания Айроншилда, делало этот Праздник Звездной Ночи поистине восхитительным и запоминающимся событием. Было ясно, отчего жители Эквестрии каждый год ждут его с таким нетерпением – и почему госпожа мэр до последнего не хотела его отменять.

Как и днем, когда он направлялся на ферму Эпплов, многие из встреченных им пони просто не могли пройти мимо, не восхитившись той выдуманной историей с кокатриксами и не выразив свое восхищение его “героизмом”.

— Мистер Айроншилд, какой приятный сюрприз! – единорог средних лет в элегантном строгом костюме, вежливо поприветствовал его, приподняв свой черный цилиндр.

— Ого, сам Убивец Кокатриксов! Лови брохуф! – парочка знакомых рабочих до хруста в костяшках приложились копытами о его кулак.

— Селестия всемогущая, слухи не врали – Вы и правда нашли свободное время, чтобы заскочить в Понивилль!.. – уважительно покачала головой кобыла преклонного возраста, словно бы имея представление о его загруженном графике.

— Ох, какая жалость, что мой фотоаппарат прибудет только на следующей неделе. Но Вы же еще навестите нас, правда? – почти с мольбой посмотрела на него молодая пегаска.

И все такое в этом духе. В каком-то смысле это раздражало. Не эти ахи-вздохи – которые еще можно было понять – а сказочка, так складно придуманная и рассказанная старым следопытом. Да, у его поступка была своя логика, но неужели правды было бы недостаточно? Как бы то ни было, столь незаслуженный человеком образ прочно за ним закрепился, и единственной возможностью хоть как-то оправдать его в будущем, были усердные тренировки и подходящие герою свершения.

К нему даже подошла небольшая группа сарозийцев. Правда, в отличие от остальных, их интересовали более практичные вопросы: как он смог одолеть кокатриксов голыми руками; подметил ли он какие-то еще их слабые стороны; насколько быстры и сильны твари; что чувствуешь, когда твое тело медленно обращается камнем и сколько ему пришлось приходить в себя. Так же они спросили, насколько эффективен его клинок против лесных тварей — да, пока что они были единственными, кто подметили торчавшие из-под плаща ножны. Ну или же они просто были первыми, кто не видели причин умолчать об этом.

Ответив на все вопросы, Айроншилд продолжил поиски Коппервинга. Обойдя костры, палатки, аттракционы и вновь не преуспев, он решил промочить горло в баре. Питейное заведение представляло из себя просторный шатер, барную стойку и около десятка небольших столиков с плотно сбитыми и поставленными на попа прямоугольными тюками сена, расположенных вокруг. Не считая кобылки-барпони да сидевшего неподалеку молодого сарозийца, желающих выпить пока не наблюдалось.

— О, какие гости, — улыбнулась салатового цвета пегаска и повесила протертый досуха бокал на крепеж, когда человек приземлил свою пятую точку на высокую деревянную чурку с подушкой сверху. – Тяжелое дежурство выдалось? — продолжая улыбаться, участливо поинтересовалась она.

— Ага, типа того, — буркнул Айроншилд, краем глаза наблюдая за жеребцом с крыльями летучей мыши. Заметив, что на него смотрят, сарозиец приветственно поднял деревянную кружку и сделал добрый глоток. – Можно мне что-нибудь покрепче и со льдом? Эпплджекдэниелс был бы в самый раз.

— Ах, отличный выбор! Настолько отличный, что приди ты часом позже, пришлось бы заказывать что-нибудь другое – выпивка Эпплов всегда нарасхват. — Водрузив на стойку широкий бокал с толстым донышком, кобылка наполовину наполнила его янтарной жидкостью. – Насчет льда… — она коснулась стекла кончиком пера, и на глазах у человека бокал запотел и покрылся изморозью. – Надеюсь, ты не против небольшого фокуса с алимантией?

— О, совсем наоборот – это просто здорово, когда время от времени ее используют не на тебе, а для тебя, — усмехнулся Айроншилд, поправляя съехавшие ножны. Не заметить их сейчас было бы сложно, но и в глаза они все еще не бросались. – Ваше здоровье, — кивнув бар-пони и сарозийцу, он сделал небольшой глоток и почувствовал, как охлажденный до идеальной температуры напиток заскользил по пищеводу, взбудораживая тело приятным теплом.

— Могу представить, — вновь улыбнулась кобылка, — Рэйнбоу Дэш никому спуска не даст.

— Какая осведомленность…

— Ну я же бармен, в конце концов – должна быть в курсе всего, чтобы поддержать беседу и с завсегдатаями, и со случайными клиентами.

— Уверен, что у тебя уже набрался приличный такой компромат на весь Понивилль, если не больше.

Пегаска хихикнула, прикрыв рот копытом:

— Не без этого, но! – она многозначительно стукнула по стойке. – Такого рода информация остается между мной и клиентом – кодекс бармена, знаешь ли…

Пожилая чета земнопони подошла к другому концу стойки и знаком попросила принять заказ. Извинившись, кобылка оставила человека одного.

Мужчина сделал еще один глоток и непроизвольно коснулся пальцами пояса. Законы Эквестрии были предельно ясны: только стражники и полноценные следопыты имели право носить оружие в пределах городов и селений. Для него сделали исключение — в силу обстоятельств. И в каком смысле это его радовало. За эту пару недель он успел привыкнуть к тяжести клинка и, как бы банально и глупо это не звучало, чувствовал себя голым, не имея его под рукой.

— Значит, ты тот самый Айроншилд, — скорее утверждая, нежели спрашивая, вторгся в его мысли сарозиец. – Наслышан-наслышан.

Человек вернулся к реальности и, не поворачиваясь, ответил:

— И ты туда же… — он сокрушенно вздохнул. – Да, это я: Убивец Кокатриксов, Герой Понивилля и прочие громкие словечки, которыми меня окрестили местные.

— Звучит не очень радостно, — прихватив кружку, пегас ловко перелетел на соседний к мужчине стул. – Но я не об этом… не, завалить двух таких тварей – вполне себе достойно похвалы, но мне вот что интересно… — он отхлебнул и продолжил. – Моя начальница тоже много чего интересного о тебе рассказывала…

— Найтлайт, чтоб тебя… — сквозь зубы процедил Айроншилд.

— Так это правда? – тут же оживился жеребец. – Я, конечно, знал, что наш командир — даже по меркам нашего рода — та еще распутница, но чтобы трахнуть единственного в своем роде двуногого… — Он присвистнул и многозначительно покачал головой. – Да, дела…

— Может, прежде чем и дальше оскорблять меня, назовешь свое имя? – холодно сказал мужчина. Столь панибратское отношение и вторжение в личную жизнь со стороны случайного собеседника потихоньку начинало его бесить.

— О, прости, и в мыслях не было! – воскликнул пегас. – Мне просто реально было интересно, как далеко она может зайти… И зови меня Даркшэйд. Рад знакомству.

— Любишь копаться в чужом грязном белье?

— Что?.. – сарозиец наклонил голову, и непонимающе уставился на мужчину. – При чем тут белье?

Айроншилд невнятно выругался и махнул рукой:

— А, проехали. Просто я забываю, что эта штука, — он прикоснулся пальцами к цепочке медальона, — иногда переводит все дословно, а с вашим слэнгом я пока не очень знаком.

— Магический переводчик, трансформирующий речь в эквинский, ну надо же!.. – Жеребец потянулся было к артефакту кончиком кожистого крыла, но остановился на полпути. – Знаешь, а ведь мы с ребятами все гадали, как же ты так быстро научился разговаривать по-нашему! А Найтлайт-то молодец! Успела дать столько подробностей и туманных намеков про вашу… близость, но ни о чем таком и не упомянул! Не иначе, как хотела выяснить, сколько времени у нас бы ушло, чтобы докопаться до правды… Должно быть, редкий артефакт, да?

Последний вопрос несколько насторожил Айроншилда. Не то, чтобы он заранее повесил на Дакршэйда ярлык “мутный тип”, да и вряд ли Ночные Стражи промышляли чем-то подобным, но следуя привычной (и подчас иногда раздражающей его самого) паранойе, решил не выкладывать все карты на стол.

— Возможно, — пожал плечами человек, — Твайлайт как-то об этом не обмолвилась. Уверен, у нее в библиотеке и не такие диковины можно отыскать. Как бы то ни было, я надеюсь в кратчайшие сроки избавиться от необходимости постоянно таскать его на шее.

— Учишь эквинский? Хех, ну удачи в этом нелегком деле. Я сам до сих пор мотаю на ус. Ведь за тысячу лет изоляции сарозийцы обзавелись собственным диалектом… — пегас на секунду задумался, — хотя, если подумать, то все с точностью до наоборот. Мы-то как раз продолжали говорить на старо-эквинском, в то время как наши собратья привносили в язык множество новых слов и оборотов из других культур. Особых проблем в общении не возникает, но нет-нет да и придется переспросить местного, какого Дискорда он имел в виду.

— Пока я под чарами амулета, для меня вы все звучите одинаково, — заметил мужчина. – Не голос или интонации, а именно построение фраз и прочее. Но было бы забавно, если бы он переводил ваши устаревшие словечки на столь же устаревшие, но уже для моего родного языка.

Сарозиец усмехнулся и знаком попросил барменшу обновить его кружку:

— Ну я покуда стараюсь говорить на современном эквинском.

— От Найтлайт я тоже ничего подобного не слышал, — с легким удивлением отозвался Айроншилд.

— Ну, это ж Найтлайт, — поблагодарив пегаску, хохотнул Даркшэйд. – Она не просто так является приближенной Принцессы Луны – переучилась говорить на новый лад меньше чем за год.

— Что правда, то правда…

Небольшая, но шумная компания из четырех молодых пони, слегка спотыкаясь, зашла в шатер. Подойдя к барпони, они и поставили на стойку пустую тару и принялись наперебой делать заказы. – Айроншилд не был даже уверен, вступили ли они в свое совершеннолетие. Но, раз уж бар-пони, не спрашивая документов, каждого из них наполнила кружку пенящимся напитком, проблем не возникло. «Хм… а паспорта или их подобие тут вообще в ходу? А то как личность подтвердить в случае чего? Хотя... сама же сказала, что должна быть в курсе всего…»

Бросив полные любопытства взгляда на общающихся человека и сарозийца, не прекращая бурную беседу, шумная компания направилась вышла на улице, переключив тему своего разговора на эту странную парочку.

— Я смотрю, местные все никак к нам не привыкнут, — проводив удаляющуюся компанию насмешливым взглядом, сказал Даркшэйд.

— Тебя это забавляет? – человек приподнял бровь.

— В каком-то смысле – да. Конечно, со дня нашего знаменитого Шествия по Кантерлоту, они уже перестали шугаться при одном приближение сарозийца. Но осадок, как говориться, остался.

Мужчина сделал неспешный глоток и посмотрел на стража:

— Я видел несколько твоих сородичей, отрывающихся на полную – вместе со всеми; а ты предпочел компанию эля и двуногого. Могу я поинтересоваться, почему?

— Могу спросить то же самое, — усмехнулся пегас. – Разве героям пристало отсиживаться вдали от заслуженной славы? — он задержал свой взгляд на торчавших из-под плаща ножнах, но не произнес ни слова. Лишь хмыкнул, словно бы делая для себя какие-то выводы.

Оставив это без внимания, Айроншилд пожал плечами:

— Денек выдался тот еще – хочу отдохнуть в тишине, подальше от назойливых фанатов.

— Хах! Тогда ты выбрал неподходящее место.

— Возможно, но мой вопрос остается в силе.

Сарозиец тяжело вздохнул и закатил глаза, словно ему в который раз приходится отвечать на одно и то же.

— Во имя Луны, ты почти как Найтлайт: «Даркшэйд, хватить строить из себя отшельника – оторвись от тренировок и иди проветрись. Даркшэйд, не бойся, другие пони не кусаются. Даркшэйд, я не буду просить вечно».

— Найтлайт кого-то просит, а не приказывает? – наигранно удивился Айроншилд. – Дела-дела…

— Пф-ф-ф-ф! Если бы она так и просила, то копыта бы моего здесь не было. Эта… гм… наш командир приказала мне явится на праздник, чтобы, цитирую – «социализироваться в обществе и перестать быть занудой». А если я вдруг осмелюсь нарушить приказ – будто бы это в принципе возможно! – пригрозила, что в ближайшие годы мне светит только бумажная работа.

— Хех, ну ты неплохо выкрутился, — улыбнулся человек и после удивленного взгляда пегаса пояснил: – Уверен, что она имела в виду несколько другое, но формально ты исполняешь ее приказ. На праздник явился? Явился. Социализируешься? Ну, по мере своих сил – в компании лишь бар-пони да двуногого пришельца, но все же. Глядишь, еще уйдешь отсюда вместе с какой-нибудь симпатичной кобылкой…

— Прошу тебя, — почти взмолился сарозиец, — хоть ты не начинай. Найтлайт и остальные мне уже все плешь проели этой темой, — он презрительно фыркнул и сделал длинный глоток. – Будто в этом мире свет клином сошелся на одной только ебле.

— Воу! К чему так грубо? Я всего лишь предположил…

— Впредь, попрошу держать подобные предложения при себе.

— Хозяин – барин. Предлагаю тогда сменить тему…

— Давай в следующий раз? — Даркшэйд положил на прилавок горстку битов и, поблагодарив бар-пони, встал из-за стойки. – Я не хочу сказать, что твоя компания стала мне противна, просто не хочу перебрать с алкоголем – а подобные беседы частенько заканчиваются хорошей такой попойкой. Уж я-то знаю. К тому же, у меня на повестке дня еще одно указание начальства – проветрится.

Попрощавшись с Айроншилдом, пегас неспеша побрел в одном ему ведомом направлении. Смотря ему вслед, человек едва не рассмеялся, увидев, как молодая единорожка цвета лазури, двигаясь наперерез, уверенно приблизилась к жеребцу, явно собираясь завязать разговор во что бы то ни стало. Был ли тому виной алкоголь, но Даркшэйд остановился и, вроде бы даже, поддержал беседу.

«Интересно, она просто хочет спросит, как пройти в библиотеку, или тут что-то посерьезнее?»

Оставив опекуна греться у его костра, пегаска отправилась выполнять порученное ей задание. Но сперва!.. Сперва она хорошенько рассмотрит долгожданный праздник. С легкой досадой пегаска думала о том, что Коппервинг не иначе как нарочно попросил отвести его на самую дальнюю поляну – может там и тихо, но уж слишком далеко от… всего. Бурча себе под нос, Скуталу шаг за шагом топала по заснеженной тропинке, что должна была привести ее к эпицентру праздника. Только сейчас у нее появилась возможность как следует рассмотреть долгожданное празднество – и увиденное ее по-настоящему поразило и привело в абсолютный восторг.

С широко раскрытыми от удивления глазами, кобылка жадно рассматривала начинающийся праздник. Лотки со всякой мелочевкой соседствовали с шатрами для конкурсов и игр, широкие столы ломились от яств и закусок, возле линии костров, отделяющей область танцев от остального праздника, проводили последние приготовления музыканты… Все это было украшено символами уходящей осени – букетами из разноцветных листьев, ягодами рябины, композициями из спелых яблок и огромных тыкв. Повсюду было множество пони – нарядных, счастливых и веселых; они участвовали в конкурсах, обнимались и обменивались подарками, за обе щеки уплетали праздничное угощение. Ее звали и махали копытами, предлагая то присоединиться к игре в подковы, то подсовывая тарелку с тортом… От такой настойчивости Скут сначала даже опешила – а потом с головой окунулась во всеобщее веселье, едва не позабыв о поручениях своего опекуна. А тут как раз заиграла музыка, и Сильвер Берд, один из старейших жителей Понивилля, великолепный в своем богато расшитом фраке, объявил начало праздника. Толпа в ответ разразилась радостным гулом, начисто заглушив надтреснутый голос церепонимейстера.

— Ну нa’д же, кого я вижу! – радостно прокричал знакомый голос. За шумом праздника пегаска и не заметила, как к ней подошла Эпплблум. На голове довольно улыбающейся земнопони красовался поварской колпак, а на груди был повязан испачканный вареньем фартук. – Хорошо, что все-таки выбралась! Пойдем, поможешь? А то на кухне делов невпроворот, заодно и пообщаемся!

Видя смятение на лице подруги, Блум поспешила добавить:

— Ты не бойся, эт ненадолго! Я тебе поверх платья фартук повяжу – не испачкаешься! Еще и Свити скоро подойдет, ну пойдем же!..

— Давай, показывай дорогу! – улыбнулась пегаска. Последнее время она почти не общалась с подругами, и была совсем не против немного с ними поболтать. Однако тут она заметила знакомую желтую фигуру, о чем-то разговаривающую с Роузлак. — А лучше, подожди меня минутку, ладно?..

Устроившись возле пышущего жаром костра, Коппервинг с наслаждением протянул к нему передние ноги. Поляну, что ни говори, в этот раз он занял весьма удачную. Открытая с трех сторон, с юга она была прикрыта огромным колючим кустарником. Судя по мелким колючкам и запаху оставшихся ягод, это был шиповник. Возле костра стояла широкая скамейка, намертво врытая ножками в землю. Накрыв ее взятым из дома пледом, пегас получил вполне удобное и теплое подобие дивана, на котором можно было не только сидеть, но и вытянуться во всю длину.

Птуш, все это время просидевший на его спине, вдруг резко взмахнув крыльями, взмывая в воздух. Сделав пару кругов вокруг поляны, уселся на ближайшем дереве. Негромким скрипом сообщив, что он рядом и бдит, птица замерла в неподвижности, оглядывая окрестности круглыми желтыми глазами. Подбросив в огонь еще одно полено, жеребец принялся ждать друзей.

Первой к нему подошла желтая пегаска. Если бы не сигнал от Птуша, Коппервинг ни за что бы не услышал ее приближения – Флатти оказалась тихоней не только по характеру, но еще и передвигалась почти бесшумно. Поздоровавшись, он с удовольствием обнял подругу, и лишь тогда почувствовал легкий аромат ее тела, смешанный с запахами кормов для животных.

— Коппервинг! Я так рада, что Скуталу… но ты… твои глаза… — последние слова Флаттершай произошла едва слышным извиняющимся шепотом, словно бы во всем произошедшем была целиком и полностью ее вина. – Все эти дни ты… наверное, был один дома… а я даже не смогла решиться тебя навестить!.. Плохая из меня после этого подруга! Я… прости, я, наверное, лучше пойду…

— Флатти! Дорогая моя, успокойся, — веселый и уверенный голос пегаса был подкреплен взмахом крыла – вслепую нащупав желтую кобылку, он решительно притянул ее к себе, предотвращая попытки к бегству. Никакой обиды жеребец и вправду не испытывал – напротив, был только рад, что самые тяжелые первые дни они со Скуталу преодолели в одиночестве, избавив близких от зрелища его бессилия. – Поверь, все будет хорошо, я обещаю!.. А еще я хотел бы познакомить тебя со своим новым другом – Птуш, милый, давай к нам!

Пару раз взмахнув своими мощными крыльями, бухури спикировал на плечо Коппервинга. Тот ощутил толчок, но почему-то совсем не такой сильный, как можно было ожидать от такой крупной и тяжелой птицы. Встопорщив перья, Птуш пару раз переступил когтями – а затем оглушительно скрипнул в сторону наблюдающей за ним Флаттершай.

— Какой красивый! – восторженно умилилась кобылка. – Меня Флаттершай зовут, а тебя? – она протянула птице для приветствия кончик своего крыла и замерла в ожидании. Не видя происходящего, Коппервинг не мог не отметить продолжительную паузу, поэтому поспешил вмешался.

— Это большой серый бухури, и зовут его Птуш. Не обижайся, он не очень разговорчивый. К тому же, недоверчиво относится к новым знакомым.

— Вот это да! Я никогда и не слышала про таких птиц! А откуда он у тебя? В Эквестрии такие вроде бы не водятся, а то я бы знала… — Желтую пегаску прервали на полуслове. Птуш скрипел, верещал, щелкал клювом, ожесточенно хлопал крыльями. Коппервинг понял его хорошо если на треть – но общий смысл его слов был насмешливым, грубым и даже нецензурным. Выругавшись про себя, он как мог сгладил углы, заодно добавив кое-что из того, что узнал о птице ранее.

— Ээ… в двух словах если, он из Кантерии. В Эквестрии они действительно не живут, а у меня оказался с легкого копыта одной моей подруги. – Осекшись, жеребец с запозданием сообразил, что Флаттершай со своим особым талантом и так все поняла. Мысленно обругав бухури за несдержанный и хамский тон, он виновато улыбнулся, и неуверенно добавил: — А еще он поздоровался. Ну… вот как-то так.

— Подожди… так это были не просто крики, а… речь? – округлила глаза пегаска. – Он что-то сказал, а ты – понял?

— Ну… да. – На лице Коппервинга явственно читалось непонимание. – За последние пару недель я выучил немало слов на его языке, так что…

— Вот это да! – восхитилась кобылка, расплываясь в широкой улыбке. В ответ на это птица издала несколько щелчков, прозвучавших как издевка. – Скажи, а это он тоже что-то сказал, или…

— Ага, — натянуто улыбнулся жеребец, изо всех сил стараясь не краснеть. Услышанное можно было перевести как «трах» — и было совсем нетрудно догадаться, на что именно бухури намекал. «Рога Дискорда, никогда не думал, что мне однажды может стать стыдно из-за какой-то птицы! Хорошо, что Флатти не поняла… а кстати, почему?..» — Извини, но это я переводить не буду – увы, ему не очень понятна сама концепция вежливости.

В ответ Птуш разразился длинной тирадой. Коппервинг понял далеко не все, но и этого хватило, чтобы вогнать его в краску. Непонятно как, но даже сами издаваемые птицей звуки звучали насмешливо и с издевкой. Пегас не мог понять, за что его пернатый поводырь так невзлюбил желтую кобылку, но от души понадеялся, чтобы смысл и этих слов до нее не дошел.

— Все это… очень странно. Я не поняла ни слова! Такого не случалось… не случалось… — Флаттершай мелко задрожала. – С того дня, как я получила Метку… У меня никогда не было проблем с животными! Я их понимаю, з-забочусь о них… Почему… почему я не могу понять Птуша?..

— Скажи ей, что она глупая. — Бухури говорил медленно, чтобы пегас понял каждое слово. Желтая-кобыла-летать мне не нравится. Переведи.

— Прекрати, это было уже откровенно грубо! – возмутился в ответ Коппервинг. – Ты ее впервые видишь, в чем причина такого отношения?!

— Ты его понял… Вы действительно общаетесь… Но тогда почему я его не поняла?!.. – в глазах Флаттершай заблестели слезы. Даже без перевода, слова Птуша попали точно в цель, и окончательно сбили пегаску с толку.

– Ведь это… это!.. Это часть моего Особого Таланта, умение говорить с животными! Но он… я… о, Селестия!.. Неужели мой Дар… пропал?! – Не обращая внимания на пытавшегося ее успокоить Коппервинга, кобылка издала панический писк и со всех ног ринулась куда-то прочь.

У костра воцарилась тишина. Наконец, жеребец медленно выгнул шею в сторону сидящего на его плече бухури. В ответ тот начал издавать странные звуки, напоминающие тихие ехидные смешки.

— Ну и зачем ты с ней так? Она хорошая. Добрая. – Коппервинг вздохнул. Не такого он ожидал добиться от разговора с Флаттершай! Пегас думал, что может быть хоть она, знаток животных, сможет поведать что-то новое о его питомце, особенно – почему это на него не действует алимантия. Вместо этого появился еще один очень интересный вопрос: — И почему это она не смогла тебя понять? Она может разговаривать что с кошкой, что с птицей! Как с рыбой, так и с жуками! Почему с тобой-то нет? В чем причина?

Ответом была короткая фраза, исчерпывающая в своем цинизме: «Потому что я не хочу с ней говорить. Захочу – поймет. Но не хочу. Решила, что я обычная птица. Оскорбила».

— Значится, так… — устало вздохнул пегас. Затем подпустил в голос льда: – Сейчас ты отправишься на ее поиски. А как найдешь – извинишься, ясно? И сделаешь так, чтобы она тебя поняла, я доступно изъясняюсь?

— «А если нет?»

— Тогда мы с тобой не на шутку поссоримся. Птуш, я не…

— «Ладно. В этот раз сделаю, как просишь». – На какой-то миг бухури показался пегасу тяжелым, как двухпудовая гиря – но столь же внезапно ощущение исчезло. Взмахнув крыльями, птица полетела куда-то прочь, оставив у костра потирающего плечо Коппервинга.

— Не было печали, как приехала Узури… Рога Дискорда, да что ж это за создание такое – большой серый бухури, с именем Птуш?..

Работы на кухне и в самом деле оказалось не так уж и много – всего-то вымесить тесто да нарезать всевозможную начинку для пирогов. Скуталу сначала не могла понять, что же мешало приготовить все заранее, чтобы потом не отвлекаться во время праздника? Оказалось, что это тоже было частью традиций, но уже местной, понивилльской – считалось добрым знаком, если на протяжении всего празднества гостям подавали выпечку, только что вынутую из печи.

Ловко вымешивая копытами тесто, Блум рассказывала последние новости и со знанием дела говорила о бесчисленных тонкостях приготовления праздничных блюд. В свою очередь Скуталу, пусть и с некоторой неохотой, рассказала подруге о самочувствии Коппервинга. Услышав историю, как опекун хитростью заставил ее прочесть ту книгу, земнопони долго и заразительно смеялась, и даже назвала обоих пегасов «яйцеголовыми». Но потом, посерьезнев, даже с некоторой завистью добавила, что ей бы и самой хотелось, чтобы к ее обучению хоть кто-то относился так же настойчиво и творчески.

Работа уже подходила к концу, когда наконец появилась и Свити Белль; извинившись за опоздание и сменив свое нарядное платье на фартук и колпак, единорожка принялась за работу. Зажатый в ее телекинетической хватке, нож стремительно кромсал последние яблоки, да так ловко, что подруги невольно засмотрелись на это зрелище. Заметив, что стала центром всеобщего внимания, белая кобылка покраснела. А потом, словно бы красуясь, она ухватила магией целую тарелку с яблочными ломтиками. Покружив их в хороводе под крышей кухни, Свити с горделивой улыбкой направила их в кастрюлю к остальной начинке.

— Ну ниче себе! – поразилась Эпплблум. – Уж не знаю, чем ты последние дни занималась, но твой телекинез стал куда лучше!

— Благодарю, — кокетливо улыбнулась единорожка. – Это все занятия в больнице, у доктора Хорса. Последние несколько дней он показывал на специальном поникене, как правильно зашивать раны. А там и нитка, и иголка, и края держать… Зато и результат на лицо!

— Раны? Зашивать?.. – Скуталу побледнела и зябко повела плечами. Воспоминания о времени, проведенном на больничной койке, были еще свежи в ее памяти. – И… тебе что, нравится?

— Как ни странно, да, — задумчиво отозвалась Свити Белль. – До недавних событий я о таком вообще не думала, а теперь была бы очень рада Метке, связанной с медициной. Это действительно интересно и важно… более того, мне это действительно нравится. Ну и получается неплохо, сестра Редхарт меня постоянно хвалит!..

Слушая рассказ подруги, Эпплблум нет-нет, да и бросала быстрые взгляды на свой все еще пустой бок. Ей все чаще казалось, что их команда, Метконосцы, трещала по швам. У Скуталу уже была метка, а Свити, хоть пока еще и оставалась пустобокой, хотя бы осознала, чем бы ей хотелось заниматься в жизни. Для желтой же земнопони оставалось неясным, где искать Метку для нее самой. В каком деле, в каком труде? Сколько времени это у нее займет? И не изменится ли необратимо их дружба, разделенная отметками на боках – или их отсутствием? На какой-то миг Эпплблум вспомнила давнюю мечту, что они с подругами получат Метки в один день, за одно общее и каким-то образом для всех них близкое дело – вот только такое разве что в сказках бывает!.. Внезапно ей в голову пришел тот вечер, когда она знатно налакалась в баре – и откуда ее потом Айроншилд тащил на руках. Учитывая, как сильно у Блум болела голова на утро, можно было представить, что она была близка к получению своей Метки – за упорство и алкоголизм. Страшно было даже представить, какой рисунок мог в результате этого украсить ее бедра – с человеком, выносившим ее из бара на руках? И… не повторялась ли в таком случае картинка до бесконечности – она, у Рони на руках, с Меткой на боку, где она будет у него на руках, с Меткой на боку…

— Эй, девчат, не заснули? – дверь приоткрылась, и внутрь заглянула Эпплджек. – О, все порезали! Ай да умницы! – Фермерша с улыбкой оглядела миски с нарезанными яблоками и огромную кастрюлю с тестом. – Блум, давай-ка тогда с тобой отнесем все это, да пироги к печи подготовим! А вы – сгоняйте-ка пока на склад за мукой да сахаром на вторую партию, лады?

Следуя за Свити Белль, Скут прошла через длинный извилистый проход между шатрами, отделяющий саму кухню от пышущей жаром зоны готовки и выпечки. Подойдя к складу, пегаска скользнула за подругой внутрь, оказавшись в тускло освещенном помещении, вдоль стен которого вытянулись стеллажи с различными припасами. Окинув беглым взглядом полки, она отыскала небольшие мешки с мукой и картонную коробку с надписью «сахар». Скуталу шагнула было вперед, но тут неожиданно почувствовала нежные прикосновение к своему телу. Секундой спустя она уже была поднята на задние копыта, и с неожиданной силой прижата к стенке.

Низко наклонив голову, Свити Белль хрипло и тяжело дышала. Стоя в той же позе что и пегаска, она одной ногой крепко обнимала подругу за талию, тем самым плотно прижимая к себе; вторым копытом она опиралась о стену, в считанных дюймах от ее лица. Зеленые глаза единорожки лихорадочно горели, по лицу стекали капельки пота; тесное пространство склада постепенно заполнял запах духов – виноградным оттенкам Скуталу вторили сладкие сливочные нотки парфюма Свити Белль.

От неожиданности пегаска успела даже слегка струхнуть – слишком уж внезапными и решительными были действия ее подруги. Да и блеск ее глаз казался каким-то неестественным… Натянуто улыбнувшись, Скуталу попыталась хоть немного отстраниться – да не тут-то было!

— Свити? Ты что делаешь? – запинаясь, проговорила рыжая кобылка. – Тебе не кажется, что…

— Прости… прости, но я просто не могу!.. – По лицу единорожки текли слезы, угрожая размыть тушь. Голос ее дрожал. – Ты… ты нужна мне! Я хочу быть с тобой, я должна быть с тобой! Каждый миг, что мы не рядом, хуже любой пытки! Я боюсь своих чувств, но и молчать тоже не могу! Я!.. я… я лю… люб… — в этот момент силы ее неожиданно оставили. Выпустив подругу из своей хватки, Свити Белль осела на пол и горько разрыдалась.

Несколько долгих секунд Скуталу смотрела на рыдающую единорожку. Эхо невыраженных слов гулко звучало в ее ушах, без преувеличения выбивая почву у нее из-под ног. Опустившись на ноги, пегаска неуверенно обняла подругу – на что та, не переставая плакать, почти до боли вцепилась в нее всеми конечностями. Неловко поглаживая Белль по спине кончиком крыла, Скут чувствовала себя на редкостно паршиво – не только от самого ее признания, но в куда большей мере от неготовности разделить эти чувства. По крайней мере, сейчас.

Наконец, бурный поток слез ослабел, а потом и вовсе иссяк. Шмыгая носом, Свити достала из кармана платья носовой платок и зеркальце. Стерев разводы от косметики, она трубно высморкалась, и посмотрела на подругу своими красными после плача глазами.

— Прости еще раз. – Голос ее был хриплым, а губы все еще дрожали. – Опять я все испортила… Вывалила на тебя свои переживания, надежды и страхи. А ведь ты просила дать тебе время, не торопить и не давить… а я!..

— Ну хватит уже, ну честное слово! – залившись краской, Скуталу не могла заставить себя смотреть на единорожку. Вместо этого она обняла ее еще крепче, чувствуя, как от ее прикосновений у той проходит дрожь и успокаивается дыхание. «Ну почему же именно сегодня?.. Хотя, кажется, я уже знаю, о чем она в итоге хочет меня попросить…»

— Просто… последние дни мы почти не виделись, не считая школы. И без нашего общения, звуков твоего голоса, твоей улыбки… я просто поняла, что словно задыхаюсь, чахну, мучаюсь. Моя жизнь сера и скучна, если я не вижу твоих ярких глаз, не могу тебя обнять, хоть кончиком копыта прикоснуться!.. Я хочу… целовать тебя, страстно, нежно, долго! Хочу чувствовать мягкость твоих губ, твои ласки, хочу… хочу с тобой… – Единорожка смущенно осеклась, не в силах произнести вслух то, о чем она тайком вычитала в одной из книг Рарити, и о чем стеснялась даже думать. Вместо этого Свити отстранилась и обхватила голову Скуталу передними ногами, практически вынуждая посмотреть в свои глаза. Несколько долгих секунд кобылка боролась со страстным желанием поцеловать подругу, но так и не решившись, выпустила ее.

– Я не знаю, что и делать, — продолжила она. Правда, не знаю… Если это – и есть «любовь», то я даже не уверена, радоваться этому или бояться. Ведь ты можешь сказать мне «нет» — а как жить с этим дальше, я и понятия не имею… Это как болезнь, как инфекция! Но от нее не помогут таблетки, не спасет блеск скальпеля и чистота бинтов… не поможет даже магия. – Голова единорожки поникла, ноги бессильно опустились. – Но ты, ты – можешь! Дай ответ, скажи, как дальше жить и что мне делать!..

— Я… я пока что не могу разделить твои чувства. По крайней мере, сейчас. Прости… – Слова давались Скуталу через силу. Она ясно видела, какую боль причиняла тем самым Белль – но и молчать она тоже не могла, была не в праве. – Ты мне нравишься… Правда, нравишься. Но я не просто так просила дать мне время – и сейчас я не могу ответить тебе взаимностью. Я просто не готова!.. Однако, если тебе станет от этого легче, я могу постараться проводить с тобой побольше времени – как подруга.

— Ну хоть так… — еле слышно вздохнула единорожка. – Прости, я все усложняю, опять. Но и молчать больше уже не могла… — Помолчав, она продолжила: — Скажи… а могу я тебе еще кое о чем попросить?

— Конечно, слушаю тебя… — «Ну, вот оно…» — подумалось пегаске.

— Сегодня, последний танец… ты… ты не согласишься станцевать его со мной?

Последний, пятый танец на празднике – был собственно сам Танец Звездной Ночи. Он устраивался глубокой ночью, а допускались на него лишь взрослые, да подростки от пятнадцати лет – того возраста, когда в те древние времена пони переставали считаться жеребятами. Когда-то прежде его могли танцевать только разнополые пары, символизируя тем самым начало новых или же укрепление прежних отношений. Если же от таких союзов рождались дети, то они считались особо благословленными, им приписывались удача, крепкое здоровье или же достижения в расовых способностях. Со временем правила заметно смягчились – танец больше не ограничивался условиями полов. Более того, его могли исполнить родные или даже просто друзья – одним словом, те пони, кто испытывал друг к другу действительно сильную привязанность и близость. Однако же, хоть никто и не подумал бы осуждать образовавшуюся для такого танца пару, далеко не каждый решался заявить таким вот образом о своих отношениях, тем более – сразу на весь город. Все это Скуталу узнала из той книги и рассказов опекуна – и от одних лишь мыслей о том, чтобы выйти на такой танец, по ее спине пробегали мурашки. Тем более – если в паре со Свити Белль…

«Только представь, что скажут ее сестра, родители!.. Наши учителя и одноклассники, Эпплблум и Коппервинг!.. Хотя он-то, пожалуй, лишь порадуется, без вопросов и косых взглядов. Впрочем, то, что ты сама задумала – что, лучше? Или косо смотреть меньше будут? Правда, там еще вилами на воде писано, сбудется или нет. Но тем не менее…»

— Прости, но я не могу, — виновато ответила пегаска. – Не сегодня. Мне нужно разобраться в своих чувствах, понимаешь? Быть честной… что к тебе, что к себе самой.

— Ладно. Я понимаю, — единорожка улыбнулась ей сквозь слезы. – Мм… может, пойдем обратно? А то Блум нас хватится… И давай ты первая, ладно? Мне бы хоть пару минут, в порядок себя привести, выплакать последнее…

— Как скажешь, Свити. – Неловко выпутавшись из ее объятий, пегаска на мгновение помедлила – а затем нежно поцеловала подругу в щеку. Та в ответ невнятно пискнула, и уставилась на нее круглыми от изумления глазами. – Ты моя лучшая подруга, Свити Белль. Пожалуйста, давай не будем со всем этим нестись, сломя голову? Все это… в новинку для нас обеих. Дай мне время, прошу тебя. И тогда, надеюсь, однажды я все же смогу ответить на твои чувства. Но просто не сейчас, не сегодня. Прости еще раз – и запасись терпением.

Оставив единорожку на складе, Скуталу перекинула через спину кулек с мукой, и поспешила назад на кухню. Ее план, ее задумка, о которой она так и не решилась поведать Белль, впервые показалась ей дурной и неудачной – в первую очередь потому, что пегаска и представить не могла, как бы она вообще посмела после такого смотреть в лицо своей подруге. С другой стороны, сама ее идея была для нее куда важнее, значительнее всего прочего – и Скут с удивлением осознала, что была готова воплотить ее в жизнь, невзирая на любые последствия. Но вот Свити!.. Раздираемая противоречивыми чувствами, пегаска устало помассировала виски, пытаясь избавить голову от упрямо лезущих в нее мыслей. Как ни странно, это помогло – хоть и ненадолго. Промучившись остаток пути до кухни, рыжая кобылка с облегчением вверила себя руководству Эпплблум – та сходу так плотно нагрузила ее работой, что ей просто не оставалось времени на размышления.

Пять минут спустя вернулась и Свити Белль, удерживая телекинезом картонную коробку с сахаром. Желтая земнопони начала было расспрашивать по поводу ее задержки, но почти сразу же осеклась, заметив ее красные глаза и подпорченный слезами макияж. Не рассказывая подробностей, единорожка лишь слабо улыбнулась, заявив, что ничего страшного не произошло, и с ней уже все в порядке. Наскоро приведя себя в порядок, она вернулась к работе, с прежней ловкостью нарезая яблоки.

Эпплблум несколько раз перевела взгляд с одной подруги на другую. Позднее возвращение Свити Белль, ее заплаканные глаза – все это выглядело хоть и странно, но не подозрительно. А вот тот факт, что Скуталу на все это никак не отреагировала, хотя обычно первой же рвалась на защиту единорожки!.. Все это ясно говорило о том, что в произошедшем, что бы там не случилось, поучаствовали они обе. Ну а то, что подруги ей так ничего и не рассказали, ясно давал понять, что дело было личным, и касалось только их двоих.

Вздохнув, Блум вернулась к работе. Произошедшее вновь заставило ее задуматься об их дружбе, и от этих мыслей снова показалось, что она трещит по швам. У ее подруг, как оказалось, были от нее свои секреты… и это после всего того, через что они прошли, и что вместе пережили! Нет, она не могла не отметить того, что в последнее время Скуталу и Свити Белль сильно сблизились… но никак не ожидала, что одновременно с этим они еще и отдалятся от нее!

К счастью, работы оставалось уже совсем немного, и вскоре они закончили. Усевшись на стоящих у стены тюках сена, подруги неуверенно переглянулись, словно не решаясь нарушить воцарившуюся на кухне тишину. За стенками шатра слышались радостные голоса, что-то оживленно объявлял церепонимейстер, звенел детский смех и шумные тосты взрослых. Все это столь разительно отличалось от царящей у них атмосферы, что Блум не выдержала, и подала голос первой:

— Ну… Так какие у вас планы на праздник? – Голос земнопони был преувеличенно бодр и весел. – Скоро будут танцы, определились, с кем бы хотели пойти?

— Я… мне надо найти сестру, спросить… — тихий голос Свити запнулся на полуслове. Наконец, она почти через силу выдавила: — В смысле… поговорить. И… я… Увидимсяпозжепока! – выпалив скороговоркой последнюю фразу, единорожка сорвалась с места и выбежала за дверь.

Некоторое время оставшиеся кобылки молчали. Эпплблум, уже не думая о приличиях, вопросительно смотрела на пегаску. Не дождавшись ответа, она наконец не выдержала:

— Селестия милосердная, да что с вами двумя сегодня не так? – от громкости ее возмущенного голоса Скуталу поморщилась, как от зубной боли. – Сперва Свити заявляется сюда в слезах – и эт после того, как вы вместе ходили на склад, между прочим! А теперь, стоило лишь мне заговорить про танцы, как она убежала отсюда, сломя голову!

— Блум, не обижайся, но… это наше с ней дело, ну правда… — попыталась было образумить подругу пегаска. – Есть… некоторые сложные моменты, и нам со Свити Белль нужно их прояснить друг для друга. Но как только все решится, ты узнаешь первой, правда!

— И какая же это между вами кошка пробежала? Вы с ней в последнее время так сблизились, а тут вдруг такое! Чего не поделили-то?.. – На этих словах земнопони потрясенно ахнула, лицо ее густо покраснело, а губы медленно растянулись в широкой улыбке. – Ну конечн, ведь сегодня Праздник Звездной Ночи! Вы не поделили жеребчика, и поругались из-за того, кто с ним будет нынче танцевать, вот оно что! Ну, и кто ж тот счастливчик, за которым решили приударить сразу две мои подруги, давай же, рассказывай!

От такого вывода у Скуталу едва не отвисла челюсть от изумления. Нельзя было сказать, что догадка Эпплблум была совсем уж далека от истины, просто… она была в неверном направлении. Но по выражению на лице подруги, пегаска с облегчением поняла, что та восприняла ее реакцию как подтверждение своих догадок. Это упрощало дело… по крайней мере, временно. О том, что может случиться по итогам праздника, кобылка старалась даже не думать.

— Что могу сказать? У тебя котелок всегда варил неплохо! – натянуто улыбнувшись, Скут игриво ткнула подругу копытом. «Я же не сказала ни «да», ни «нет», правда? И не сказала прямую ложь? А то, что она может меня неправильно понять… ну что поделать – не объяснять же ей всю эту ситуацию со Свити! Тем более, что и я сама ее до конца понять не в состоянии…»

Пытаясь успокоить себя этими мыслями, пегаска вдруг с неприятным удивлением осознала, кто еще мог бы думать и действовать похожим образом. Узури. О чем-то подобном рассказывал Коппервинг, да и сама она при встрече с зеброй не могла не заметить эту ее странную манеру вести беседу. В разговоре с ней лишь прямой и недвусмысленный вопрос был гарантией того, что тебе ответят именно на то, о чем ты спрашивал. «Не то что бы это было действительно плохо… но и не обратить на такое внимание было невозможно. Специально ли она так делала? Или это было лишь побочным эффектом ее должности? Коппервинг на это вроде бы не обижался – даже наоборот, чуть ли не с восхищением говорил, как она его порой подлавливала… Словно бы это было своего рода игрой – имея возможность спросить прямо и получить правдивый ответ, но при этом вести беседы, где каждая фраза может иметь несколько значений и смыслов. Однако, я сама так не умею, да и не хочу. И чтобы со мной вели такие двусмысленные разговоры – тоже не желаю. Но почему же тогда я ответила Блум именно так, а не иначе?..»

— Так и знала! – восторженно захлопала копытами земнопони. – Иии, кто же ваш избранник? Кто ж вас рассорил, кто встал меж вами?

— Прости, но я промолчу, — уже смелее улыбнулась пегаска, и поспешила перевести тему. – А тебе-то, небось, тоже кто-то из жеребчиков приглянулся, мм? Ну-ка, ну-ка…

— Я с’бираюсь пригласить на танец Рамбла, — покраснев, ответила Эпплблум. И тут же спохватилась. — Эй, надеюсь, вы не на него глаз положили? Потому чт…

— Это не Рамбл, не переживай, — успокоила его Скуталу. – Но… постой, он же пегас! А ты из Эпплов, и…

— И что с того? – неожиданно холодно перебила ее желтая кобылка. – Среди моей родни есть не только земные пони – таких немного, но все же. К тому же, я его лишь на танец приглашаю, а не под венец. Хотя даже если и случилось бы так – ты что, всерьез подумала, что меня бы осудили, а его не приняли лишь за то, что он – пегас? Тут чувства важны, совместимость, близость и комфорт!

— Прости! Брякнула, не подумав, — поспешила с извинениями Скуталу. Ей невольно вспомнился чопорный и гордый Клаудсдейл, в котором физически не могли жить пони прочих видов. Тем самым жители ставились перед фактом: выбирать партнёра из числа одних лишь пегасов, или же убираться прочь из города. – Действительно, глупо было бы судить пони не по его достоинствам, а по одной лишь расе.

— Ладно, проехали, — сменила гнев на милость Эпплблум. – Скоро уже объявят первый танец, так что я, пожалуй, пойду. – Поднявшись на ноги, она откуда-то из-под стола вытащила небольшой сверток. Развернув, земнопони достала из него пышный букет из желто-красных кленовых листьев, промеж которых виднелись несколько гроздей спелой рябины. – Для цветов не сезон, но зато моего окраса… как думаешь, оценит?

— Непременно! – отозвалась пегаска, бросая взгляд на висящие над дверью часы. Время шло, а она отыскала одну лишь Флаттершай. Наверное, Коппервинг уже заждался или даже заскучал… — Ну… Я, пожалуй, тоже пойду – танцы или нет, но у меня еще есть дела. Увидимся, Блум! – Наскоро попрощавшись, Скуталу торопливо выскочила наружу.

— Эй, так ты пойдешь танцевать-то, или нет? – раздался ей вслед крик земнопони, но она его уже не слышала.

Отгремела музыка первого танца. Только что кружившиеся в вальсе парочки дружно осадили лавки с едой и напитками, толкались у лотков подарками и сувенирами, занимали длинные столы и скрывались за пологами шатров, где подавались горячительные напитки. Постепенно вся эта спешка немного успокоилась, оркестр заиграл новую мелодию… а Скуталу все никак не могла найти что Твайлайт, что Айроншилда. Дошло до того, что она, поборов стеснение, пыталась расспрашивать других гостей. Однако и тут выходило, что их на празднике либо никто и вовсе не видел, или же Скут с ними уже несколько раз успела разминуться.

В своих поисках она несколько раз ходила проверить костер Коппервинга – к ее облегчению и радости, опекун всякий раз был в компании кого-то из прочих пони. Скуталу видела доктора Хорса, Черили, Берри Панч и кого-то еще, из-за расстояния не сумев даже опознать, кобылка это была или жеребец. Один раз ей показалась, что она видела летящего куда-то Птуша – но был ли это бухури, или же обычный филин, пегаска так и не рассмотрела.

Устав от непрерывных обходов, Скуталу подошла к одной из лавок, где взяла себе кружку морса и пару пирожков. Расположившись за ближайшим столиком, она только приступила к нехитрому перекусу, как вдруг услышала знакомые голоса. Не веря в свою удачу, пегаска повернула голову – и точно, через стол от нее сидела Твайлайт Спаркл, о чем-то оживленно переговаривающаяся с доктором Хорсом.

Увидев цель своих поисков, кобылка замерла в нерешительности. Казалось бы, чего проще – дождаться окончания их разговора, и попросить Твайлайт пойти пообщаться с Коппервингом. Но теперь ей пусть и с запозданием, но стали приходить в голову мысли о вероятной теме их беседы. Скорее всего – Ритуал, а кроме этого – их с опекуном состояние. Вот только вряд ли разговор с единорожкой ограничится одним лишь приглашением – наверняка та и ее саму попытается расспросить, а что ей на это отвечать, Скут представляла слабо. Можно было со всеми вопросами отправлять к Коппервингу, как тот когда-то и предлагал – вот только это наверняка бы не убедила такую умную пони, как Твайлайт. А ведь с той вечеринки в амбаре Эпплов, ни сама Скуталу, ни ее опекун, с ней не общались и ни разу даже не виделись. Коппервинг почти безвылазно сидел дома, а пегаска курсировала по маршруту до школы и обратно, изредка забегая на рынок за продуктами. Все остальное время пегасы проводили вместе – Скут даже с подругами считай не виделась, не говоря уже о прочих пони. Так что… у Твайлайт за это время наверняка накопилось множество вопросов, которые она захочет обсудить… А отвечать на них придется ей, поскольку именно ее единорожка встретит раньше… Рыжая кобылка уже прикидывала, как бы ей подговорить ту же Блум, чтобы та вместо нее поговорила с Твайлайт… как вдруг услышала, что ее зовут по имени. Медленно подняв голову, пегаска вздрогнула от неожиданности, увидев перед собой сиреневую пони. Держа магией поднос с парой стаканов и тарелкой с пирожными, единорожка с дружелюбной улыбкой повторила свой вопрос:

— Скуталу? Рада тебя видеть! Ты не возражаешь?.. – не дожидаясь ответа, она уселась за стол, одновременно пододвигая к ней напиток и тарелку со сластями.

— Ээ… здравствуй, Твайлайт. – Скуталу изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал нормально и естественно. – Как… поживаешь?

— Спасибо, все хорошо! – весело отозвалась та. Затем хитро улыбнулась, и посмотрела прямо в глаза пегаски. – А ты как, как Коппервинг? Смотрю, тот ритуал приносит свои плоды? Твой некогда поврежденный глаз выглядит совсем как здоровый! Доктор Хорс как раз рассказывал, что острота зрения тоже возвращается, и скоро от той травмы не останется и следа!

— Я… да, все хорошо, спасибо. – Сбитая с толку словами Твайлайт, Скут не знала, что и делать. Не дожидаясь ответов на свои вопросы, единорожка стремительно закидывала ее фактами, и было непонятно, на что из этого отвечать и как реагировать. В тщетной надежде, что та после этого уйдет, пегаска неуверенно озвучила цель своих поисков: – И да, кстати говоря, мой опекун просил Вас о встрече… поговорить хотел, так сказать…

— О, это я с радостью! Непременно! – На лице Твайлайт застыла широкая улыбка, но глаза ее не смеялись. – Но позволь, раз уж мы с тобой встретились, задать и тебе пару вопросов, не возражаешь? – Не дав рыжей кобылке вставить и слово, она бодрым голосом продолжила: — Вот и славно! И для начала… ты не могла бы мне рассказать о ритуале? Как там оно было – ну, на самом деле? – В голосе единорожки послышались покровительственные нотки. Она словно бы мягко и незлобно журила за хорошую, но уже ставшую известной шалость; обещала не наказывать – но и намекала на то, что снова обмануть себя не позволит. – Нет, Коппервинг тогда рассказал отличную историю, похожую на правду и практически непроверяемую… Но видишь ли, на эту тему я беседовала еще и с Зекорой. А уже она-то рассказала мне… всякого.

При упоминании зебры, пегаска дернулась, словно от удара. Даже для нее, далекой от интриг и словесных уловок Узури, было совершенно ясно, что Твайлайт на нее откровенно давит. Более того, прямо говорит о своей осведомленности, при этом не высказывая реальных фактов – вероятно, чтобы попытаться подловить на лжи. «Или же просто назвать что-то из моих слов неправдой, чтобы посмотреть мою реакцию, и как я буду из этого выкручиваться…»

Скуталу попыталась успокоиться и взять себя в копыта. Ей снова вспомнилась Узури, выражение ее лица – спокойное, застывшее, с легкой улыбкой и полуприкрытыми глазами, без каких-то лежащих на поверхности эмоций. Словно бы маска – но маска живая, дышащая, двигающаяся. Совершенная. Глубоко вздохнув, Скут попыталась успокоиться; а затем попробовала примерить ее на себя.

— И… что же такого «всякого» Вам рассказала наша общая знакомая? – ровным голосом спросила пегаска. Но судя на реакции Твайлайт, ее старания оказались тщетными.

— Много всякого разного, — усмехнулась единорожка. Ее рог едва заметно замерцал, окутывая их столик заклинанием тишины, не позволяющим кому-либо подслушивать их разговор. Более того, для окружающих теперь долетали лишь обрывки каких-то невинных фраз, да отзвуки обычной дружеской беседы. Само же заклятие было сплетено столь тонко и умело, что у ее собеседницы не было и шанса что-то заподозрить.

– Впрочем, сдается мне, что ты и так знаешь куда больше, чем могла поведать мне Зекора, не так ли? – Решив вопрос с секретностью, единорожка отбросила уловки, и стала спрашивать напрямую. – Про Исход… Ска’терри… Цесса… Про Звезды, в конце-то концов. Ну и само собой, про «Ритуал».

Скуталу лишилась дара речи. То, как явно Твайлайт выделила интонацией то слово… с невольным уважением, но одновременно с опаской и почти благоговейным страхом... Ведь именно так, словно с большой буквы, и называли тот кошмар все те, кому довелось в нем участвовать… или же те, кто слишком много про него знал… Так даже мысленно говорила сама пегаска, так отзывался о нем Коппервинг, и даже в речах госпожи Узури слышалось нечто похожее… «Она и вправду знает! Но что же мне сказать, что ответить? Ведь она от меня так просто не отстанет! Убежать? Нет, без вариантов. Все это совсем не похоже на Твайлайт, которую я знаю… но ведь и знаю я ее едва-едва! Как бы на такое ответила Узури? И что бы сделал он, мой опекун? Что?..»

Без труда читая по лицу пегаски ее растерянность и отчаянный поиск безопасного ответа, Твайлайт мысленно улыбнулась, и неожиданно зашла с другого конца.

— Прости пожалуйста, что я так давлю… но мне действительно нужно знать. И нет – ни тебя, ни Коппервинга, я ни в чем не осуждаю. – Видя удивление пегаски, она улыбнулась уже по-настоящему, дружелюбно и ободряюще. – Мы же с ним перерыли всю библиотеку Золотого Дуба в тщетных поисках заклинания или какого-то другого способа вылечить твой глаз. И вместе отправили десятки писем лучшим докторам по всей Эквестрии, спрашивая совета и консультации. Нам не повезло… но я искренне рада, что повезло ему.

— Тогда… зачем меня обо всем этом спрашивать? – недоверчиво отозвалась пегаска. – Спросите лучше самого Коппервинга, я Ритуал почти не запомнила, ведь…

— Если верить словам Зекоры, то Ритуал ты помнить должна, — мягко прервала ее единорожка. – Ведь это ты была в роли «страждущей», а значит – ключевой участницей обряда. Сомневаюсь, что ты могла бы им в полной мере управлять – опыта и знаний у тебя, к счастью, не было… но находиться в сознании ты была просто обязана. Уж не знаю, как Ска’терри поступали, если цель исцеления была настолько тяжело ранена, что находилась в беспамятстве… но это ведь не твой случай, правда?

— Вас послушать, так можно подумать, что и сами Ритуал способны провести! – огрызнулась Скуталу. Пытаясь выиграть время, кобылка подтянула поближе тарелку со сластями. Она не могла понять, что же стояло за расспросами единорожки. С одной стороны, Твайлайт не спешила брать пример с Зекоры и обвинять их в поклонении Звездам; но с другой, она ясно давала понять, что в этом хоть немного разбирается, и изначально недобрая природа Ритуала не является для нее тайной. Скут уже смирилась с тем, что ей хоть что-нибудь, но рассказать придется – вот только о чем?..

— Ну что ты, куда уж мне! – рассмеялась единорожка, пододвигая к собеседнице еще и стакан с напитком. – Я ведь не зебра, в конце-то концов. А ты все же напрасно злишься, и зря мучаешься от недоверия. Зекора со мной говорила, это так; вот только я не стала слепо верить всему, что от нее услышала – слишком уж невероятными были ее предположения. Более того, мне показалось, что и сама она уже начала сомневаться во том, о чем рассказывала.

Услышав об этом, пегаска от неожиданности поперхнулась пирожным. Секунду спустя она ощутила на спине похлопывание от чего-то крупного – Твайлайт несколько раз ее осторожно постучала чем-то вроде магического копыта, только размером со школьный учебник. Откашлявшись, Скуталу жадно приложилась к стакану с вишневой газировкой, а потом ошарашенно посмотрела на единорожку.

— Зекора… с чего бы это она переменила свое мнение? – неверяще спросила Скут. – А тогда такие стихи читала!.. – Тут она осеклась, понимая, как легко ее подловили.

— Именно! – отозвалась единорожка, ничем не выдавая своей реакции на признание пегаски. – Разумеется, тогда она вам не поверила, и стала наводить по городу справки, не случилась ли с кем из жителей беда. И представь себе ее изумлению, когда слепнуть начал никто иной, как сам Коппервинг. Тут-то она ко мне и пришла, хотела посоветоваться. Ведь тот ритуал, о котором она знала, гарантировал немедленный и необратимый результат. А у вас наоборот – все постепенно, да и Коппервинг не сомневался, что зрение к нему вернется. Есть над чем подумать, правда?

— Более того! – продолжала Твайлайт. – По словам Зекоры, для Ритуала обязательна жертва, необратимо теряющая то, что излечивает у себя страждущий. В твоем случае, это зрение. – Единорожка ненадолго замолчала, словно бы что-то обдумывая, и продолжила. – И я достаточно хорошо знаю Коппервинга, чтобы быть уверенной: на такое он не пошел бы никогда. Да и сама подумай – ну кого из всего города можно было назначить на такую роль? Разве что Лютефиск в голову приходит. Вот только… твой опекун если и способен опуститься до убийства – то лишь в состоянии аффекта, а не хладнокровно и обдуманно. В тот вечер он вполне мог бы забить директора до смерти, когда решил, что тот… ну, что тебе уже было не помочь. – От этих слов обеих кобылок передернуло. Скуталу – от нахлынувших воспоминаний, а Твайлайт – за счет живости воображения, с готовностью нарисовавшей картину того страшного вечера.

Тряхнув головой, она заставила себя продолжить:

— Но вот уже потом, когда вы со Свити Белль были в безопасности, ему бы и в голову не пришла бы мысль довести дело до конца. Несмотря на свою вспыльчивость, из-за которой сам же больше всех и страдает, твой опекун не злодей и не мерзавец. Он может кричать, ругаться, требовать у властей разбирательства и возмещения вреда – но никогда не опустится до самосуда и даже обычной мести. И уж тем более Коппервинг не пошел бы на то, чтобы за счет потери зрения у другого пони пытаться вылечить твой глаз. Любого, даже Лютефиска! Здесь Зекора явно не права в своих предположениях. Поэтому, очевиден тот факт, что твой опекун в Ритуал и его последствия верил – искренне и всем сердцем. Он бы не стал рисковать и тем более жертвовать своими обоими глазами, чтобы вылечить один твой, несмотря ни на какие обстоятельства. И я говорю это не к тому, чтобы ты в нем разочаровалась, вовсе нет. Просто при таком итоге могло получиться следующее – полностью зрячая ты и полностью ослепший Коппервинг. А это вынудило бы тебя заботиться о нем, на всю вашу оставшуюся жизнь. Так что он не просто верил – он доподлинно знал, что все сработает как надо!

— Ох, Твайлайт… — устало закатила глаза пегаска, едва та завершила свой монолог, и жадно приложилась к бокалу с соком. За последние несколько минут было высказано столько фактов и предположений, что отпираться было уже бесполезно. Из всего услышанного ее по-настоящему зацепила лишь та часть, что касалась ее опекуна. Об этой его стороне характера она и не подозревала раньше… а он не говорил, и тем более ее не показывал. Сделав себе мысленную пометку как-нибудь обсудить этот вопрос, Скуталу попыталась поскорее завершить этот тягостный разговор.

– Ну что ты хочешь от меня услышать? Мой опекун просил меня отыскать тебя, и пригласить к нему на беседу. С чего ты вообще взяла, что я лучше него запомнила тот Ритуал? Или что я лучше знаю про его историю и смысл? Почему вместо того, чтобы пойти обсудить все это с кем-то своего возраста, ты наседаешь на меня? Интеллект свой хочешь показать? Знания? Задавить опытом и закидать градом вопросов?

— Почему? – взгляд кобылки стал пронзительным и цепким, а голос стих до негромкого шепота. Одновременно Твайлайт тщательно проверила накрывающее их стол заклятие. Убедившись в целостности, единорожка на всякий случай усилила его дополнительной порцией магии – разговор явно переходил к сути, и посторонним такое слышать было попросту нельзя. Все это заняло лишь несколько мгновений, затем она продолжила:

– Да потому! Вы с Коппервингом и Узури совершили то, что другие считали невозможным! Воззвав к силам, которых вы не понимаете, у вас получилось совершить чудо – и я не преувеличиваю! Исцелить ослепший глаз – такое не под силу ни Хорсу, ни его коллегам, пусть соберутся хоть со всей Эквестрии. И дело не в слабости магии – мы не представляем даже, с какого вообще края к такому подступиться!

— Что, и принцессам не под силу? – насмешливо спросила Скуталу. «Это она что, таким вот образом пытается меня запугать? Серьезным взглядом да выразительным шепотом? По сравнению с той свиньей Лютефиском, смотрится попросту жалко. Гораздо неприятнее было, когда она рассказывала мне о своих знаниях по Ритуалу, а я даже и не знала, что ей на это сказать, да…» — К ее удивлению, после Твайлайт этого вопроса заметно скисла, и ненадолго замолчала. Хоть и не зная точной причины, пегаска попыталась еще сильнее надавить на эту тему. – Коппервинг говорил, что писал им… правда, без подробностей, но раз уж ему пришлось обратиться к Ритуалу, задача оказалась не для принцесс. Не могли, или же… не захотели… для меня-то суть была одна.

— Селестия и Луна – вопрос особый, и это не нам их судить, — отозвалась единорожка. Она до сих пор чувствовала себя виноватой, что не рассказала пегасу про связывающий Принцесс запрет. Ведь тогда бы он не написал то злосчастное письмо, не получил бы в ответ аудиенцию во сне у Луны, не разочаровался бы в Принцессах и не стал бы искать другого пути. Но это касалось лишь их Коппервингом, и ни с кем другим обсуждать этот вопрос она не собиралась.

– Но вот ты, как мне кажется, просто до конца не понимаешь, о чем я говорю. Ты получила исцеление от какой-то неведомой силы, и все вроде бы обошлось без непоправимых последствий. Ты счастлива, и это естественно. Но задумалась ли ты, представлял ли твой опекун, что будет дальше?

— Многие другие пони… и не пони тоже – минотавры, зебры, грифоны и все прочие – тоже захотят лечиться? – непонимающе отозвалась пегаска. Она не могла понять, что же тут могло быть плохого – больные получают исцеление, а зебры-целители – соответствующую оплату. Вряд ли они стали бы ломить запредельные цены, доступные лишь богатеям – ведь так можно было бы вылечить меньше страждущих, а значит, и денег в целом было бы меньше… Не говоря уже о том, что это было бы несправедливо и мерзко… — Что в этом плохого-то?

— А то, Скуталу, что мы еще доподлинно не знаем, как именно работает Ритуал. Если что-то где-то убыло, то в другом месте неминуемо прибавится. К каким на самом деле силам взывает Ритуал? Почему они отвечают на него? В чем их интерес, какая выгода? Ведь не думаешь ли ты, что они отвечают на призыв по доброте душевной, и лечат просто так, из жалости?

— Ну… наверное, нет… — неуверенно ответила Скут. От ее напускной серьезности не осталась и следа, а в памяти снова всплыли подробности Ритуала. Та гнусавая мелодия, чудовищные маски, язык Узури – Узури ли? – слизывающий вонючую слизь с лица ее опекуна… Все это ну никак не походило на то, что могло понравиться каким-то добрым высшим силам… по крайней мере, с нормальным вкусом.

— А теперь представь, что таких Ритуалов проведут сотни, тысячи – что может произойти тогда? – проникновенно продолжала Твайлайт. Ей было отвратительно вот так давить на подростка, беззастенчиво пользуясь своими навыками и знаниями взрослого – но уж слишком важным был вопрос. – Зекора рассказывала мне о лидере Ска’терри, Цесса… Как он жил и как был убит, и что его последователи задались целью вернуть его из-за границы жизни и смерти. Что, если эта версия Ритуала – без жертвоприношений, без необратимого вреда – на самом деле служит для накапливания силы, чтобы вернуть его? Ты уже видела возвращения темной ипостаси принцессы Луны – Найтмер Мун; а теперь представь, что в этот мир вернется нечто подобное, если не хуже! Неужели ты считаешь, что твое молчание стоит даже малейшего риска, что такое чудовище вырвется на свободу?!

От воспоминаний о той ночи, пегаску передернуло. Вот она, в кои-то веки отпущенная из приюта на праздник, готовится встретить Селестию – а вот уже сжимается в комочек от нестерпимого ужаса, вызванного присутствием Найтмер Мун. И заново переживать те ощущения – да еще и с зебриканским уклоном – кобылке вовсе не хотелось.

— Что… что именно ты хочешь знать? – упавшим голосом сказала она. Вся ее решимость, весь ее настрой пропали без следа.

— Желательно, все. И с начала. – Единорожка старалась скрыть свои эмоции, но ее выдавала едва заметная улыбка.

— Об этом – к моему опекуну. – Видя ее улыбку, нервно подрагивающую из-за прикусанной губы, Скут не удержалась от ответной резкости.

— Ладно, как скажешь, — покладисто согласилась Твайлайт. – Знаешь, приятно видеть, как ты его защищаешь – это говорит о доверии, глубоком и искреннем…

— О, ты и представить себе не можешь, насколько я ему доверяю! – Вспылила в ответ Скуталу. Косые взгляды, шепотки и сплетни за спиной, невероятные домыслы и неприличные слухи – всем этим она уже была сыта по горло, и слова Твайлайт окончательно переполнили чашу ее терпения.

– Коппервинг – тот пони, кто, будучи для меня никем, по собственной воле и желанию стал для меня всем! Мы друг друга тогда совсем не знали, но это ему не помешало забрать меня из приюта. Он лечил мои бесполезные крылья, а потом и вовсе спас мне жизнь, с риском для своей собственной отбив у директора и его подельника! Ну а когда я после этого ослепла на один глаз, мой опекун был готов перевернуть небо и землю, лишь бы найти способ меня вылечить! И Дискорд подери, ведь нашел! – Пегаска задыхалась от гнева, с каждым словом распаляясь все сильнее. То, как Твайлайт отозвалась о Коппервинге – вроде бы и с уважением, но при этом как-то… неискренне, оскорбило ее до глубины души. Из всего Понивилля лишь он один по-настоящему воспринял ее всерьез, окружил заботой и поддержкой, заставил поверить в себя и в светлое будущее – и она никому не позволит порочить его имя.

– Он стал мне старшим братом, другом и учителем! Я никогда не знала родного отца – но он заменил мне даже его! И никогда – слышишь меня, ни разу! – не дал и намека на то, что я не могу ему доверять! Да, сперва я его побаивалась, это правда – но лишь потому, что за годы жизни в приютах слышала достаточно историй о том, как жеребят забирали в семью лишь затем, чтобы… тешить… низменные желания! Но вскоре я поняла, как же сильно ошибалась. Поняла, насколько же мне на самом деле повезло, прямо-таки невероятно повезло с ним встретиться! И поэтому, когда Коппервинг рассказал мне о Ритуале, я не сомневалась и секунды. Ты хоть понимаешь, Твайлайт, чего это ему в итоге стоило? Он лишился зрения, на целый месяц или даже два! И все лишь затем, чтобы я могла исцелиться, я!.. Никто из всей Эквестрии его не осудил бы, не пойди он на такое – ни ты, ни я, никто! Однако мой опекун решился, навсегда тем самым заслужив мою вечную признательность и благодарность. Вот ты недавно говорила о доверии – так послушай, что тебе на это я отвечу. Если Коппервинг скажет, что мне нужно прыгнуть вниз со скалы, но что за время падения меня поймают и я не пострадаю – прыгну не раздумывая, ибо даже и представить не могу, что он способен меня обмануть или предать моё доверие!

К горлу Твайлайт подступил неприятный ком. Она догадывалась, что сиротам в Понивилле нелегко жилось, и даже смена мерзавца-директора не способна была одним махом исправить положение, но… никогда всерьез не задумывалась, сколько бед пришлось на долю одной конкретной кобылки. Хуже было другое: никому из жителей и в голову не приходило проверить, как же на самом деле обстоят дела в местном приюте. Нет, они передавали туда вещи, игрушки, какую-то еду, книги – да она сама в прошлом месяце отнесла туда пару коробок! Но действительно попытаться вникнуть… расспросить жеребят, устроить какую-нибудь проверку или что-то в таком роде!.. В чем была причина такой слепоты, словно пеленой накрывшей весь город? Неужели равнодушие? От этой мысли Твайлайт содрогнулась. Но покопавшись в своей памяти, единорожка с облегчением определила, как ей казалось, истинную причину. Виной тому было не равнодушие – а искренняя вера в то, что в приютах у сирот должно быть все хорошо. Иначе и быть не может. Ведь это правильно, это справедливо и честно. Как и все остальные, она привыкла воспринимать любого незнакомца как доброго и порядочного пони, и тому пришлось бы здорово постараться, чтобы истратить этот кредит доверия. Аксиома, что «все пони – добрые пони», была известна каждому жеребенку. А сама жизнь в Эквестрии – справедливой, богатой, мирной и спокойной стране – подтверждала ее ежедневно.

Мигом позже, Твайлайт с ужасом осознала и ту причину, почему не жаловались на происходящее сами жеребята. Ведь если для взрослых было характерно ожидание, что в приютах должно быть все хорошо и прочее… то жеребятам был точно так же ясен тот факт, что в приютах им всегда будет плохо. Что бывают жестокие и злые кураторы, издевательства со стороны старших и гонения на младших. Лавандовая кобылка попыталась вспомнить, сколько именно было приютов у Лютефиска. Пять, восемь, двенадцать? Если жеребят регулярно переводить с места на место, но при этом везде было одинаково плохо… то как скоро они начнут относиться к этому, как к норме? Как и к тому, что любые жалобы и разговоры лишь усугубят ситуацию, принесут наказание, унижение и боль? Ведь добрые учители, вроде Черили, скорее всего там были настоящей редкостью. Но почему не пытались что-то изменить уже они – взрослые, хорошие, состоявшиеся пони? Неужели по той простой причине, что и они сами считали перемены невозможными? А жалобы и разбирательства приведут лишь к одному итогу – что их самих уволят, а их подопечные лишатся и последнего доброго учителя? Если это действительно так, то понимание этой ситуации, вкупе с ответственностью перед учениками, крепче любых цепей привязывало их к своему месту. Ненависть к происходящему и чувство долга, любовь к жеребятам наряду с бессилием и неспособностью хоть что-то изменить – не ломало ли все это некогда честных и порядочных воспитателей и педагогов? Не делало ли их черствыми, жестокими, мстительными – выбирающих целью этих новых чувств всех тех, кого они когда-то давно пытались спасти и защитить? Не могло такое однажды превратить ту же Черили в подобие Лютефиска – или хотя бы его верного прихвостня?

С горечью в сердце, единорожка поняла еще и то, почему сама Скуталу не пыталась рассказать о том, что на самом деле происходило в приюте. Из ее рассказа становилось ясно, насколько глубоко в ее душе укоренилось недоверие и страх перед взрослыми. Ведь о каком вообще доверии могла быть речь, если большинство встречных оказывались жестокими, лживыми или равнодушными? Если ходят истории о том, что жеребят забирают лишь за тем, чтобы сделать пастельной игрушкой или же бесправным слугой, выполняющим чернейшую работу? Какое уж после этого доверие!..

Спустя мгновение, память издевательски подкинула ей воспоминания о том, с каким восторгом и обожанием на лице Скут бегала за ее подругой, Рейнбоу Дэш. Как восхищалась ей, мечтала быть на нее похожей, просила научить летать… И как радужногривая пегаска, сперва обрадованная появлению столь преданной фанатки, вскоре в ней разочаровалась и даже стала избегать. Сдалась, отвернулась – а только потому, что у нее не получилось все сделать так, как она привыкла. Ведь проблему Скуталу нельзя было исправить быстро, легко, играючи – а по-другому Дэш просто не умела. Только сейчас Твайлайт в полной мере осознала весь ужас той ситуации: пегаска открылась кому-то из взрослых, не имеющих отношения к приюту – но в ответ получила лишь очередное предательство.

И тут, словно бы по волшебству, на сцену выходит Коппервинг. Сколько единорожка не пыталась, она так и не смогла вспомнить точные обстоятельства, как он познакомился со Скуталу, и почему решился взять над ней опекунство. Забыть такое она бы точно не могла, а значит… да, именно так. Она за все время так и не поинтересовалась, а ей и не рассказывали. Зато Спаркл отлично помнила те дни, когда город захлестнула волна слухов и домыслов. Как большинство не понимало – «молодой жеребец, и берет жеребенка из детдома? Зачем, своих еще народит, кобылок-то вокруг сколько!..» Как некоторые злые языки, будучи в курсе недостатков Коппервинга – «невоздержанность» было самым мягким для этого определением – позволяли себе грязные намеки, что «он-де не в благотворительность играть надумал, а решил себе подружку отыскать, да помоложе!» Это были не единственные гуляющие по городу сплетни, но именно они оказались самыми популярными и живучими. Слушая все это, она сама – как и большинство прочих здравомыслящих горожан – осаживала вторых, хоть в глубине души и разделяла недоумения первых. В довершении всего, Скуталу была не совсем здоровой. И хотя слово «калека» в ее адрес не употребляли даже самые дурные и недалекие из сплетников – за это можно было получить от собеседника копытом – сути дела это не меняло.

На радость местным болтунам, Коппервинг и тут не стал сидеть без дела. Вскоре в городе объявился здоровенный белый пегас; словно компенсируя его раскаченную мускулатуру, его крылышки были столь же малы, как у жеребенка-младшеклассника. Но не смотря на такую дисгармонию во внешности, летать здоровяк все же мог. С грацией крылатого бегемота, медленно и тяжело – однако даже такой полет мигом сделал его новой темой для разговоров. Насколько Твайлайт знала, белого пегаса звали Балк Бицепс – или же Снежинка, она не была до конца уверена. Более того, он был кем-то вроде доктора – пытающимся подтвердить на практике свои собственные, довольно радикальные, методы лечения специфических врожденных патологий среди крылатых пони. Вместе с Коппервингом, они взялись за дело всерьез – Твай и самой не раз доводилось видеть Скуталу на стадионе, до седьмого пота наматывающей круг за кругом. По непроверенным слухам, лечение состояло еще из неких процедур, но в чем они заключались, никто доподлинно не знал. И как знать, не принесло бы все это ожидаемого результата, если б не последующие события…

После того злополучного вечера, на Понивилль обрушилась настоящая лавина из слухов и сплетен. Четверо жеребят, без взрослых… Кстати, опять же, почему без взрослых? Скуталу тогда еще не доверяла опекуну столь же безгранично, как сейчас? Или же напротив, решила его в это не втягивать, не желая перекладывать свои проблемы на его плечи? А может… просто не хотела, чтобы он пострадал? Как бы то ни было, город обсуждал произошедшие несколько недель, вплоть до той вечеринке в амбаре Эпплов.

Сама же Твайлайт отлично помнила те дни, когда она изо всех сил пыталась помочь Коппервингу в поисках лекарства, магии, врачей – да хоть чего угодно. Помнила его отчаяние, страх за жизнь и здоровье своей подопечной, смешанные с чувством вины за то, что он «явился слишком поздно». Эти мысли острыми клещами терзали сердце пегаса, и вся устроенная им бурная деятельность не в силах была скрыть его отчаяние и боль.

Испытываемое Коппервингом отчаяние и чувство вины было вполне естественным для любого взрослого, жеребенок которого оказывался в беде или опасности. Вполне ожидаемо, что он начал искать лекарство, ходить к Зекоре, даже писать Принцессам – окажись Твайлайт на его месте, она и сама поступила бы так же. Но вот Ритуал… весь этот риск, вся эта неизвестность… Тут пегас уже перешел все границы разумного. Даже для нее, не побоявшейся отправиться через Вечнодикий лес на поиски Элементов Гармонии, и затем выступившую против Найтмер Мун… прогнавшей из Понивилля Малую Медведицу… обладающей магической силой такого потенциала, что была сравнима лишь с несколькими единорогами прошлого… Даже для нее поступок Коппервинга казался невероятно рискованным, нелогичным, попросту… диким. Значило ли это, что таким образом он проявлял пример истинной любви и заботы? Но что тогда с остальными родителями, братьями-сестрами, близкими друзьями и всеми прочими, кому и в голову бы не пришло настолько безрассудное проявление любви? Неужели это означало, что они любят своих близких слабее, заботятся о них недостаточно, готовы ради них на меньшее? Или же… все любят одинаково, и кто-то, быть может, даже больше… но Коппервинг любит Скуталу лучше?

Это объясняло то, почему рыжая пегаска настолько к нему привязалась, почему смогла ему открыться; почему так сильно, всецело, была ему верна. Сам ее рассказ, в котором Скут говорила про свое доверие к опекуну... он невольно напомнил Твайлайт тот день, когда она с подругами, которых на тот момент едва лишь знала, отправилась разыскать Элементы Гармонии. В тот миг, когда она из последних сил пыталась удержаться на краю обрыва, Эпплджек сказала ей почти что те же слова, что и Скут немногим ранее – «Отпусти, и ты спасешься». Да, та не могла не видеть, что Дэш и Флаттершай уже были наготове, чтобы поймать единорожку – однако сама-то Твайлайт этого не знала! Она никогда не забудет миг падения, когда успела и запаниковать, и пожалеть о своем легкомысленном доверии, и даже проклясть ЭйДжей – за ложь, что стоила ей жизни. Но еще ярче помнила свою радость и облегчение, когда ее поймали двое пегасок – и пришедший следом стыд за все, что успела подумать про оранжевую земнопони. Да, она поверила Эпплджек – но перед этим сомневалась, боялась, не верила. Что именно в словах фермерши заставило ее отпустить копыта и отдаться падению – Твайлайт не могла ответить и по сей день. Но как бы то ни было, то решение было тяжелым, отчаянным, пугающим. А тут… Эта юная пегаска не сомневалась и секунды в своей готовности упасть, настолько сильно она верит Коппервингу! Вправе ли сама Спаркл мучить Скуталу своими вопросами, пытаясь пройти по тонкой грани между ее доверием и заботой об опекуне? Чего стоят ее «благие» намерения, если при этом приходится чуть ли не силой вырывать ответы у подростка, лишь недавно вышедшего из жеребячьего возраста?..

— Понятно… — наконец сумела выдавить она. Весь этот поток размышлений, что обрушился на ее разум, длился каких-то несколько секунд. Слишком много мыслей, требующих серьезного разбора, посетили ее за столь малый срок. Но одна идея выделялась среди прочих – Твайлайт вдруг показалось, что она смогла понять, чем же руководствовался Коппервинг в своих поступках. Пегасу мало было только лишь поступать по совести, да отстаивать правоту своих убеждений. Но поставив перед собой цель, он раз за разом задавал себе один и тот же вопрос – «а что я еще могу для достижения своей цели сделать?» А выяснив – начинал претворять свои мысли в жизнь.

Что именно зацепило Коппервинга в Скуталу – было уже не так и важно, однако это не позволило ему пройти мимо. И стоило ему принять решение помочь, как он добровольно взял на себя всю ответственность за жизнь, здоровье и воспитание пегаски. На такое не всякий родственник бы согласился… а Коппервинг ради нее не побоялся пойти и на риск Ритуала. Всё это красноречивее любых слов говорило о том, как много для него значат взятые на себя обязательства. Прочие пони могли вдохновиться этим примером, поверить в себя, сделать этот мир еще немного лучше. Но увы, вместо этого предпочли распространять глупые слухи, сплетничая за его спиной. Все это заставила Твайлайт о многом задуматься. Более того, походило на урок такой важности, о котором было не стыдно написать и самой принцессе Селестии. Собравшись силами, единорожка неуверенно улыбнулась и решила закончить разговор:

– Спасибо за ответы… и прости за мою настойчивость. Поверь, если все действительно окажется именно так, как ты говоришь и во что веришь… я и сама буду только рада. Но этот Ритуал – не то знание, что можно так просто утаить, которое никого не интересует и не способно навредить другим. Я могла быть первой, что спросила про него – но едва ли окажусь последней и единственной. Как бы я ко всему этому бы не относилась, просто… будьте осторожнее, вы оба, хорошо?

— Мы будем, Твайлайт, — серьезно ответила пегаска. – Мы будем. А теперь… можно ли тебя все же попросить сходить и пообщаться с моим опекуном?..

Потягивая уже третий бокал отменного виски, слегка захмелевший к этому времени Айроншилд меланхолично смотрел, как многочисленные парочки потихоньку стекаются к костру, возле которого должен состояться следующий танец. Потом будет еще два — перед грандиозным финалом, к которому присоединятся лишь пони с серьезными намерениями, желающие признаться таким образом в своих чувствах или же просто укрепить уже сложившийся союз. Во всяком случае, так он понял слова бармена, заметившей его заинтересованный взгляд.

Взгляды, с которыми влюбленные смотрели друг на друга, их инстинктивное желание идти как можно ближе ко второй половинке, сама аура единения, которую он мог почти чувствовать – все это настроило Айроншилда на романтический лад. Он внезапно почувствовал себя до боли одиноким — словно вернулся в тот день, когда Твайлайт одной фразой отсекла для него все возможные варианты возвращения домой. Да, он нашел новых друзей – настоящих друзей – которые всегда были готовы поддержать его, и которым он без колебаний доверил бы свою жизнь. Боги, он даже принял тот факт, что иметь сексуальные отношения с эквестрийскими пони не есть что-то противное его душе!.. Но почему-то именно сейчас, в эту минуту ему хотелось чего-то большего…

Мужчина горько усмехнулся.

«Какая ирония. я про это раньше даже и не задумывался, словно оставляя все это на потом – времени-то еще навалом, да? Любовь, семья… дети… Хах, да от одних только упоминаний о последних меня бросало в дрожь. А теперь… Теперь, когда я точно осознаю, что столь банальные, привычные и дорогие любому человеку вещи обойдут меня стороной, я чувствую… грусть, тоску? Но ведь и правда – кто в здравом уме захочет связать свою судьбу с пришельцем из другого мира, с которым и семью то нормальную не создаёшь?.. Я бы точно не смог… Ебанный дом, с каких это пор пара-тройка бокалов вискаря творит с моим разумом такую хуйню? Даркшэйд был прав – пора заканчивать, и…»

Но потеряться в этом потоке меланхолии ему не дали.

— Айроншилд, я полагаю?

Мотнув головой, человек увидел перед собой троих: уже немолодую земнопони, облаченную в походную одежку с геральдическими знаками на груди и плечах, которые показались ему смутно знакомыми. Но вот вплетенный в них символику Ордена он распознал сразу. Слева от нее стоял единорог-сарозиец средних лет, державший телекинезом бокал с вином или чем-то похожим по цвету. По правую руку была еще одна земнопони лет двадцати пяти на вид, не сводившая с него недовольного взгляда.

— Все правильно, — поспешно ответил мужчина, не веря своей удаче. Забыв о правилах этикета, он перебил кобылу на полуслове, чтобы поведать ей новости, не терпящие отлагательств. – У меня есть информация…

— Каков нахал?! – воскликнула спутница пожилой кобылы. – А еще метит в...

— Азура, прошу тебя, — мягко прервала ее следопыт. – Он пока еще даже не претендент – не будем столь строгими. К тому же, примем во внимание, что мы застали его врасплох – он никак не мог ожидать предполагать встретить на этом празднике старосту округа.

«Староста… Твою ж дивизию, ведь так и есть! Чертов завиток сверху, столь похожий на подмигивающий глаз… Хорошее же ты задал начало своей карьере, балбес».

Едва не выронив бокал из рук, человек вскочил и непроизвольно отдал честь:

— Виноват, староста Старр! – выпалил он, болезненно скривившись от раны, что не заставила напомнить о себе. – И вправду, не ожидал… а должен быть готовым ко всему!

— О, так Вы меня знаете? – не скрывая сарказма, кобыла изобразила удивление. – Признаюсь, польщена, что некто… вроде Вас, удосужился запомнить мое имя и звание. – Ее взгляд упал на его брюки со следами засохшей крови, но если у нее и были какие-то комментарии на этот счет, она решила пока что оставить их при себе.

Манера ее речи и интонации до боли напомнили ему о командовании центра, к которому он был приписан еще спасателем. Не без труда, но Айроншилд сдержал порыв ответить колкостью на колкость – больше он такой ошибки не повторит.

— Так точно, товарищ староста, — не моргнув, ответил он. – Изучение структуры Ордена входит в мою текущую программу обучения.

— Серьезно? – в этот раз ее удивление показалось искренним. – Не ожидала, что Вайлд введет эту тему столь скоро. И как Вам служится под его началом? Небось, успел надоесть своими рассказами о днях былых?

— Никак… — Айроншилд осекся на полуслове и выдохнул. – С Вашего дозволения, я бы хотел поговорить в другом месте.

Флавлесс удивилась еще больше – она явно не ожидала такой просьбы:

— Даже так? Ну что ж… уверена, что протеже Панча не стал бы просить о таком, не имея веских оснований.

Она жестом пригласила человека следовать за ними, и под заинтересованный взгляд бармена человек и пони вышли из шатра, подальше от любопытных глаз и ушей.

Оникс, — обратилась она к сарозийцу, — не мог бы ты быть столь любезным…

Пони сконцентрировался, его рог едва заметно вспыхнул и почти тут же погас.

— Все в порядке, староста, — с улыбкой на лице отозвался тот, — в радиусе пяти метров никого из посторонних нет, а также никто не пытается подслушать нас посредством магии.

— Ну вот, более нам никто не помешает, — усмехнулась кобыла. — Так что, можете говорить без опасений быть… скомпрометированным.

— Как скажете… староста, — ответил он, стараясь не думать о том, какой силой обладал сарозиец, если смог прочесть столь сложное на вид заклинение за секунду. – Пусть я пока и не являюсь полноправным следопытом, но я обязан доложить Вам, как высшему по рангу представителю Ордена в Понивилле об одном инциденте

— Звучит интригующе, продолжайте.

Айроншилд выдохнул и во всех подробностях рассказал о недавних событиях, в водоворот которых он оказался втянут по воле Его Величества Случая. Старр слушала внимательно, иногда прерывая человека, чтобы уточнить какие-то детали. Рассказ настолько ее заинтересовал, что даже ее неприязнь к двуногому на какое-то время отошла в сторону.

— Так вот откуда эта кровь, — она кивнула на его бедро, подмечая детали, ускользавшие доселе от остальных. – Урок из схватки с кокатриксами, как я погляжу, вынесен не был. Впрочем! Даже такое безрассудство, порою, достойно похвалы.

Азура криво усмехнулась. В противовес ей сарозиец посмотрел на человека с одобрением и даже будто бы с пониманием.

— Уж лучше я, чем дружинники, — пожал плечами Айроншилд, позабыв на секунду о субординации. – И разве это не обязанность, как следопыта – служить и защищать?

Несколько долгих секунд Старр буравила мужчину неприязненным взором. А когда наконец заговорила, голос старосты был холоднее ее взгляда.

— Мы поговорим о Ваших обязанностях, когда… если Вы пройдете вступительные испытания и покажете себя достойным носить цвета Ордена.

Айроншилд стиснул зубы и снова в который раз сдержал рвущееся наружу негодование.

— Возможно, мы слишком суровы к будущему претенденту, — аккуратно подбирая слова, мягко встрял единорог. – Как Вы и сами сказали минуту назад, достопочтимая староста — его рвение достойно похвалы. Разумеется, к рвению неплохо бы добавить умений, но факт остается фактом – этот... человек на деле доказал, что готов грудью встать на защиту своих товарищей… И не только преуспел в этом достойном деле, но и сумел добыть для Ордена новую и чрезвычайно важную информацию.

— Ты прав, Оникс, — староста с явной неохотой, но все же согласилась с его доводами, – Такого никто не мог предположить… и его действия все же принесли определенный результат... пусть и в результате слепой удачи. И да, древесные волки… не просто волки, а измененные в столь жуткой манере – что же могло сотворить с ними подобное? – спросила она, обращаясь к своим коллегам.

— Искажающий пруд? – предположила молодая кобылка, молчавшая большую часть разговора. – Они время от времени появляются в Эквестрии, и даже за ее пределами.

— Вполне возможно, — согласно кивнул Оникс. – Иногда, по до сих пор неясным причинам, они начинают приманивать животных с… известными для них последствиями.

Старр скептически покачала головой:

— Может быть, но не факт. Такие пруды воздействуют лишь на тело, оставляя разум нетронутым… Впрочем, нам всем известно, что сама природа этого явления до конца не изучена, и такое предположение должно быть проверено со всей тщательностью.

— Проклятье Дискорда?.. – спросил Айроншилд и тут же осекся. – Виноват…

— Я смотрю, Панч все так же не желает следовать разработанным методикам обучения – подобную информацию даже полноценным следопытам сообщают лишь при необходимости… я уже не говорю про нарушение субординации... — проворчала кобыла. – Подобная гипотеза уж очень притянута за уши, но все же – возможна; а значит, потребует самой пристальной проверки.

— Мне отдать распоряжение? – поинтересовался единорог. – Безмолвные Фантомы почти полгода не получали поручений, достойных своих навыков – у них уже копыта чешутся снова показать себя в деле.

— Не обижайся, Оникс, — интонация, с которой Старр произнесла эти слова, ввергла Айроншилда в легкий ступор: она словно бы не хотела задеть своего подчиненного, - но в чащах Вечнодикого Леса твои ребята пока еще немногим лучше новобранцев, им попросту не хватает опыта в подобных делах. Но! – предвосхищая его возмущение, она продолжила. – В твоих словах есть доля правды. Мы вполне можем отправить кого-то из них в составе группы бывалых следопытов. Выбери из их числа самых достойных и пришли мне характеристики для утверждения.

Сарозиец поклонился:

— Будет исполнено, староста, — если ее слова как-то и задели жеребца, то он не показал и виду.

— Но… запрос Вайлд Панча, — неуверенно напомнила молодая земнопони. – Не уверена, что у нас хватит…

— Не волнуйся, Санлайт, — улыбнулась Старр, — группа будет вполне способна выполнить оба поручения. Ну а теперь, — она посмотрела на человека, — раз тут мы закончили, я бы хотела немного пообщаться с так называемым будущим претендентом… — кобыла ехидно усмехнулась, — как я понимаю, сегодняшние танцы в Ваши планы не входят, а значит, я Вас ни от чего не отвлеку, так?..

Ее спутники напоследок поклонились и оставили их наедине, собираясь вернуться в бар. Сарозиец напоследок обернулся и сочувствующе посмотрел на Айроншилда. В ответ человек поморщился, закатил глаза, украдкой тяжело вздохнул – а затем натянул на лицо вежливую улыбку, приготовившись к самому настоящему допросу.

— Я готов ответить на любые Ваши вопросы, товарищ староста, — расправив плечи, сказал он.

— Тогда начнем с этого странного обращения – то…рищ… тварщ…, — она сделала еще несколько неудачных попыток произнести новое для нее слово, но складывалось впечатление, что она делала это специально, — в общем, Вы меня поняли. Впредь попрошу не использовать его – простого «староста» будет более чем достаточно.

— Как прикажете, староста.

— Прекрасно. Теперь, я хотела бы так же услышать Ваш рассказ о той схватке с кокатриксами.

— Но… — мужчина удивленно нахмурился, — Вы же читали отчет Панча.

— Ох, ну разумеется читала, — пренебрежительно бросила кобыла, — за кого Вы меня принимаете? Но мой бывший учитель любит порой приукрасить события – а я бы хотела услышать и Вашу версию произошедшего.

— Кхм… воля Ваша, но едва ли она будет отличаться от…

— Айроншилд!!! – в уши человека ворвался пронзительный и ставший уже практически родным голос. Он едва успел развернуться, как его тут же сбило с ног и опрокинуло на лопатки. – Почему ты не сообщил мне, что придешь на праздник?!

Как и в первую их встречу, Литлвиш стояла на его груди, уткнувшись копытцем ему в нос. В отличие от большинства прочих кобылок, она была одета не в изящное платье, а в простое одеяние принцессы-воительницы, имитирующее кожаные доспехи – то самое, в котором она некогда пришла на Ночь Кошмаров. Про боевую раскраску она так же не забыла, но в этот раз она отнеслась к этому с огромным старанием или заручилась помощью кого-то из взрослых — узоры выглядели более сложными и витиеватыми.

— Литлвиш! – выпалил мужчина, лежа на спине. – Ты как всегда сама внезапность…

Человек протянул руки, чтобы аккуратно подхватить жеребенка и поставить ее на землю, но та проворно увернулась и, задорно улыбаясь, зависла в воздухе.

— Прощу прощения, староста, — оперевшись на здоровую ногу, Айроншилд поднялся и отряхнулся. – Литлвиш иногда…

— Почему ты сразу не навестил меня? – перебила его пегасочка, обиженно надув губки. – Пони говорили, что ты был здесь с самого начала праздника. Мы могли бы успеть на один из танцев!

— Литлвиш, знал бы я, что родители отпустят тебя на праздник, то непременно бы тебя отыскал, клянусь!

Полный умиления взгляд, с которым Старр посмотрела на жеребенка, сменился на насмешливый и в чем-то презрительный, стоило ей перевести его на человека:

- Знаете, теперь эта история о Вашей схватке с кокатриксами и… все прочее, выглядит в лучшем случае сомнительно, — заметила кобыла. – Уж если совсем еще юная пегаска смогла застать Вас врасплох…

— Каким-то кокатриксам ни за что на свете не победить Айроншилда, Рыцаря из Понивилля! – гордо вскинула подбородок Литлвиш. Она видела эту земнопони впервые, но ее слова и интонация, с которой та обращалась к ее суженному, сразу же ей не понравились.

— Хм… это он так тебе сказал?

— Нет! Об это все говорят! Просто… — пегасочка замялась, пытаясь теперь как-то оправдать своего рыцаря. – Просто он никак не мог ожидать этого – я очень хорошо прячусь, вот!

— Литлвиш… не надо… — почти взмолился человек, чуя, что еще немного и она может ляпнуть что-нибудь не то. – Флавлесс Старр всего лишь шутит, по-доброму. Ведь так? – он выразительно – возможно даже чуть дерзко – посмотрел на старосту, ожидая, что та перестанет ломать эту комедию и начнет вести себя подобающе хотя бы при жеребенке.

— Ну разумеется, родная, — глазом не моргнув, слукавила она. — Прости, если тебе показалось, что я отношусь к этому доблестному воителю без должного уважения. Как он и сказал, я просто пошутила.

Литлвиш смутилась. Ей почему-то казалось, что, пусть эта пони и говорит одно, но думает она совершенно противоположное.

— Хорошо… — сказала она, наконец. – И прошу также простить меня за… ем-м-м… за то, что сказала сгоряча. – В конце концов, она была не только воительницей, но и принцессой! А принцессы никогда не забывают о хороших манерах.

— Извинения приняты, милая, — искренне улыбнувшись, Старр неожиданно отвесила пегасочке низкий поклон. Уже в который раз Айроншилд подметил, как в одно мгновение меняется манеры этой кобылы в зависимости от того, говорит она с ним – или же с кем-то из ее вида. – Что ж, я вижу, как тебе не терпится поговорить с этим человеком, посему, не смею вам мешать. Айроншилд, если Вам будет удобно, я бы хотела потом встретиться с Вами и обсудить важные для нас обоих вопросы. Завтра Вас устроит?

— Конечно, староста. Время и место?

— У здания мэрии, в семь часов вечера. А сегодня советую отдохнуть как следует. — Кивнув Литлвиш, она развернулась, но прежде чем вернуться к своим коллегам, ожидающим ее в баре, бросила на прощание. – Следующий танец уже совсем скоро – не упустите своего шанса.

В сказанном ею не прозвучало саркастических ноток или насмешки, но Айроншилд умел читать между строк – она снова издевалась над ним. Просто выразилась так, чтобы смысл был понятен только ему.

Однако, тут кобыла прогадала. Пусть Литлвиш и была ребенком, но обмануть ее было не так-то просто:

— Она – плохая, — провожая удаляющуюся Старр суровым взглядом, совсем не вяжущимся с ее милым личиком, убежденно проговорила пегасочка. – Плохая, хоть и пытается казаться хорошей.

Человек с удивлением посмотрел на жеребенка. Но, вспомнив одно старое изречение, усмехнулся. «Дети смотрят на мир не наивно. Дети смотрят и видят правду. Не то, что хотят видеть. Не то, что им навязывают. Они видят то, что есть на самом деле. Мир глазами ребёнка — самый искренний!»

— Ну и скатертью дорожка - пусть знает, что с пони-воительницами шутки плохи! – задорно подхватил мужчина и, стараясь отвлечь ее внимание, сменил тему. – Я смотрю, родители разрешили тебе сегодня лечь попозже? Или… хм, ты смогла улизнуть из дома без спроса? Меня бы это нисколько не удивило – ты скользишь как тень, подобно заправскому разведчику!

— Конечно же нет! – захихикала Литлвиш. – Папа с мамой разрешили… но ты не подумай! – поспешно воскликнула она. – Я бы все равно пришла на праздник.

— Нисколечко не сомневаюсь – ты бы даже от Вайлд Панч улизнула…

Внезапно пегасочка вскочила с места и, взмыв в воздух, подлетела к самому лицу человека, едва не тыкаясь в него носом.

— А ты расскажешь, расскажешь?! – начала тараторить она. – Про схватку с кокатриксами и то, как ты одолел их в одиночку?!

Первой его мыслью было отмахнуться какой-нибудь дежурной шуткой, но отказать Литлвиш он был просто не в силах. Да и к тому же, надо ведь поддерживать образ героя-рыцаря, который почему-то до сих пор так ее вдохновляет.

Поэтому он посадил ее на сгиб локтя, прокашлялся и начал свое – без сомнений героическое – повествование.

— Я и Вайлд Панч…

— Нет-нет-нет! – Литлвиш снова взмыла в воздух и стиснула копытцами его щеки так сильно, что последнее слово превратилось в нечленораздельное мычание. – Моим друзьям тоже захочется послушать эту историю, а их вот-вот погонят домой!

Ухватив Айроншилда за рукав, пегасочка потянула его в сторону одного из малых костров, который виднелся неподалеку.

«Я, конечно, понимаю, что Панч для благого дела так приукрасил правду, но как бы не пришлось ему до конца жизни подыгрывать».

К удивлению Твайлайт, разыскать Коппервинга оказалось не так-то и просто. Старательно высматривая одинокую фигуру, сидящую у костра где-то на окраине шумного и веселого праздника, единорожка уже трижды обошла окрестности – и все бестолку. Она в который уже раз обругала саму себя – Скуталу не упоминала, где искать ее опекуна, а сама спросить об этом Спаркл как-то и не подумала.

Но так у нее выдалось время на раздумья – о чем с ним говорить, и что же ей самой делать дальше. Твайлайт вспомнила, как совсем еще недавно, когда она еще находилась под впечатлением от рассказа Зекоры, к ней зашла та стражница-сарозийка, Найтлайт. Они были едва знакомы, однако ночная пони тоже была в курсе Ритуала, и всецело разделяла ее беспокойство.

Твайлайт тогда поделилась с ней своими мыслями этому вопросу и его возможных последствий, выслушала ответные предположения и домыслы… И надолго лишилась покоя: слишком уж мрачными были прогнозы и опасения стражницы. И пусть даже единорожка и понимала, что сарозийцев сама их история вынуждала видеть во всем опасность или подвох, готовиться к худшему и вообще быть теми еще фаталистами, проигнорировать ее слова и доводы Твайлайт тоже не могла.

В той беседе Найтлайт не скрывала, что намеревается задержать и допросить Узури. Более того – четко дала понять, что рассчитывает на ее, Твайлайт, помощь. Мотивы сарозийки были понятны… но были ли они верны? Ведь если даже отбросить в сторону неминуемые в таком случае дипломатические проблемы, имеют ли они право так поступать? Был ли в действиях зебры осознанный злой умысел – или же она на самом деле искренне верила, что Ритуал был безопасен как для участников, так и… в целом? Со слов Зекоры, Ска’терри наворотили в Зебрикании таких дел, что лишь последний безумец мог бы попытаться использовать их таинства и обряды в том самом виде, какими их создал и записал Бессмертный Цесса. И уж тем более не в глубокой тайне, в лесной глуши или высоко в горах – а здесь, в тихом-мирном Понивилле. Более того – сама причина для Ритуала, ослепший глаз пегаски, чудесным образом получивший исцеление – все это однозначно ставило крест на скрытном и незаметном проведении обряда. Задумывалась ли о таком Узури? Вероятнее всего, да – иначе бы ей точно не было бы места среди зебриканских дипломатов. Значило ли это, что она и не планировала провести все в тайне – но вместо этого расчётливо оставляла обрывки фактов, не дающих представления об общей картине, но ставших причиной для бурного обсуждения? Тем памятным вечером у Эпплов Коппервинг рассказывал свою «версию» произошедшего… Но если хоть как-то скрыть правду о сути Ритуал у него получилось, то сам его рассказ лишь раздул городские слухи. Зебра ли надоумила его, что и как говорить? Или же это была его собственная выдумка?

Поэтому дни перед праздником она провела в библиотеке. Твайлайт искала хоть малейшие упоминания о Ска’терри, их лидере и пророке Цесса, о проводимых тем племенем кровавых ритуалах. Тщетно! Ни в древних эквестрийских летописях, ни в научных работах не было ни единого упоминания о тех событиях. Гражданская война, конфликты с соседями, знаменитый Исход – но и только. Создавалось ощущение, что та часть прошлого Зебрикании была не просто позабыта, но старательно вычеркнута со страниц истории. Не желая смиряться с неудачей, Спаркл воспользовалась своим положением протеже Селестии, и сделала запрос в закрытую секцию королевского архива – но на это требовалось время.

В ожидании ответа, Твайлайт перерыла всю библиотеку в поисках книг, где рассказывали о слепцах и слепоте. Найденная информация была безрадостной, пугающей… но все же чем-то одновременно чарующей. Почти все истории были про пони, но встречались упоминания и других рас. Несмотря на все различия, большинство текстов сходились в следующем. Лишенные важнейшего из чувств, являющегося основным источником информации об окружающем мире, ослепшие существа со временем начинали частично компенсировать его за счет других органов – осязания, слуха, обоняния, даже вкуса. У кого-то на это могли уходить целые годы, некоторые же достигали успеха за месяцы. Но лишь единицы из них постигали эту науку в совершенстве.

С волнением и страхом она читала о слепцах, способных с точностью определить, кто стоит перед ними – жеребец или кобыла, пегас или единорог. Разница в запахах, незначительные различия в тяжести шагов и скорости движений – а те уже «видят» полную картину, отличая незнакомцев от родных и называя друзей поименно. Касаясь крылом или копытом какой-либо поверхности, они могли осязать такие детали, что не всегда были заметны даже зрячему. В разговоре, неспособные взглянуть в лицо, по одному лишь тембру и громкости голоса слепые различали не только настроение, но и искренность их собеседника. А находясь хорошо знакомой обстановке, держали в голове размеры комнат и расположения в них предметов и вещей, ориентируясь и действуя почти так же хорошо, как и зрячие. Некоторые даже вырабатывали у себя нечто вроде эхолокации, как в легендах о чудовищных фестралах, жителях подземных глубин, веками не видевшими света солнца. Слух их становился настолько острым, что они могли определять расстояния до стен и других крупных объектов за счет одного лишь отраженного от них звука.

Как также выяснила Твайлайт, подобные способности давались все-таки не всем – некоторым так и приходилось доживать свой век, не сумев компенсировать слепоту другими чувствами. Но даже те, кто были более одаренными, упорными или просто везучими, обычно достигали подобного мастерства по прошествии многих лет. Исходя из всего прочитанного, единорожку одолевал нездоровый интерес, которого она стеснялась и который изо всех сил пыталась скрыть – не проявились ли в Коппервинге задатки чего-то нового, невероятного для него прежнего? И не было ли это тоже следствием проведенного Ритуала?

Погруженная в свои мысли, Твайлайт машинально продолжала осматривать окрестности. Обойдя последние палатки, она свернула к кострам – и наконец-то увидела цель своих поисков. Стоя у костра, Коппервинг на прощанье обнимался с кем-то из кобылок – если судить по окраске, то либо с Черили, либо с Берри Панч. Гладя на эту картину, единорожке очень хотелось чем-нибудь себя стукнуть – все это время она высматривала одинокого пегаса, ей и в голову не пришло, что он может коротать вечер в компании с кем-то еще. Дождавшись, когда жеребец останется в одиночестве, Твайлайт поспешила к его костру, на ходу доставая захваченную из дома бутылку красного вина.

Подойдя ближе, единорожка увидела сидящую напротив Коппервинга птицу, большую и неизвестного ей вида. Не замечая кобылку, она издала резкий скрипучий звук – а потом принялась скрежетать и щелкать клювом. Пегас на это только рассмеялся, и что-то весело сказал в ответ. От этого зрелища Твайлайт на секунду даже сбилась с шага – насколько она знала, из всего Понивилля лишь одна Флаттершай умела разговаривать с животными. Или же Коппервинг зачем-то скрывал подобные способности, или…

В тот же миг птица повернула голову, уставившись на нее своими круглыми желтыми глазами; следом раздался неприятный пронзительный крик. Пегас от неожиданности вздрогнул, резко вскочил на ноги и заозирался, пытаясь определить источник беспокойства своего собеседника. Тот в свою очередь перелетел к нему на спину, и что-то снова защелкал, но уже заметно тише. К удивлению единорожки, жеребец безошибочно повернулся к ней лицом; секундой позже Коппервинг улыбнулся, и сделал копытом приглашающий жест в сторону костра.

— Твайлайт Спаркл, ну надо же! Прошу, проходи к моему скромному прибежищу на этот вечер! – В голосе пегаса звучали искренняя радость и доброжелательность. Не ожидавшая такой реакции, единорожка удивленно хлопала глазами – а жеребец тем временем кивнул ей на широкую лавку возле костра, в несколько слоев накрытую покрывалами. Глаза его были затянуты мутной паволокой слепоты – но движения, сопровождаемые негромкими скрипами этой странной, похожей на сову, птицы, были уверенными и четкими.

— Спасибо, — нерешительно отозвалась Твайлайт, занимая предложенное ей место. Взгляд ее перескакивал с пегаса на его питомца… или все же собеседника? Но если жеребец лишь загадочно улыбался, сохраняя на лице абсолютно нечитаемое выражение, то птица в ответ на такое внимание к своей персоне раскрыла клюв, распахнула крылья и злобно на нее зашипела.

— Ну-ну, Птуш, хватит! Что я тебе говорил сегодня на счет вежливости? – пегас распахнул крыло, и ласковым движением пригладил перышки у «совы» на голове. На глазах у ошарашенной единорожки, шипение тут же стихло, сменившись чем-то вроде довольного урчания.

— Коппервинг!.. Что… кто это? – наконец, выдавила она. Твайлайт с трудом верила в происходящее – но по всему выходило, что эти двое действительно общались. Ведь если все прочее и можно было списать на случайность, но тот факт, что слепой пегас безошибочно назвал ее по имени прежде, чем она успела произнесла хоть слово… Другой вариант, подсказанный книгами и связанный с обострившимся обонянием, единорожка отвергла наотрез. Они с Коппервингом не виделись уже больше двух недель, а сама мысль о том, что он еще и до всего этого был способен отличить ее по запаху, была совсем уж жуткой.

— Это мой новый друг Птуш, из рода больших серых бухури. Так получилось, что я присматриваю за ним с недавних пор – а он со своей стороны мне посильно помогает. – Не видя лица собеседницы, Коппервинг отлично его представлял, отчего едва сдерживался от смеха. Церемонно указав крылом на единорожку, он как ни в чем не бывало продолжил. — Птуш, познакомься, это Твайлайт Спаркл, библиотекарь Понивилля и моя добрая подруга.

На глазах у изумленной кобылки, птица склонила голову в издевательской пародии на приветствие – ни на миг при этом не изменив неприязненного выражения на своем лице. Взмахнув крыльями, бухури тяжело взмыл в воздух; крикнув что-то резкое, он полетел куда-то в сторону облачного дома Коппервинга.

— Ну вот, теперь и пообщаться можно, — пробормотал пегас. Несколькими неловкими движениями отыскав край лавки, жеребец залез на нее и улегся возле единорожки. Тот факт, что в процессе он едва не угодил ей по носу копытом, заставил Твайлайт удивленно вскинуть брови. Ведь буквально минуту назад движения Коппервинга были четкими и осознанными – так с чего такая разительная перемена? Опередив ее вопросы, пегас начал свой рассказ.

— Как ты уже могла догадаться, Птуш сейчас выступает в роли моего поводыря, став по факту моими глазами… — Следующие несколько минут Коппервинг потратил на то, чтобы вкратце рассказать ей про самого бухури и ту помощь, что тот ему оказывал. «Сперва Флаттершай, теперь Твайлайт… впору уже визитки делать, с кратким описанием и ответами на частые вопросы».

— Звучит невероятно, не правда ли? Воистину, безвыходность ситуации и целые дни практики творят чудеса! – Пегас весело подмигнул единорожке, с открытым ртом слушавшей его рассказ. – И-и-и, как ты можешь догадаться, здесь бухури оказался не просто так – его привезла с собой Узури, моя давняя и близкая подруга. Вот о ней-то – и ее Ритуале – я бы и хотел с тобой поговорить…

— Слушаю тебя, — нервным голосом отозвалась единорожка. Сбитая с толку его историей, она старательно пыталась восстановить хотя бы подобие самообладания. В прочитанных ей книгах упоминалось о животных-поводырях, которых специально обучают для помощи незрячим пони. Но ни в одной из них не было ничего похожего на то, о чем рассказывал пегас. Все это тянуло на материал для серьезной статьи, а то и научной работы… однако было лишь следствием, а не причиной. Ритуал – вот что сейчас действительно было важно. Несмотря на все уже известные ей факты и предварительно сделанные выводы, Твайлайт хотела узнать подробности от непосредственного участника. Ведь больше него обо всем этом знала только сама Узури – но даже окажись она рядом, на откровенную беседу с ней рассчитывать не приходилось.

Взяв с нее слово, что услышанное не будет подвергаться широкой огласке, пегас следующие четверть часа рассказывал о Ска’терри и лидере их Цесса. Говорил о Ритуале, его древней и нынешней вариациях. Но хоть и упомянув суть обряда, он изо всех сил старался сгладить его неприглядную внешнюю форму – ведь кое-что из произошедшего в ту ночь было слишком даже для него. Забежав назад, жеребец поведал о путешествиях своей подруги, о приезде в Понивилль, и ее искреннем стремлении помочь, невзирая на все сложности и риски. Несколько раз заверив Твайлайт, что на Ритуал он согласился добровольно и берет на себя всю полноту ответственности, Коппервинг подвел предварительные итоги. По всему выходило, что Ритуал действительно работал – и выздоравливающая на глазах Скуталу была тому лучшим подтверждением. Он надеялся, что вскоре и сам восстановит зрение – однако, не мог не признать того факта, что по итогам произошедшего у него возникло слишком много вопросов. А та встреча с Зекорой лишь подлила в огонь масла…

Не ставя под сомнение искренность Узури, пегас прямо спросил у Твайлайт: может ли она попытаться что-то разузнать про Звезды и природу их силы? Или хотя бы о возможных последствиях Ритуала, о которых его подруга-зебра могла попросту не знать? И наконец, если Найтлайт не обманывала, то сарозийцы тоже немного разбирались в вопросе – быть может, из этого источника получится выяснить что-то такое, чего не знали и сами зебры?

Неподалеку играла веселая и бравурная музыка, созывающая пони на третий вечерний танец. Ее сопровождали восторженные крики и раскатистый бас церепонимейстера. Казалось, что все вокруг слились в едином порыве, увлеченные древними обычаями торжества, посвященного Звездной Ночи. Но здесь, у отдаленного костра, слабым светом мерцающего на самой окраине праздника, было тихо. Коппервинг, нервно прикусив губу, невидящими глазами смотрел куда-то в небо, разрываясь от противоречивых мыслей. С одной стороны, он высказал Твайлайт все свои накопившиеся вопросы, терзающие его с того самого вечера. С другой же, пегас не мог отделаться от ощущения, что таким образом он невольно предал Узури. Ведь та не просила ничего взамен, лишь доверия – и смелости, чтоб принять ее помощь. И он верил, верил в то, что ее намерения и мысли были чисты, что в словах ее не было лжи и обмана… Но на самом-то деле, все ли она знала про Звезды, про Ритуал? Не могла ли и сама Узури попасть в ловушку недостатка знаний? Или даже хуже – руководствоваться ложными описаниями и инструкциями? Пусть и дающими результат, но имеющими неизвестные, скрытые и далеко идущие последствия?

Погрузившись в молчание, Твайлайт неотрывно смотрела в затухающее пламя костра. Затем, словно бы через силу, подхватила телекинезом несколько поленьев, сложив их поверх пышущих жаром углей. Не прошло и нескольких секунд, как огонь с жадностью принялся облизывать толстые куски древесины, обдавая волнами тепла сидящих рядом пони. Не сговариваясь, они оба протянули копыта к стремительно набирающему силу пламени, позволив себе на какое-то время выбросить из головы дурные мысли.

Рассказ пегаса здорово взволновал единорожку. Не только она, не одна лишь Найтлайт – но даже и сам Коппервинг уже задался вопросом, не было ли скрыто за благой целью Ритуала нечто большее, что-то неизвестное и злое. Пегас при этом упрямо выгораживал свою подругу – что, впрочем, было совсем не удивительно. Но в его словах Твайлайт услышала отголоски своих же мыслей – ведь действительно могло быть и так, что сама Узури ошибалась, или же неправильно толковала описание Ритуала. Разумеется, могло быть и такое, что все их подозрения на самом деле не имели никакого основания, являясь надуманными страхами и неспособностью понять наследие древних мудрецов.

Конечно, у нее всегда была возможность спросить совета у принцесс – прожившие многие тысячи лет, они обладали невероятным объемом навыков и знаний. Но… перед этим следовало бы сначала самим всесторонне изучить проблему. В идеале – попытаться ее решить; или же как минимум, подготовить для всесторонний и развернутый доклад, содержащий всю известную информацию. Ведь несмотря на все свое могущество – а может и напротив, по его вине – аликорны были вынуждены нести ответственность за такое количество вопросов и проблем, что беспокоить их по пустякам казалось Твайлайт абсолютно неприемлемым. Более того, как личной ученице принцессы Селестии, ей уже не раз приходилось брать на себя принятие решений первоочередной важности, по мере сил облегчая ношу своей наставницы. У нее не было каких-то формальных полномочий, но ее личного авторитета и признанных заслуг было вполне достаточно, чтобы осуществить задержание Узури и ее спутников… Вот только при недостатке информации был риск с размаху усесться в лужу. Все-таки та была дочерью посла и членом зебриканского посольства… без доказательств поднимется грандиозный скандал, зебры заявят протест, и это без сомнения дойдет и до самих принцесс. А от одной лишь мысли о том, что она поставит Селестию в неловкое положение, заставит за нее извиняться и краснеть, от ее разочарованного и осуждающего взгляда, кобылку бросало в ужас. Подвести принцессу, не оправдать ее доверия – для Твайлайт это было абсолютно неприемлемо.

Все эти размышления лишь сильнее убеждали единорожку в необходимости срочного поиска ответов – даже если они и ошибались, масштабность проблемы не позволяла попросту от нее отмахнуться. Ну а некоторые подробности, рассказанные Коппервингом, натолкнули ее на мысль, с чего именно можно было начать. Помимо этого, оставался вопрос с самой Узури – но теперь Твайлайт была уверена, что зебру следует не задерживать, как того хотела Найтлайт, а пригласить на вежливую беседу. Если поиски в архивах принесут плоды, то будет куда проще определить искренность ее мотивов в ситуации со Скут… и тем более – понять, что Узури хотела делать с этим запретным знанием в дальнейшем.

— Спасибо, что поделился со мной своими мыслями, — задумчиво проговорила Твайлайт. Вытащив из сумки бутылку вина, она магией выдернула пробку. Подхватив с земли два деревянных бокала, украшенных выжженным изображением грозди винограда и ягоды клубники – «Точно, Берри Панч передо мной была, это ее Метка!», — единорожка наполнила их до краев, и протянула один Коппервингу. Тот не отреагировал, и ей пришлось практически вложить бокал ему в копыто. Глядя на его смущенное и одновременно раздраженное выражение лица, Твайлайт и сама почувствовала себя не в своей тарелке. В ее голове попросту не укладывалось, что Коппервинг, еще недавно здоровый и сильный, сейчас был слепым и беспомощным, как новорожденный котенок. И тем более, страшно было даже представить, каково приходится ему самому… «Хоть это и временно, но пусть он поправится как можно скорее!..» - Невесело улыбнувшись, кобылка заговорила вновь. — Со своей стороны я обещаю, что сделаю все возможное, и…

— Очень на это надеюсь, — перебил ее пегас. Приложившись к бокалу, он одним долгим глотком осушил его до дна. Вперив в единорожку взгляд своих слепых глаз, Коппервинг язвительным голосом продолжил. – Хотя бы в качестве извинений за то письмо. Не думай, что я уже забыл об этом! Визит во сне Луны – рога Дискорда ей под хвост! – был для меня той еще неожиданностью!

— Коппервинг!.. – От его внезапной грубости Твайлайт дернулась, как от удара. Кобылка изо всех сил хотела забыть тот случай, когда она не нашла в себе смелости, чтобы рассказать ему про тот запрет. О том, что он подговорил Спайка и отправил письмо без ее ведома, она узнала случайно и далеко не сразу. Единорожка хотела поговорить с пегасом, извиниться… но потом случился Ритуал, и все это отодвинулось на неопределенный срок. Теперь же Коппервинг сам ей про это напомнил… заодно подтвердив и недавний слух – что он, еще совсем недавно искренне почитавший и любивший сестер-аликорнов, внезапно стал относится к ним с насмешкой и презрением. А уж то, каким голосом он это произнес… У Твайлайт невольно сжалось сердце, стоило ей лишь представить пережитое Коппервингом предательство и крах надежд, что привели к столь разительной перемене его отношения к принцессам.

Досаднее всего было то, что он ведь ей говорил о своем намерении написать им это треклятое письмо! Что пойдет на это лишь в том случае, если все прочие способы окажутся бессильными. А сама она, зная об этом запрете, до последнего откладывала этот разговор – в том числе потому, что не хотела таким образом уронить облик принцесс в его глазах. А Коппервинг не знал об этом, и его послание каким-то образом его просьба попало не Селестии, а к Луне, которая отнюдь не славилась терпением и мягкостью характера ее сестры.

Зная горячий нрав пегаса, получив отказ на свою чистосердечную просьбу, он наверняка вспылил, и… Сложно представить, что именно произошло в том сне – но результат был налицо. Твайлайт даже на мгновение задумалась – а не стал ли тот разговор истинной причиной того, что пегас с такой готовностью и без малейших раздумий согласился на Ритуал? Потеряв надежду и веру в одни высшие силы, он увидел помощь от других, вознес мольбу – и даже получил ответ… Чем все это кончится в итоге – непонятно, но хуже всего было то, что в этом действительно была часть ее вины.

— Ну зачем же ты вот так?!.. – жалобно спросила она. Опустив голову, единорожка с трудом сдерживала слезы. На мгновение Твай даже порадовалась, что пегас ее не может видеть – и тут же возненавидела себя за эту мысль. Смахнув копытом влагу с уголков глаз, она посмотрела прямо в лицо Коппервинга. Его недавняя вспышка гнева прошла столь же внезапно, как и началась, оставив после себя виноватое выражение. – Прости меня, пожалуйста… Я действительно…

— Пустое, Твай. – Снова перебил ее пегас. Поигрывая копытом с опустевшим бокалом, он постарался, чтобы следующие слова звучали мягче. – Правда. Я… справился с этим. Пережил, смирился. Если бы не Узури, не принесенная ей надежда… не этот проклятый Ритуал… вот тогда даже не знаю, как бы я справляся в этом случае.

— Спасибо, — шмыгнула носом кобылка. – Я… приложу все силы, чтобы найти всю возможную информацию о Звездах и Ритуале, я обещаю!.. Что до самой Узури… — она вздохнула. В голову кобылки пришло понимание того, что эту проблему придется решать без помощи и даже уведомления принцесс. Более того, следовало и Найтлайт убедить не спешить с отчетом – если та, конечно, его уже не отправила. Ведь дело касается Звезд… а это значит, что им заинтересуется Богиня Ночи. И пары лет не прошло, как она вернулась из своего заточения на луне – и этого срока было явно недостаточно, чтобы смягчить ее норовистый и прямолинейный характер. Уместный тысячу лет назад, в нынешние времена он причинял Луне немало неудобств, а также был причиной регулярных конфузов и непониманий. Взять хотя бы Ночь Кошмаров в прошлом году – ей стоило заметных усилий успокоить напуганных горожан, а потом пришлось долго врачевать и уязвленную гордость ночной принцессы. Да один ее визит в сон Коппервинга и устроенный тому разнос чего стоят… Там, где старшая сестра была готова убеждать и терпеливо слушать, младшая предпочитала действовать, рубя проблемы на корню. «Если Луна узнает про Узури и ее связь со Звездами, последствия могут быть непредсказуемыми. Как минимум, зебру выдворят за пределы Эквестрии, и запретят ей возвращаться. А учитывая все то, что рассказывал о ней Коппервинг – и всего того, что он к ней до сих пор испытывает! – для него это станет серьезным ударом. Он будет винить себя, Луну… и меня. И нельзя сказать, что он будет не правым – ведь и я сама не прощу себе, если подведу его еще раз…»

– Я не знакома с Узури лично, и мотивы ее поступков мне не до конца понятны, — голос единорожки окреп и стал серьезным. Следующие слова давались ей нелегко, но она чувствовала свою вину и ответственность перед пегасами. – Звезды, Ска’терри, Ритуал… я не могу так просто ей поверить… но я верю тебе и Скуталу, которые верят в нее. Я постараюсь ей помочь… но также обещаю перерыть каждую библиотеку до последней книги, и разыскать об этом всю возможную информацию. Было бы кстати, если бы сама Узури позволила мне ознакомиться с книгой, по которой она проводила Ритуал… как знак доверия и доказательство искренности ее намерений. Как бы то ни было, разбираться будем тщательно, но честно. И… если наши поиски не найдут ничего злого и опасного в проведенном вами Ритуале, то я лично приложу все усилия, чтобы весть о зебрах-целителях разошлась по всей Эквестрии!

На прощание, Твайлайт быстро обняла пегаса – а затем галопом поскакала в сторону библиотеки. Не ожидавший такой реакции, Коппервинг некоторое время сидел неподвижно. Затем, поискав копытом стакан единорожки, осторожно подтянул его к себе. Судя по весу, та из него разве что едва пригубила. Хмыкнув, он приложился к неожиданному угощению – принесенное ею вино было крепким, тягучим и сладким – не совсем таким, как он любил, но все равно вполне приличным.

Прокручивая в памяти их разговор, Коппервинг признавал, что все прошло на удивление неплохо. Без сомнения, Твайлайт и сама была готова начать искать информацию о наследии зебр – но так она будет искать, принимая во внимание его рассказ, а не упертые бредни Зекоры. Ну а найденными сведениями непременно поделится и с ним, и с Узури – вроде бы и доверять ей хоть сколько-то начала, пусть даже через веру им со Скут. Не горя особым желанием выполнять просьбу зебры на счет древних книг в библиотеке, Коппервинг пытался помочь другими путями. Если же ему удастся вывести Узури из-под пристального внимания стражи, и тем более – поделиться с ней полученной из королевского архива информацией… то можно считать, что за Ритуал он частично расплатился. Что касалось вполне резонного желания Твайлайт сунуть нос в ее книгу, то пегас был однозначно уверен, что единорожку ждет неминуемое разочарование. Узури не была бы собой, если бы привезла ее в Понивилль во второй раз.

— Жаль, что так и не успел спросить у нее про больших серых бухури… — бормотал пегас себе под нос, вслепую нашаривая раскатившиеся поленья. Словно в ответ на его мысли, над его головой захлопали мощные крылья, и ему на спину камнем рухнул Птуш. Коппервинг аж присел от неожиданности, но вес птицы вскоре уменьшился до едва заметного. Довольный своей шуткой и последующей реакцией, бухури часто защелкал клювом, игриво прикусив пегасу кончик уха. Следом раздалась бурная тирада, из которой жеребец мигом выловил знакомое, особое слово. Имя.

— Скуталу? Видел ее? – заинтересованно переспросил он. Выслушав следующую порцию скрежета и шипения, уточнил. — Сюда? Да не одна, а с Рэйнбоу Дэш? Уверен? Это уже становится интересным…

Музыканты сыграли последние аккорды, и танец, посвященный лету, подошел к концу. Обменявшись церемонными поклонами, парочки постепенно сливались в одну общую толпу, и неспешно направлялись к выходу. Среди них шагала и Рэйнбоу Дэш, бок о бок с Тандерлейном. Не сразу решившись принять ухаживания темно-серого пегаса, она все больше укреплялась в правильности своего решения. Физически крепкий жеребец и хороший летун, он также оказался неплохим собеседником. Может, не столь умным или эрудированным, как Коппервинг – но и общаться с ним было куда легче. Кроме того, Тандерлейн неплохо играл на пианино и отлично танцевал, в чем она совсем недавно убедилась; к тому же, был усердным работником и порядочным пони в целом. В глазах любой кобылки все это делало его отличным жеребцом как для флирта, так и для более серьезных отношений, если бы не одной «но». Пегас оказался прямо-таки невероятно ревнивым, и ко всему этому имел сильное чувство собственника.

Едва они сблизились, это неожиданное открытие чуть было не поставило крест на их дальнейших отношениях. Привыкшая к свободе и доверию со стороны Коппервинга, Дэш и сама к этому относилась схожим образом. Исключая обман в принципе, Рэйнбоу искренне считала верность обязательным условием хороших отношений и крепкой дружбы. И дело было даже не в возможных изменах – в отличие от большинства других кобылок, пегаска не считала «визиты налево» чем-то ужасным и непростительным. Тандерлейн же со своей ревностью… оказался случаем особым.

Рэйнбоу с содроганием вспоминала, сколько времени они потратили на обсуждение самой болезненной для него темы – ее бывшего. С горем пополам, она вроде как сумела добиться того, что Тандерлейн прекратил устраивать сцены при одном упоминании его имени – первая крохотная победа в войне с его ревнивостью. Удивительнее всего было то, что он и сам признавал эту проблему, но при этом никак не мог самостоятельно с ней справиться. Потом была еще та сцена с Айроншилдом, что едва не пустила все ее усилия прахом... Повезло еще, что человек в своей прямолинейной манере расставил точки над «и», сумев спасти тем самым положение... Но теперь, вспоминая их с Тандерлейном общение, проведенное вместе время, недавний танец – Дэш не могла отрицать, что оно того стоило. А ощущая на своей спине тяжесть крыла, демонстративно и властно прижимавшее пегаску к боку жеребца… Рейнбоу неожиданно для себя признала, что такое проявление собственничества оказалось в чем-то даже приятным.

Достигнув выхода, пегасы направились к палаткам с угощением. Попросив ее занять свободный столик, Тандерлейн отправился на поиски еды. Расположившись на высоком тюке сена, Дэш рассеянно наблюдала за толпой пони, выходящих после танцев. Почти всех она узнавала, но попадались и незнакомые ей лица. Но по тому, кто с кем рядом шел, можно было прикинуть, какие пары были образованы. Не то что бы это хоть что-то сейчас значило – не главный ведь танец! – но все равно было любопытно дать волю фантазии.

Вот прошли Лира и Бон-Бон, весело смеясь и едва не заваливаясь друг на дружку. Их отношения ни для кого не были секретом, и эту парочку наверняка можно было увидеть и на ночной части праздника. Доктор Хорс о чем-то на ходу переговаривался с сестрой Редхарт – вот это уже было интереснее. Он слыл убежденным холостяком, «женатым на работе»; неужели белой земнопони удалось пробить барьер его упрямства? Или же это было не более чем вежливостью, а то и вовсе – случайной встречей в толпе?

Чуть погодя Дэш увидела Биг Макинтоша и Черили. И вот тут уже можно было не сомневаться – все всерьез и надолго. С блаженной улыбкой на лице, кобылка томно потерлась шеей о своего спутника, на что здоровяк ответил нежным поцелуем. Судя по широким улыбкам и густому румянцу, заметному даже на красном окрасе жеребца, они были абсолютно счастливы. Мысленно пожелав им удачи, Рэйнбоу продолжала наблюдать.

Старые и молодые, вычурно разодетые и не стесняющие себя излишком одежды, связанные узами брака и объединенные лишь желанием потанцевать и весело провести время… Казавшийся нескончаемым, поток пони наконец-то подходил к концу. Одними из последних выходила знакомая, но неожиданная парочка – Свити Белль и Скуталу. Обе в нарядных платьях, они шли рядом, практически в обнимку – и щеки их покрывал густой смущенный румянец. Глядя на это, Рэйнбоу удивленно покачала головой. Ничего в этом плохого, разумеется, не было – да и танец не тот самый. Но ей стало жутко интересно увидеть реакцию Рарити, когда до нее дойдут слухи о том, что отношения среди Меткоискателей могут не ограничиться одной лишь дружбой…

Как бы то ни было, к Скуталу – и ее опекуну тоже – у Дэш было еще одно дело. Весь вечер она поглядывала по сторонам, пытаясь увидеть кого-то из них, при этом не возбудив подозрений и приступов ревности у своего спутника, и вот наконец такая удача! Но не успела пегаска их окликнуть, как вернулся Тандерлейн. Балансируя между крыльев большим деревянным подносом, он одним ловким движением водрузил его на столик.

— Фруктовый салат, большая порция сена, по стакану вина и порции сидра, — начал перечислять жеребец. – Думал, обернусь быстрее – но у них закончилась бочка, пришлось ждать, пока заменят.

— Отлично, спасибо! – наигранно улыбнулась Дэш. Скосив глаза, она увидела, как Свити Белль нежно поцеловала подругу в щеку, и они стали расходиться. Рэйнбоу совсем не хотелось обидеть своего спутника, но в суете праздника разыскать Скуталу еще раз у нее могло уже не получиться. Вздохнув, она виновато посмотрела на жеребца. — Тандерлейн… прости, но мне нужно ненадолго отлучиться.

— Но почему? – в ответ он удивленно вскинул брови. – Зачем, куда? Я думал, посидим, чуток выпьем, пообщаемся! Праздник ведь!.. – Осекшись, пегас на секунду помрачнел лицом. – А-а-а… ну, конечно… — он натянуто улыбнулся, стараясь обратить сказанное в шутку. – Прошлое так просто не отпустит, понимаю.

— Прошу тебя, даже не начинай, — в просящем голосе кобылки послышались стальные нотки. – Мы уже об этом говорили, ты признал мою правоту, и пообещал мне верить. Да, я действительно пойду к нему – но вовсе не потому, что ты мне надоел. Мне нужно поговорить с ним, и со Скуталу тоже. Только поговорить, ничего более!

— Могу я хотя бы пойти с тобой? – неестественно ровным тоном спросил жеребец. С трудом справившись с захлестывающей его ревностью, он все еще не был готов вот так запросто отпустить свою подругу.

— Прости, но нет, — виновато покачала головой пегаска. – Это будет тяжелый разговор, в первую очередь – именно для меня самой. И мне бы не хотелось, чтобы при нем присутствовал кто-либо еще. Если хочешь, я перескажу тебе содержание, но уже потом, в спокойной обстановке. Договорились?

В ответ Тандерлейн буркнул что-то неразборчивое, и одним долгим глотком осушил до дна стакан с сидром. Рэйнбоу было больно видеть его таким, и стыдно за саму ситуацию; но и отступать она была не вправе. Ведь если перевод в Вечнодикий лес утвердят, то в Понивилль она вернется еще не скоро, а выговориться ей требовалось уже сейчас. Потянувшись через стол, Дэш обхватила копытами лицо пегаса, и запечатлела на его губах полный нежности и ласки поцелуй – первый, что случился между ними. С улыбкой глядя на его смущенное и немного обалдевшее лицо, ей пришло в голову компромиссное решение.

— Если тебе так будет легче… то ты можешь пойти за мной следом, но только в отдалении. Так ты будешь нас видеть, но при этом не будешь участвовать в беседе. Такой вариант тебя устроит?

— Знаешь… я тебе верю, — было заметно, что ему с трудом удавалось подбирать слова после произошедшего. – Ведь не будь я тебе и вправду столь близок и дорог, ты бы меня и целовать не стала, правда? Тем более, вот так…

Жеребец счастливо улыбнулся, все еще ощущая на своих губах сладость поцелуя. Не ожидавшая такой реакции, Рэйнбоу удивленно распахнула глаза – но удивление быстро сменилось радостью. Слова Тандерлейна означали еще одну победу над его ревностью, и притом куда значительнее предыдущей. Это было признаком его доверия, ощущением его значимости для нее – и ревновать после такого значило бы признать все это ничтожным и неискренним.

— Я очень рада это слышать. И даю тебе слово, что все будет хорошо! Верь мне… и пожалуйста, не приближайся слишком близко, ладно? – Вскочив из-за стола, Дэш взмыла в воздух, начиная поиски юной пегаски. Если не ошибалась, она свернула за тем шатром направо…

Пребывая в отличном расположении духа, Скуталу неспешным шагом шла куда глаза глядят. Направление она не выбирала, цели у нее не было – слишком уж над многим ей хотелось поразмыслить. Даже поиски человека отошли на второй план, заслоненные их со Свити танцем. Это было внезапно, это было неловко, это было даже немного страшно – но как же это вышло приятно и волнующе!..

После беседы с Твайлайт, Скут хотела только одного – оказаться где-нибудь от нее подальше, успокоиться, прийти в себя. Решив отправиться к кострам, по пути она совершенно случайно наткнулась на белую единорожку. Та, о чем-то задумавшись, в одиночестве сидела на самом настоящем диване, непонятно кем и с какой целью доставленным на праздник. По пояс закопавшись в кучу небольших цветастых подушек, Свити держала в копытцах кружку, из которой доносился слабый запах горячего шоколада. В упор не замечая подошедшую кобылку, она поднесла ее к губам, допивая напиток до последней капли. Глядя на ее печальное лицо, исчерченное потеками туши от недавних слез, Скуталу уже второй раз за вечер ощутила то невыразимое чувство стыда. Да, она не могла разделить чувств своей подруги – но ведь это не означало того, что единорожка заслужила всю ту боль, что пегаска причинила ей своим отказом.

В этот момент Свити повернула к ней голову. Глаза белой кобылки расширились, она выронила кружку, рывком вскочила на ноги… и замерла, ощутив осторожные объятия подруги. Из глаз единорожки вновь полились слезы, окончательно размывая праздничный макияж. Вцепившись дрожащими копытами в пегаску, она уткнулась ей в плечо лицом, и отчаянно разрыдалась. В едином неистовом порыве, Свити Белль выплескивала на нее всю свою печаль, разочарование и страх; поведала о радости испытанных ею новых и неожиданных чувств – и о горечи первой любви, оставшейся без ответа.

Наконец поток рыданий иссяк. Словно растеряв последние силы, Свити не упала лишь благодаря поддержке пегаски – бережно придерживая ее за плечи, Скуталу опустилась на диван, увлекая подругу за собой. Устроившись поудобнее среди кучи маленьких подушек, они крепко прижались друг к другу, как уже много раз делали и раньше. Но никогда прежде подруги не ощущали такой гармонии, как сейчас – события этого вечера опробовали их дружбу на прочность, но в результате сблизили кобылок еще сильней, чем прежде.

Обнявшись, они так сидели еще долго. О чем-то говорили, о чем-то молчали. Постепенно единорожка успокоилась, и даже повеселела. Положив голову на плечо Скуталу, она негромким голосом рассказывала про один из заказов своей сестры – и даже пусть повествование шло про наряды, ткани и ленты, но по закрученности сюжета могло дать фору иному детективу. Посмеявшись окончанию истории, кобылки искренне позавидовали таланту Рарити сперва создать себе проблем, а потом ухитриться с блеском из них выпутаться. Свити хотела было начать новую историю, но Скут ее перебила, предложив сходить на один из вечерних танцев. Мысль об этом зрела у нее уже давно – но лишь теперь пегаска по-настоящему осознала, что готова сделать это не только ради подруги… но и потому, что сама хотела этого. Пусть это и не будет ночной танец, со всем своим символизмом и ожиданиями – но ничто не мешало им самим отнестись к нему по-особенному.

Убедившись, что пегаска предложила такое не из жалости, единорожка с готовностью согласилась. Музыканты уже начинали играть музыку, созывающую на третий вечерний танец, и подругам пришлось торопиться. Ко входу они попали одними из последних – пройдя сквозь деревянную арку, украшенную желтыми листьями и алыми гроздями рябины, кобылки нашли свободное место поближе к краю, и приготовились танцевать.

Из всех четырех, летний танец был самым продолжительным по времени. Но для подруг он пролетел в один миг. Двигаясь в едином порыве вместе с десятками других пар, они старательно пытались выполнять все положенные движения, поклоны и шаги. По настоянию Свити Белль, пегаска заняла роль «ведущей» — и с удивлением осознала, сколь многое она успела почерпнуть из той книги. Никогда прежде не танцевав подобных танцев – ее тайные репетиции дома, в одиночестве, не в счет – она двигалась удивительно естественно, почти интуитивно. Увлекая за собой единорожку, Скуталу постепенно входила в роль, поправляя ее негромким советом или же аккуратным движением. Зажатая и неловкая в начале, белая кобылка с каждым шагом словно бы заражалась ее уверенностью. Раньше она не решалась мельком поглядеть по сторонам, опасаясь того, что все остальные танцуют гораздо лучше их, боялась осуждения и взглядов свысока. А теперь, набравшись смелости, единорожка с удивлением осознала, что их пара смотрится весьма достойно. Пялиться же на них тем более никому и в голову не приходило; Свити Белль наконец-то с облегчением поняла, что внимание прочих пони было сосредоточено на их партнерах, а до них со Скут никому и дела не было. И с пониманием того, что все свои страхи она придумала сама, а потом сама же себя ими запугала, с плеч единорожки словно бы свалился тяжкий груз. Избавившись от нелепого стремления соответствовать чьим-то ожиданиям, от раздутого чувства страха перед мнением прочих пони, от попыток стать кем-то, кем она не являлась и не очень-то хотела быть – Свити Белль наконец-то почувствовала себя собой. Постепенно движения ее стали легкими и непринужденными, каждый шаг, поклон и поворот она делала в нужный момент и без ошибок. Впервые единорожка почувствовала себя не ведомой, а танцующей со своей подругой на равных. Осознав произошедшие перемены, кобылки обменялись понимающими улыбками, и провели остаток танца в такой гармонии, словно бы учились этому годами.

Выходя с танцпола, подруги долго не могли подобрать нужных слов. Случившееся сегодня вечером подняло взаимоотношения между ними на новый, более близкий и значимый, уровень. Венцом всему, конечно, был сам танец – особенно его вторая часть, которая обеим доставила невероятное удовольствие и радость. Что именно изменилось, и как теперь быть дальше – это им еще только предстояло обдумать и выяснить. На прощанье, Свити Белль поцеловала пегаску в щеку – почти немыслимый прежде, теперь же этот жест казалось столь уместным и естественным, что она сделала это не задумываясь. На миг единорожку обуял страх – а вдруг она пересекла ту грань, за которою ей заходить не следовало?.. Секундой позже страх сменился облегчением – было видно, что пегаска от этого получила ничуть не меньше удовольствия. Освободившись из ответных объятий – нежных, но одновременно настолько крепких, Свити пообещала с ней еще сегодня вечером увидеться. А Скуталу, так и не сумев – а на самом деле и не пытаясь – перестать счастливо улыбаться, пошла куда глаза глядят, пытаясь хоть немного разобраться в произошедшем.

Только оказавшись в небе, Дэш поняла свою ошибку. Обычно разыскать пони с высоты не составляло ни малейшего труда – но на празднике было слишком много палаток и шатров, в которые можно было зайти и пропасть из виду; а еще больше – предметов, перекрывающих обзор или отвлекающих внимание. Растяжки и флаги, связки воздушных шаров и шумная толпа, играющая в различные игры, грохот фейерверков и разноцветные вспышки заклинаний – в какой-то момент Рэйнбоу осознала, что упустила Скуталу из виду. Расстроенная, она спустилась вниз, где почти нос к носу столкнулась с Тандерлейном. Пегаска едва не вскрикнула от неожиданности, но жеребец успел приложить кончик крыла к ее лицу.

— Тихо ты! Это же я! – за ехидство в голосе, Дэш захотелось его стукнуть. Не обращая внимания на ее насупленную гримасу, пегас ткнул крылом в проход между шатрами. – Успокойся ты, вон туда зашла твоя юная подруга!

— И верно… — прошептала в ответ радужная кобылка. В указанном направлении стоял шатер, в глубине которого виднелся небольшой прилавок. На нем стройными рядами выстроились небольшие бочонки, кувшины, и бесчисленное множество бутылок, всевозможных форм и размеров. Наверху висела целая батарея бокалов и кружек – не нужно было быть Старсвирлом Бородатым для понимания того, что тут подают различный алкоголь, с готовностью наливая и в розлив. Возле прилавка стояло несколько пони в разной степени подпития – в своем нарядном платье, Скуталу выделялась на их фоне сильнее, чем кантерлотский модник в салуне Эпплузы.

— Слушай, Дэши… а тебе не кажется, что она еще недостаточно взрослая, чтобы пить? И тем более – для такого места? – голос Тандерлейна был в равной степени возмущенным и полным недоумения. – А если ей продадут, то нам придется вмешаться – это же будет явное нарушение! Бармен из местных, видел его пару раз у нас в кабаке; он почти наверняка откажет – а если нет, ему же хуже! Байка, что не знал ее возраста, не прокатит – про нее столько писали в газетах, что невозможно было не запомнить, что она еще не совершеннолетняя!

Тем временем, юная кобылка указала крылом на одну из бутылок, и что-то сказала продавцу. Тот переспросил, Скуталу резко и громко ответила. Один из посетителей потянулся было к ней копытом, но тут же отскочил на трех ногах, болезненно поджав четвертую. Удар пегаски оказался столь быстрым и точным, а сопроводили его такие забористые выражения, что Тандерлейн невольно присвистнул.

— Ничего себе, — покачал он головой. – Надеюсь, это не от Коппервинга она такому научилась? Потому что если от него, то я…

— Не глупи, — перебила его Рэйнбоу. От той заковыристой ругани, почему-то показавшейся смутно знакомой, ее лицо скривилось, словно после лимона. – Она полжизни провела в приютах. Будь уверен, она и не такое может выдать, если припрет. Хотя на моей памяти Скут употребила такую крепкую фразу впервые, что в чем-то даже делает ей честь…

Пока они говорили, напряженная тишина у прилавка затягивалась. Прочие посетители не спешили повторять ошибку своего товарища, и лишь искоса хмуро поглядывали на юную пегаску. Бармен, пожилой земнопони грязно-бурого цвета, с невозмутимым выражением лица начал протирать тряпицей стойку, а потом принялся за стаканы. Они со Скуталу обменялись еще парой фраз, она даже демонстративно вынула из кошеля пару монет – на что тот лишь покачал головой, и решительным жестом вернул их назад. Еще несколько слов, резких от кобылки и спокойных от жеребца – и та, недовольно фыркнув, смахнула деньги в свой кошелек и пошла в сторону выхода.

— А он молодец, не поддался… — уважительно кивнул Тандерлейн. – Пусть даже она наверняка пыталась взять для своего выпивохи-опекуна, все равно…

— Дурила, взлетай быстрее! – зашипела на него Рэйнбоу. – Она же сейчас выйдет! Забыл что ли, что я хочу поговорить с ней наедине?..

Повторять не пришлось. Взмахнув крыльями, жеребец резко взмыл в воздух, мгновенно скрывшись где-то за деревьями. Его спутница тяжело вздохнула, нервным движением приглаживая свою вечно растрепанную гриву. Она не могла вспомнить, когда они со Скуталу в последний раз общались – но знала наверняка, что столь серьезного разговора у них прежде и вовсе не было. Парой секунд спустя, продолжая бурчать себе под нос что-то весьма грубое, пегаска вышла наружу. Увидев перед собой радужногривую кобылку, смотрящую на нее с ехидной улыбкой на губах, Скут осеклась на полуслове.

— Рэйнбоу Дэш?.. – пораженно выдохнула она.

— Собственной персоной, — хмыкнула старшая кобылка. – Давно не виделись, мелкая. Так давно, что я упустила тот день, как ты начала покупать спиртное!

— Т-ты что, шпионила за мной? – в голосе Скуталу причудливо перемешались гнев и стыд, а щеки ее заметно покраснели. – И давно это у тебя в моду вошло?

— Да остынь ты, а то ерунду какую-то городишь! – примиряюще улыбнулась Рэйнбоу. – Я ж знаю, что ты для Коппервинга купить хотела. В жизни не поверю, что ты уже сама могла начать пить – и тем более, что это он тебя к такому приучил!

Видя, как ее собеседница успокаивается прямо на глазах, Дэш не могла не вспомнить своего бывшего. Он злился так же, внезапно и быстро – но и приходил в себя с такой же легкостью. А эта фразочка про моду и вовсе была в его стиле – быстро, хлестко, в цель. Много, ох и много Скуталу уже наверняка переняла от своего опекуна, и еще наберется в будущем – утешало лишь то, что хороших черт у пегаса было куда больше, чем плохих.

— И я не шпионила за тобой, а случайно тебя заметила! – продолжала Рэйнбоу. – Вижу – зашла, куда тебе еще не положено. Ну и решила посмотреть, что дальше будет. Как стукнула того пьянчугу – видела, слова твои крепкие – слышала. И уж будь уверена, если б на этом все не прекратилась – я бы вмешалась. Впрочем, — после паузы добавила она, — Если бы тебе там хоть что-то все же продали, в этом случае я бы тоже не осталась в стороне.

— Да знаю я, — виновато вздохнула пегаска. Только сейчас Дэш запоздало сообразила, что глаза у юной кобылки теперь почти не отличаются внешне, здоровый – от совсем еще недавно бывшего слепым. Она уже слышала кучу россказней и баек про какой-то ритуал, таинственный и жуткий – но в глубине души так и не смогла в них поверить. А теперь воочию увидала результат… и в тот же миг Рэйнбоу поплохело от осознания того, что слухи про состояние Коппервинга тоже могли оказаться не пустой болтовней. Какие бы именно эмоции не отразилось на ее лице, Скуталу явно их заметила.

– Ну да, ты же не видела… — криво усмехнувшись, она зажмурила правый, и посмотрела на радужную кобылку левым глазом. – Он видит еще не так хорошо, как должен, и цвета остаются блеклыми… но совсем недавно на его месте был лишь бесполезный кусок плоти, мутный и слепой.

— А… он… — через силу выдавила из себя Дэш. – Ну, с ним…

— Как крот, — помрачнев, отрезала Скут. – Надеюсь, зрение к нему начнет возвращаться как можно скорее – сил моих больше нет видеть Коппервинга в таком состоянии.

Воцарилось долгое молчание. Рэйнбоу старательно пыталась подобрать слова, но даже не знала, с чего начать. Младшая пегаска замерла в терпеливом ожидании, справедливо убежденная, что ее бывший идол и кумир разыскивала свою брошенную ученицу не только лишь затем, чтобы справиться о ее здоровье. Из их прошлых отношений она не забыла ничего – многое из этого так и не смогла простить, а боль от предательства была все еще свежа в ее памяти.

— Скути… ведь Коппервинг!.. он ведь здесь, на празднике? – сбивчиво начала Дэш. От ее решимости, хвастовства и насмешек не осталось и следа. – Мне нужно кое-что сказать, не только ему одному – но вам обоим!

— А ему так уж необходим этот разговор? – скептически подняла бровь юная пегаска. Внешне спокойная, внутри она торжествовала – великая и знаменитая Рэйнбоу Дэш, ее бывший кумир и несостоявшийся учитель, впервые в жизни ее о чем-то просит! Скуталу изо всех сил старалась прогнать это ощущение, понимая его неправильность и стыдясь испытываемых чувств, но получилось у нее не сразу.

— И ему, и тебе тоже, — сдвинула брови Дэш. Ту мешанину эмоций, что обуревала ее собеседницу, прочитать было проще простого – ведь не будь даже это написано у нее на лице, радужногривая пегаска тоже отлично помнила их прежние взаимоотношения. И понимать все это было неприятно… но куда хуже было знать, что вина в этом лишь ее, и только ее. Она хотела поговорить о многом, и это было одной из тем. В другой ситуации Рэйнбоу могла махнуть на все крылом – захотят, сами будут искать встречи! Но только не сегодня, не сейчас. «Интересно, а не переняла ли Скуталу от опекуна еще и его упрямство?.. Не важно. Я старше ее на целых шесть лет – быть того не может, чтобы я не смогла ее убедить!»

— В любом случае, это ведь ему решать, говорить со мной или нет? – с деланным равнодушием в голосе начала Дэш. – Как знать, не рассердится ли на тебя Коппервинг, если ты мне сейчас откажешь? В любом случае… нехорошо идти в гости с пустыми копытами. Я сейчас схожу к тому прилавку, возьму ему чего-нибудь выпить. А ты… подумай пока, ладно?

Глядя вслед бывшему кумиру, деловито скользнувшей в тот шатер, Скуталу не могла отрицать невольного чувства восхищения. Всего парой фраз, коротко и по делу, Рэйнбоу для начала справедливо усомнилась в ее праве самостоятельно решать этот вопрос. Потом вскользь пригрозила, а затем, позволяя сохранить лицо, предложила принести Коппервингу подарок – заодно предоставляя время все обдумать. «Если такое способна придумать Рэйнбоу, великолепная летунья, но далеко не мыслитель – что же тогда может прийти в голову Твайлайт Спаркл? И тем более – Узури?..»

— Ну что, надумала? Можем идти? — Радужная пегаска вышла на улицу, держа под крылом какую-то бутылку темного стекла. Было очевидно, что в ее согласии она не сомневалась.

— В другой бы ситуации я бы еще подумала, — покочевряжилась для вида Скуталу. Сперва она и не собиралась так вот вредничать, но убежденность Рэйнбоу в том, что она достигла успеха, здорово ее задела. – Но раз уж ты решила прийти… с дарами… то так уж и быть.

На секунду пегаски встретились взглядами. К ее удивлению, лицо Дэш внезапно озарилось улыбкой; затем она коротко кивнула – серьезно, уважительно — как равной. Не зная, что об этом и думать, Скут повела старшую подругу к отдаленному костру, за которым коротал праздничный вечер ее опекун.

В ожидании гостей, Коппервинг с трудом сдерживал нетерпение. По его просьбе Птуш уже дважды отправлялся их высматривать – в первый раз они еще только отходили от шатров, во второй – были уже почти на полдороги.

Подкинув в костер несколько поленьев, пегас изо всех сил постарался успокоиться. Между ним и Дэш уже давно все было кончено – более того, они практически не общались, кроме как по работе. Неужели ей захотелось своими глазами увидеть его нынешнее состояние? Да нет, едва ли. Уж точно не из желания порадоваться его беде – при всех ее недостатках, жестокость в их число не входила. Жалость? Тоже вряд ли. Попытаться приободрить она его могла, а впустую жалеть точно бы не стала. Может быть, тому виной возможный роман между ней и Тандерлейном? Не исключено, но чем тут может помочь их разговор? Переубеждать этот «элемент ревности» он не собирался – да и бестолку, ее новый кольтфренд в своем упрямстве мог дать фору кому угодно. Оставалась Академия Вандерболтов, куда, по слухам, Дэш наконец-то поступила. Да, наверняка это и было причиной – прежде он сам всякий раз пытался отговорить пегаску от этой идеи, ставя под сомнение целесообразность как существование нынешних Вандерболтов в целом, так и ее одержимость ими в частности. «Никак, сейчас начнет рассказывать, как же там все здорово, и каким же я был слепцом, не видя всех перспектив и возможностей ее мечты!.. Слепцом, ну надо же. Только тогда уже не был – а стал, ха-ха, прям обхохочешься!..»

Откуда-то сверху до него донесся отрывистый скрип Птуша. Это означало, что пегаски уже совсем рядом – а еще то, что птица его на какое-то время покидает. По каким-то причинам, которые он так и не мог понять, бухури наотрез отказывался встречаться с Дэш. «Не иначе, как из верности своей прошлой хозяйке – не хочет и рядом находиться с ее соперницей…»

Напрягая обоняние и слух, пегас изо всех сил пытался обнаружить приближающихся гостей. С какой стороны придут? Будут ли шуметь, или зачем-то попытаются застать его врасплох? Без помощи Птуша Коппервинг чувствовал себя уязвимым и почти беспомощным. Да, стоило ему ослепнуть, как прочие чувства заметно обострились – он научился замечать с их помощью многое из того, на что прежде бы не обратил внимания. Но никакое из чувств, даже все они вместе взятые, не могли заменить ему зрение. Ведь без зрячих глаз он не мог нормально летать, а нелетучий пегас – и не пегас вовсе.

Наконец до него донесся негромкий цокот копыт. Определив направление, Коппервинг продолжил наблюдать. Хоть его костер и находился на самой окраине праздника, но мимо нет-нет, да и проходили прочие пони, так что это мог быть и кто-то еще. А звук шагов тем временем приближался. Следом легкий порыв ветра принес с собой знакомый запах – так пахли те духи, которыми по его совету Скути надушилась перед праздником. Шанс ошибки все равно оставался, но… «Ну да, пойдите-ка попробуйте обвинить слепца, что он ошибся и не разглядел ваши лица…»

— Скуталу, моя дорогая, ты вернулась! – преувеличенно бодрым голосом начал жеребец. – И надо же, ты ведешь с собою Рэйнбоу Дэш, мою старинную подругу!.. Прошу, проходите ближе к костру, устраивайтесь поудобнее!

От его слов радужная пегаска сбилась с шага. Карие глаза Коппервинга, прежде всегда такие теплые и чуткие, теперь были затянуты уродливыми и мутными бельмами. Более того, хоть жеребец и стоял к ним лицом, «смотрел» он куда-то в сторону. Ошибки быть не могло – Коппервинг действительно ослеп. И поэтому его недавнее приветствие из просто «странного» становилось действительно «пугающим». Да, он мог слышать их шаги и даже понять по звуку направление – но это никак не могло объясняло то, что он безошибочно определил, кто именно к нему пришел! Со Скуталу они не разлучались всю дорогу, и никому постороннему она ничего не говорила и не передавала… Конечно, кто-то из встречных мог их увидеть, и поспешить к пегасу, рассказать… но зачем? В растерянности, Рэйнбоу деревянной поступью подошла к костру – и тут внезапно вспомнила о том, что где-то неподалеку находится Тандерлейн, наблюдающий за ней… и за ними. Эта мысль доставила ей некоторое облегчение – что бы с этими двумя пегасами недавно не случилось, все это вызывало у нее непонимание и явное беспокойство.

— Ты абсолютно прав, это мы! – Скуталу совсем не удивилась его реакции, что еще сильнее заставило Дэш занервничать: неужели ее бывший кольтфренд отнюдь не такой слепой, каким пытается казаться?.. Не догадываясь о терзающих ее мыслях, юная пегаска тем временем продолжила. — Кстати, а где Птуш? Я его с самого начала праздника не видела. Он не оставляет тебя тут надолго в одиночестве, не дает скучать? Ведь это он тебе сообщил, что мы идем, да?

— Птуш?.. – механически переспросила голубая кобылка. В глубине души ей очень сильно захотелось, чтоб хотя бы у этой загадки оказался простой и тривиальный ответ. Что какой-то еще пони – не из местных, ведь это имя ей было не знакомо – присматривает за ослепшим Коппервингом, помогает ему и все такое прочее.

— Ага, это наш питомец, — одним махом разбил ее надежды жеребец. Было очевидно, что Дэш, уже несколько месяцев находившаяся у Вандерболтов, была не в курсе всех последних событий, иначе наверняка бы запомнила такое необычное для их краев имя. Решив «подыграть», он криво улыбнулся и принялся рассказывать дальше, тщательно подбирая слова. – Птица такая, большой серый бухури, на сову похожа внешне. Он недавно улетел, но до этого почти весь праздник пробыл со мной. Что до твоего, Скути, вопроса – я услышал ваши шаги, а потом ветер донес до меня слабый аромат духов. Ну я и решил, что вряд ли сюда забредет еще какая кобылка, надушившаяся перед праздником этим ароматом…

— Наконец-то завел себе зверушку? После стольких лет? – Рэйнбоу изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал, как обычно – весело, насмешливо и немного легкомысленно. – Хотя чего уж там, если уж даже я завела себе Танка!..

— Коппервинг, Дэш попросила отвести ее к тебе, говорила, что хочет сказать нам обоим нечто важное! – вклинилась рыжая пегаска. Странная нервозность радужной кобылки, помноженная на нехорошую ухмылку, застывшую на губах ее опекуна – все это не сулило ничего хорошего. – Я не сразу, но согласилась – ведь не мне решать, с кем ты хочешь говорить, а с кем нет, ведь так? К тому же, Рэйнбоу пришла не с пустыми копытами, правда же?

— Ну коли так… Вряд ли ты принесла мне в подарок нечто такое, что нельзя было бы разлить по стаканам, мм? – Жеребец усмехнулся. Да, он всегда был не дурак выпить, но молва почему-то раздула эту его черту до совершенно неприличных размеров. С другой стороны, по этой же причине пегасу чаще всего и дарили именно алкоголь, будь то сидр, вино или виски. А он и не возражал – в отличие от какого-нибудь комплекта вазочек под варенье или очередного пледа, выпивка всегда была кстати, и ее никогда не было слишком много.

– Скут, поухаживаешь за нами?.. Бокалы где-то на земле, под лавкой лежит корзинка с выпечкой, Берри Панч угостила. – Усевшись на один край лавочки, Коппервинг указал радужной кобылке на противоположный конец. – Рассказывай тогда, раз уж так надо. Про Вандерболтов ведь хотела поговорить?

— Не только… — присев, Рэйнбоу внимательно посмотрела в лицо Коппервинга. В нем словно бы что-то изменилось – и дело было не в одних только глазах, сменивших привычный глубокий карий цвет на мутную слепую белизну. Пегаска не могла опознать эти перемены, дать им название – но чувствовала сам факт произошедших изменений. Да, это могло произойти за все то время, что прошло с их расставания; мог повлиять – и наверняка так оно и было! – тот мерзавец-директор; без сомнения, огромный след оставила Скуталу и все с ней связанное. Но… Дэш была готова поспорить на свою гриву, что было там и нечто совсем уж непонятное, и для всех них чуждое. Эти его бельма одновременно пугали и притягивали ее взор, завораживали и вызывали отвращение. Она однажды слышала поговорку, что «глаза – зеркала души». Если так, то глаза пегаса выглядели теперь не зеркалом, а бездонным омутом болота, «окном» в центре коварной трясины. Пытаться прочесть его мысли и эмоции стало совершенно невозможным – даже простого взгляда на эту белесую муть хватало, чтобы нарушить ход мыслей или сбить на полуслове в разговоре. «И ладно я – поговорила, и ушла. Но как же тогда у Скуталу хватает сил все это время быть с ним рядом?..» В голове закономерно звучал вопрос о проведенном им ритуале – но это была та часть их прошлого, лезть в которую она не стала ни за что. Собравшись силами, она начала разговор с вполне ожидаемого вопроса: – Но прежде чем начну… расскажи уж, как твое здоровье?

— Ох, Дэши, знала бы ты, сколько мне задавали этот вопрос, и как же я устал на него отвечать, раз за разом, вновь и вновь!.. – равнодушно отмахнулся от нее Коппервинг. В ответ Рэйнбоу обижено закусила губу – кобылку неприятно удивил тот факт, что ее бывший много раз рассказывал свою историю прочим пони, но при этом не захотел уделить время для нее. Не способный увидеть обиду на лице радужной пегаски, жеребец как ни в чем не бывало продолжал: — Могу рассказать, но вкратце. Я временно пожертвовал своим зрением, чтобы вылечить глаз у Скуталу. Она почти здорова; я же начну выздоравливать не раньше, чем моя подопечная окончательно поправится. Может неделю слепым ходить осталось, может и пару месяцев, не знаю. – На миг Коппервинга вновь обдало леденящим душу ужасом, стоило ему подумать о том, что после Ритуала зрение могло его покинуть безвозвратно. Пусть даже Узури и сказала, что все прошло успешно, иначе ослеп бы сразу – но окончательно он успокоится не раньше, чем снова начнет видеть. Пока что оставалось верить, надеяться – и гнать, изо всех сил гнать эти страшные, предательские мысли. Через силу улыбнувшись, пегас поспешил закончить свой рассказ: – Поэтому я и взял в патруле отпуск за свой счет – ведь летать я все равно не могу. Такой ответ тебя устроит?

— Будем считать, что да, — вздохнула Рэйнбоу. Получив от Скуталу бокал и пару пирожков с какой-то ягодной начинкой, она откупорила бутыль, разливая по стаканам пахучую, сладкую медовуху. – Ну, Коппервинг… за тебя.

— Вот как? Неожиданно – но приятно, – ответил жеребец, принимая бокал из копыт юной пегаски. Подняв, он дождался касания от радужной кобылки, а затем осушил его до дна. – Недурственно, могу сказать. Дай угадаю, с пасеки Хани Би, так ведь?

— Ты абсолютно прав, — подтвердила Дэш его догадку. – Но… я пришла сюда не затем, чтобы тебя проведать. Точнее, не только за этим. Я… я… — от волнения у нее перехватило дыхание.

Ей и самой было очень нелегко свыкнуться с мыслью, что ее мечта оказалась ложью; что Вандерболты, которыми она грезила с самого детства – вовсе не такие замечательные, как ей представлялось. А уж рассказать об этом Коппервингу… Ведь из всех ее друзей лишь он один выступал против Академии, притом настолько категорично и решительно. Но не потому, что считал ее саму недостойной бездарью, втайне завидовал или желал ей неудачи. Наоборот, жеребец раз за разом утверждал, что присоединившись к Вандерболтам, она будет лишь впустую растрачивать свой потенциал. Положа копыто на сердце, Рэйнбоу до сих пор не могла понять, почему она решила поделиться с ним своим решением. Признать тем самым его правоту, услышать насмешливое «ну я ж говорил!..» Однако же, как бы не горько было это признавать, Коппервинг в итоге оказался прав. Но, наверное именно это, вкупе со словами Рони о том, что нет ничего постыдного в признании собственных ошибок, и стали причиной этой исповеди.

— Я подала рапорт на имя Спитфайр, с просьбой отчислить меня из Вандерболтов. По собственному желанию. – Выпалив эти важные и страшные слова, Рэйнбоу прикусила губу и замолчала, уткнувшись невидящим взглядом в потрескивающее пламя костра. Но… время шло, а никакой реакции так и не было. Не выдержав, кобылка вскинула голову. Напротив нее, вытаращив глаза от изумления, сидела Скуталу – прямо на земле, усевшись где стояла. Переднее копыто накрепко закрывало ее рот, не позволяя вырваться оттуда ни единому звуку. А Коппервинг… тот сидел на том же месте, непрерывным движением вертя в копытах бокал свой бокал. На лице его нельзя было различить никаких эмоций – но и торжествующей улыбки на губах, которой она все ждала – и которую ей так не хотелось видеть – тоже не было. Кобылка хотела было попросить объяснить его спокойствие; спросить, почему он не смеется и не радуется – ведь он оказался прав, а ее мечта была лишь пустышкой! – но жеребец успел заговорить раньше.

— Рэйнбоу Мириам Дэш, — торжественным голосом начал пегас. Коппервинг был одним из немногих, кто знал ее полное имя – она сама еще давным-давно проговорилась ему, и с тех пор уже устала жалеть об этом. Оставаясь с ней наедине, он никогда не упускал случая позлить ее таким образом… а теперь про ее второе имя узнала и Скуталу!.. А жеребец тем временем продолжил: — От чистого сердца и со всей серьезностью хочу тебе заявить, что восхищаюсь тобой, притом даже трижды!

— Чего?.. – только и смогла произнести радужногривая кобылка. Она была готова к чему угодно, но только не к такому! На фоне этого даже разглашение ее полного имени отошло на второй план.

— Чтоооооо?!.. Она ушла из Вандерболтов! А ты ее за это еще и поздравляешь?! – вскочив на ноги, Скуталу переводила взгляд с опекуна на бывшего учителя и обратно. – Ущипните меня! Я сплю, я определенно сплю – ну не может быть всему этому другого объяснения!..

— Вы все правильно слышали, — широко улыбаясь, пегас слез со скамейки, и подошел к своей подопечной. Распахнув крыло, он погладил кобылку по голове – но как оказалось, лишь для того, чтобы нащупать ее ухо. Одно быстрое движение, короткий взвизг — и вот уже Коппервинг разжимает зубы, оставив на нем лишь едва заметные следы. – Сама попросила, никто за язык не тянул! Я сейчас слепой, щипать мне неудобно – а укусил я совсем не сильно, нечего тут драму устраивать! А вердикт такой – не спишь! Смирись и веди себя соответствующе!

Под изумленным взглядом Рэйнбоу, пегас снова залез на лавку. На ее памяти он себя так не вел – но судя по реакции рыжей кобылки, чем-то невероятным его поступок не являлся. Не было никакой обиды или протеста – вслед ему доносилось лишь какое-то невнятное бурчание.

— Дэши… Ты сумела достигнуть своей мечты – поступить в Академию. Неважно, что говорил я, что говорили другие. Ты хотела этого – ты сделала. Твое упорство, целеустремленность, воля к победе – все это привело тебя к успеху. Какой бы не была твоя мечта – ты сумела ее достичь. За это я восхищаюсь тобой в первый раз. – Отвесив радужной кобылке глубокий поклон, жеребец поднял в воздух свой кубок, а после сделал несколько глотков. Прикрыв отрыжку кончиком крыла, Коппервинг продолжил:

— Второй раз я восхищаюсь тобой за то, что ты смогла отвергнуть свою мечту, стоило лишь тебе распознать в ней нечто такое, что оказалось для тебя чуждым и неприемлемым. Что именно было причиной – надеюсь, ты еще расскажешь… Но сам факт того, что ты сумела ее отпустить, это твое самое сокровенное желание, к которому стремилась с самого детства… Все это безошибочно свидетельствует о том, что ты ее переросла, стала выше нее, сумела избежать «слияния» с мечтой. Можешь мне не верить, но не каждый пони найдет в себе силы избежать самообмана, вдруг обнаружив, что его сокровенная и возвышенная цель, на достижение которой он потратил множество усилий и многие годы времени, на деле окажется совсем не тем, что он ожидал. Гораздо проще убедить себя, что добивался именно этого – ведь ты столько к этому стремился!.. Так пони становятся рабами мечты – не имеющими собственных желаний и устремлений, упорно цепляющимися за свою некогда великую цель, на деле оказавшуюся фальшивкой. А затраченное на нее время и приложенные усилия – все это крепче цепей привязывает их к этой мечте, обернувшейся на деле ложью.

У костра сидело трое пегасов, и каждый из них молчал. Скуталу пустыми глазами уставилась в костер – слова опекуна про цель, мечту, что на деле обернулась ложью и несла лишь страдание для тех, что не нашел в себе силы отречься от нее, потрясли юную кобылку до глубины души. Привыкшая доверять Коппервингу во всем, она по-новому взглянула на своего бывшего кумира – и преисполнилась к ней еще большего уважения.

Рэйнбоу Дэш изо всех сил пыталась переварить услышанное – слова ее бывшего кольтфренда оказались совсем не тем, что она была готова услышать по итогам этого разговора. Она была рада, что не пришлось терпеть его насмешки и вслух признавать истинность его слов про Академию… Но если подумать, то Коппервинг ухитрился подать каждое событие таким образом, что оказывался правым в любом случае. Отговаривал от Вандерболтов – прав; вступила в их число – опять прав, сам ведь сказал, что восхищается за исполнение ее мечты. Ушла – и снова прав, мулий сын! И ведь не хитростью этого добился – высказал-то все разумно и правильно. Речь, правда, была не совсем в его привычном стиле – звучало не то чтобы пафосно… скорее, торжественно. Понять бы только, где и когда научился так языком работать – раньше ему такое точно было не под силу. Не иначе, где-то вычитал да запомнил – что, впрочем, не отменяет того факта, что прозвучала речь его уместно.

Протянув передние ноги к жаркому пламени костра, Коппервинг лениво размышлял, что же послужило истинной причиной ухода Дэш от Вандерболтов. В голову ему пришел уже десяток возможных идей – но была ли среди них истинная? Кроме того, что же еще такого Рэйнбоу хотела обсудить? При этом связанного с его подопечной, раз она настаивала на разговоре сразу с ними обоими?

— И… что ты теперь будешь делать дальше? – нарушила молчание рыжая пегаска. – Вернешься в погодный патруль?

— Типа того, — хмыкнула Дэш. – Только не в Понивилле, а в окрестностях Замка Двух Сестер. С погодой там управиться будет непросто, но без помощи пегасов, работы по его восстановлению затянутся на целую вечность.

— Браво, Рэйнбоу, — уважительно закивал головой Коппервинг. – И даже в чем-то завидую – управлять погодой не на окраинах, а в самом Вечнодиком лесу – это настоящий вызов. Будет непросто, но и скучать не придется, а это главное.

— Ну-ну, — ехидно улыбнулась радужная пегаска. Поднявшись в воздух, она подлетела к жеребцу и плеснула ему в бокал медовухи. – Тебе, вот не поверишь, тоже скучать не придется. Поэтому у меня тост! За Коппервинга, нового главу погодной службы Понивилля!

У костра воцарилось напряженное молчание. Секундой позже его прервал кашель Скуталу – от неожиданной новости пегаска чуть не подавилась пирожком; получив от Коппервинга по спине крылом, кобылка судорожно выдохнула, сплевывая куда-то в сторону злополучную корку.

Жеребец тем временем медленно поворачивал голову, словно к чему-то прислушиваясь. В этот раз его белесые глаза остановился ровно на лице Рэйнбоу Дэш. Та сперва нервно заерзала, затем встала с лавки и отошла на другую сторону костра – глядеть в эти слепые бельма было выше ее сил. Убедившись, что пегас не собирается и дальше продолжать ее нервировать, кобылка несколько успокоилась, и заговорила:

— А чем ты недоволен? Как ни крути, а повышение! Меня не будет, Тандерлейна тоже – ты теперь начальник, и одновременно – самый опытный и одаренный в управлении погодой пегас во всем Понивилле! Сам будешь выбирать себе задания по вкусу, никаких подменов и лишних договоренностей! Битов больше будет – ты все ж не один живешь теперь, лишние деньги не помешают! Ну и последнее – если не ты, то кто тогда?

— Я никогда этого не просил и никогда эту должность не хотел, — раздраженно вздохнул Коппервинг. По его тону было понятно, что он уже смирился со своим внезапным назначением. – Без тебя, твоего дружка, и… кого ты там еще с собой забрать планируешь? А, неважно. Без вас наш патруль и так здорово ослабнет. Если же еще и я откажусь от этой должности, будь она трижды неладна, то Понивиллю придется туго. А тут еще и зима, которая, если верить Тандерлейну, будет самой холодной за последние несколько лет! И ведь как вышло – меня, подлец, стыдил – а теперь сам из города свалить собрался!

— Эй-эй, полегче! – осадила его Рэйнбоу. Кобылку была приятно удивлена тем обстоятельством, что Коппервинг так легко согласился; слишком уж быстро, на ее взгляд – но ей же проще. Однако, спускать ему с копыт оскорбления своего кольтфренда Дэш не собиралась. – И скажи спасибо, что Тандерлейн отсюда свалит – лаяться меньше будете! А про патруль не переживай, я уже написала письмо в центральный штаб – они пришлют сюда группу из резерва. Так бы их отправили к Замку, а теперь – сюда. Все довольны, в патруле Понивилля достаточное количество пегасов, и… ты в нем главный. С чем тебя и поздравляю!

Фыркнув, радужная кобылка уткнулась в свой бокал. Она по своему опыту знала, каково это – руководить погодной командой. Вместо радости полета и пинания облаков, ей пару дней в неделю приходилось просиживать над книгами, таблицами и графиками. Невидимая большинству, это была кропотливая и важная работа, требующая внимания и хорошего понимания погодных процессов, их взаимосвязи и причин. Один раз пропустишь слабый дождик – в следующий раз придется компенсировать настоящим ливнем, и хорошо если без грозы. Знала Дэш и то, что Коппервинг все это терпеть не может, хотя и разбирается во всем на интуитивном уровне. Надежный и упорный, обладающий необходимыми знаниями и опытом, однажды он станет замечательным капитаном патруля, лучше, чем ей когда-либо удавалось. Дискорд ее подери – да ведь сама Метка Коппервинга говорила о его наклонностях к командной работе! А его безграничное отвращение к бумажной работе отойдет на второй план, пересиленное чувством ответственности за погоду в его родном городе.

Со стороны могло показаться, что она оставила его за главного из вредности или мести – однако коричневый пегас и в самом деле был наилучшим кандидатом на эту должность. Кроме того, Рэйнбоу всерьез считала, что Коппервингу необходимо вырасти – он уже давно перерос обязанности обычного патрульного; но сам он ни за что в этом не признается, и на руководящую должность не пойдет.

Вокруг костра повисло напряженное молчание. Где-то вдалеке продолжался праздник, играла музыка, пони пели, кричали, смеялись – но их укромный уголок словно бы выпал из общего веселья, а тишина выглядела скорее затишьем перед бурей. Затухающее пламя извивалось и плясало над углями, бросая на лица пегасов багровые отблески. Надувшаяся Дэш, мрачно насупившийся Коппервинг – и Скуталу, растерянная, не понимающая, в чем вообще причина ссоры. Лично ей казалось, что новое назначение для ее опекуна – только лишь к лучшему, а должность начальника погодного патруля гораздо больше соответствует его талантам и возможностям. Но то, с какой неприязнью он воспринял эту новость, ее смущало и нервировало. Ведь получалось, что он этого не только не хотел, так еще и вынужден был принять против своей воли. И это не говоря уже о том, что Коппервинг до сих пор был слеп, а когда прозреет – неизвестно…

Вскочив на ноги, Скуталу подхватила несколько поленьев, и подкинула в догорающий костер. Сухая древесина мигом занялась, набирающее силу пламя прогнало мрачные тени, сделав их поляну немного уютней и теплее. Разобравшись с костром, пегаска залезла на лавку, где прижалась боком к своему опекуну; в ответ тот приобнял ее крылом, а мрачное выражение его лица постепенно сменилось спокойной улыбкой.

— Ладно, будем считать, что ты меня уговорила, — наконец, устало произнес жеребец. – Правильнее было бы сказать «заставила», или «не оставила мне выбора» — да только какая разница, как это назвать?.. Как зрение вернется, займу твой бывший пост, Дискорд со всеми вами.

— Вот и славно, — улыбнулась Дэш. – Поверь, не все так страшно, как ты себе надумал. К тому же, как глава погодного патруля, ты получишь отличную возможность показать своей подопечной все тонкости управления погодой. И не только на практике, но и в теории, от расчетов до планирования!..

— Кстати, на счет Скуталу, — оборвал ее Коппервинг. – Ты вроде бы хотела сказать что-то такое, что касается нас с ней вдвоем, мм? Нечто важное? Ну так говори, а то скоро и праздник к концу подойдет, а мы все мою должность обсуждаем!

— Я… в общем, я… — Рэйнбоу осеклась; перехватив взгляд юной кобылки, радужная пегаска не выдержала ее взгляд, и отвернулась. Наконец, собравшись силами, она подняла глаза на опекуна и его подопечную: — Я хочу извиниться. Перед вами обоими. И… хочу сказать, что ты, Коппервинг, был прав.

— Когда я… бросила Скуталу… — срывающимся голосом продолжала Дэш, — ты не просто пристыдил меня – но решил мне на деле доказать, что я сдалась преждевременно. Даже вспоминать стыдно, но тогда мне взбрело в голову, словно истинной целью твоего поступка было не бескорыстное желание помочь, а стремление превзойти меня, добиться успеха там, где я отступила и не справилась... Ее полет стал бы доказательством того, что ты лучше меня… а еще сильнее, настойчивее, упорнее… «вернее».

— Знали бы вы, как мне стыдно за эту мысль… она не только мелочная, но и откровенно глупая. — Рэйнбоу шмыгнула носом, и криво улыбнулась. – Ведь если подумать, то любой пони в чем-то лучше остальных, и глупо сравнивать совсем уж разные таланты и умения. Я быстрее всех летаю, а Рарити шьет невероятные платья – и кто из нас круче и офигеннее? Наверное, не будь ты пегасом, или будь на твоем месте кто-то другой, то мне такое и в голову бы не пришло. Но с тобой рядом, Коппервинг, я еще с самой первой встречи ощущала некое чувство соперничества. Мне не было равных среди пегасов Понивилля, никто не был столь же быстрым, ловким и талантливым… но если бы спросили, то вторым из их числа я бы назвала тебя.

Скуталу переводила удивленный взгляд с бывшего кумира на своего опекуна и обратно. Коппервинг почти не рассказывал об их с Дэш прежних отношениях, а теперь вот выяснялись подробности, да какие!.. Сам жеребец слушал этот рассказ с легкой улыбкой на губах – было похоже, что он погрузился в воспоминания, заново переживая события тех лет.

— Для меня была невыносимой сама мысль о том, чтобы стать второй, быть не лучшей, а следующей после кого-то, — продолжила радужная кобылка, – А уж тем более после жеребца, с которым я тогда встречалась. Поэтому… я старалась изо всех сил, учила новые трюки, шла к очередным победам. Ты же, со своей стороны, не только подстегивал мою гордость и страх поражения… но и был для меня источником мотивации и вдохновения. Приободрял, подначивал, подстегивал – а сам факт того, что при всем при этом ты со мной не соревновался и не пытался занять «мое место», я поняла гораздо позже. Но, как оказалось, в глубине души я так и не смогла в это поверить в это до конца – вот и надумала себе… всякого.

— Когда я осознала, что не могу помочь Скуталу; что даже понятия не имею, с какого бока подступиться… то в своей гордыне я назвала ее беду непреодолимой, невозможной… А раз мне не под силу было ей помочь, то и другие, как мне казалось, и тем более не справятся. Я никогда не отступала перед трудностями, перед вызовом… но что толку пытаться сделать то, что не может сделать никто? Для меня это означало бы… проиграть. А проигрывать… это совсем не круто. Общаться с не крутыми – тем более; так и самому такой недолго стать… Поэтому… я стала ее избегать, надеясь, что однажды она от меня отстанет… а я заживу спокойно, не рискуя снова проиграть. И знаешь, я ведь даже сама в это почти поверила… но тут в дело решил влезть ты; в результате не только разнеся на куски хрупкую стену моего самообмана, но заодно и всколыхнув то давнее чувство соперничества.

— Когда я узнала, что ты забрал ее из приюта, я сперва не поверила своим ушам. – Еще недавно спокойный, голос Рэйнбоу Дэш постепенно становился все громче и эмоциональнее. И чем дальше, тем сильнее звучал некий надрыв, потребность выговориться; тем больше в нем чувствовалась вина и отчаяние. – Мне такое и в голову бы не пришло, как и всем прочим пони в городе! Казалось, стоило бы задуматься – не слишком ли много ты на себя взваливаешь, если считать единственной целью – утереть нос бывшей подруге? А ты тем временем лечил, даже позвал на помощь этого здоровенного белого пегаса с детскими крылышками!.. – Голос кобылки сорвался на крик. – Коппервинг, как ты мог настолько верить в успех, в победу? Почему ты так можешь – а я нет? И после этого ты еще называешь меня Элементом Верности!..

— Потом был директор… а теперь и Ритуал… — из глаз Рэйнбоу текли слезы. Еще недавно она почти кричала, теперь же ее сил хватало лишь на еле слышный шепот. – Ты сделал для Скуталу… еще не так давно совсем чужой для тебя пони… сделал больше, чем многие делают для самых близких и любимых за всю мать их жизнь!.. Я знаю, о чем некоторые сплетничают в городе… само собой, не верю. Видели бы вы сейчас себя со стороны – она ткнула крылом в сторону сидящих в обнимку пегасов, – брат и сестра, клянусь Селестией!.. Готовые друг для друга на все, и знающие это!..

— Я хочу попросить прощения, у вас обоих. – Утерев слезы, Дэш наконец-то успокоилась. Голос ее, пусть и слегка охрипший от слез, звучал теперь громче и отчетливее. – Ваша история преподала мне очень важный урок – тяжелый, но необходимый. Без него я, наверное, не нашла бы в себе сил уйти из Вандерболтов… где стала бы той, кем я быть не хочу. В остальном же… я рада, что тогда сдалась, что не нашла сил, что… предала тебя, Скуталу. Звучит чудовищно, да… но без этого ты могла бы не встретиться с Коппервингом… и как знать, как бы тогда сложилась твоя дальнейшая судьба. Не зря ведь говорят – «все, что Селестия ни делает, все к лучшему»?

— Тебе нет нужды извиняться, по крайней мере передо мной, — помолчав, ответил ей Коппервинг. – Ты была неправа, не спорю… но со временем, в глубине души ты и сама это осознала. И хотя тот случай несколько подпортил наши с тобой отношения… я рад тому, что в итоге все наладилось, а мы трое многое для себя поняли и уяснили. Если же тебе все-таки нужно прощение – то я прощаю тебя, искренне и с легким сердцем.

— Я тоже прощаю тебя, Рэйнбоу Дэш, — дрожащим голосом присоединилась к нему Скуталу.

Юной пегаске прежде и в голову не приходило, насколько сильно связанная с ней ситуация повлияла на ее бывшего кумира. Этот рассказ не был простыми извинениями – в нем буквально изливали душу, вытаскивая на свет глубокие внутренние проблемы и переживания. Никогда прежде на ее памяти Дэш не была настолько искренней и серьезной; после такого не могло быть и сомнений, что эти извинения были от чистого сердца, а не просто из стремления уладить старые обиды. Кроме того, Рэйнбоу была абсолютно права – ведь не начни она ее избегать, то и Коппервинг едва ли обратил бы на нее свое внимание. Что означало бы как минимум Хуффингтон, а то и продажу ублюдком-Лютефиском в гарем к эмиру, если еще чего не хуже. Пегаска вздрогнула, вспомнив обжигающую боль от ударов – не появись ее опекун вовремя, этот мерзавец точно бы забил ее до смерти.

От их слов у радужногривой кобылки словно гора с плеч упала. Нечасто в своей жизни ей доводилось всерьез просить прощения – правда, в том числе и потому, что Рэйнбоу почти не совершала чего-то плохого или подлого. Эта же история растянулась на многие месяцы, заставляя ее раз за разом мысленно возвращаться к ней, обдумывать, пытаться разобраться в своих чувствах и мотивах.

Вскочив, она порывисто шагнула вперед, обнимая обоих пегасов одновременно. Те накрыли ее своими крыльями в ответ, длинными коричневыми от Коппервинга и маленькими рыжими – от Скуталу. Несколько секунд спустя, жеребец выразительно похлопал Рэйнбоу по плечу. С видимой неохотой, та разорвала объятия.

— То, что ты сделала… о чем думала и в чем заблуждалось, удивительным образом принесло нам троим только лишь хорошее, — снова заговорила юная пегаска. Хоть она и простила свою несостоявшуюся наставницу, Скут все же не смогла удержаться от небольшой ответной колкости. Притом – уместной и заслуженной.

— Потеряв кумира, я нашла семью, о чем не смела уже и мечтать, влача безысходную жизнь в том проклятом приюте. Теперь же – Скуталу еще сильнее прижалась к боку жеребца, и потерлась щекой об его шею – я счастлива, как никогда прежде. Ну а ты, Рэйнбоу Дэш… — пегаска посерьезнела, и пристально посмотрела в лицо радужной кобылки. – Ты же получила свой урок, который зовется… смирением! Ты так привыкла быть лучшей, побеждать и смотреть на всех свысока, что оказалась не готова к поражению. Что кто-то другой сумеет сделать то, что тебе будет не под силу. Коппервинг не отступал ни перед какими трудностями, взяв меня под свое крыло – и хоть я еще и не способна полноценно летать, но мои успехи неоспоримы. Тем самым он доказал, что не обязательно быть самым-самым, чтобы совершить нечто такое, что недоступно и лучшим; а уйдя из Вандерболтов, ты дала понять, что урок не только получила, но и усвоила.

— Ну… не знаю даже, что на это и сказать, — смутилась Рэйнбоу. Было очень неожиданно услышать такую речь от лица пегаски, еще даже школу не закончившей – но сказано было искренне и от души. – Пожалуй, на этом я с вами лучше попрощаюсь! Основная часть праздника вот-вот закончится, да и меня уже кое-кто наверняка заждался…

— Да-да, передавай этому ревнивцу привет и поздравления, — невнятно пробурчал Коппервинг, когда Дэш его изо всех сил стиснула в объятиях. – Хорошо вам потанцевать последний танец!

— Ага, и вам тоже, — машинально ответила Рэйнбоу. Осознав, что она только что сказала, ее лицо залилось густым румянцем. – Ой, то есть… ну, вы поняли – не в плане пары как пары, но ведь можно туда заявиться и просто как особо близким пони!.. Короче, хорошего вам вечера!

Готовая сгореть от стыда, радужная кобылка резко взмыла в ночное небо. Знала ведь, какие слухи в городе ходят – и сама туда же, хоть и ненароком! Скуталу была этому только рада – она не сразу сообразила, что именно имела в виду Дэш, но теперь уже отчаянно краснела. Украдкой она бросила взгляд на опекуна – но то ли румянец был просто не заметен на фоне его темной шерстки, то ли его и в самом деле подобным было не пронять.

Невольная оговорка Рэйнбоу заставила пегаску призадуматься. Сама о том не подозревая, Дэш фактически разгадала её мечту, о которой кобылка стеснялась даже думать. Вот бы действительно выйти с Коппервингом на последний танец — разумеется, без объявления пары, но как самые родные и близкие друг другу пони! Вот только как на это посмотрел бы сам опекун? В их близости и дружбе Скуталу ничуть не сомневалась, но ведь вполне могло бы выйти и так, что жеребец хотел бы сходить на него с кем-то из взрослых кобылок, завязав тем самым определенного рода отношения. Нет, попроси она его о таком, он наверняка бы согласился – хотя бы во имя все той же связывающей их близости. Но Скут о таком и думать не хотела. Пегас и так столько для нее делал, и лишать его еще и личной жизни было бы полнейшим свинством. Вот если бы он сам такое предложил!..

Но как бы то ни было, их появление на последнем танце вызвало бы очередную бурю сплетен и шепотков за спиной – ведь несмотря на изменения обычаев, пары на том танце воспринимались больше как пары. И пусть даже на членов семьи такое отношение не распространялось – вот только и у них с опекуном была не совсем обычная ситуация. Если же учесть те слухи, которые уже про них ходят, то все эти нелепицы и небылицы разрастутся, как снежный ком. Большинство жителей в них не верят – но есть особо глупые, упертые и просто сволочные, кто не стесняется бросить косой взгляд или шептаться у них за спиной. Тут Скуталу снова украдкой посмотрела на опекуна – может, оно и к лучшему, их не увидят на завершающем танце?..

Не подозревая даже, какие мысли витают в голове его подопечной, Коппервинг вытянул передние ноги, согревая их в тепле костра. Праздник Звездной Ночи… с тех пор, как он стал достаточно взрослым для последнего танца, он не пропускал его ни разу. Правда, до знакомства с Рэйнбоу это ничем особенным не заканчивалось – робкие поцелуи и неумелые ласки не в счет. Однако же, Коппервинг неизменно принимал в нем участие, кружась с кобылкой в числе прочих пар, замирая от восторга при звуках старинной, овеянной традициями, музыки. Он любил этот праздник, любил этот танец – более того, в совершенстве умел его танцевать. А теперь… надо ж было так совпасть, что его слепота пришлась именно на эту дату!

За этот вечер к нему уже несколько раз подходили кобылки, объединенные одной и той же целью. Почти всем хватало одного взгляда в его слепые глаза, чтобы передумать; однако двоих не смутило даже это – он не совсем был уверен в их мотивах, но оба раза ответил вежливым отказом. В глубине души Коппервинг при этом понимал, что был вполне способен провести танец даже в нынешнем состоянии. Вот только в одиночку его не танцуют, а без глаз жеребец не мог в полной мере чувствовать партнершу, что считал для себя важнейшим условием для успеха. Не Птуша же себе на спину посадить, чтоб скрипел и щелкал в ответ на каждое движение!..

— Коппервинг? – ворвался в его мысли тихий голос Скуталу. Вздрогнув от неожиданности, пегас повернул голову в ее сторону. – А… ты уже решил, с кем пойдешь на последний танец?

— Ни с кем, милая, — криво усмехнулся он. – Без зрения танцор из меня выйдет тот еще; не хочу портить вечер ни себе, ни окружающим.

— А ты не думал, что своим согласием ты можешь сделать свою… избранницу счастливее? – Кобылка говорила медленно и осторожно, пытаясь подбирать верные слова. Более того, Скут прекрасно помнила, как Коппервинг отмалчивался, когда она спросила его про это в прошлый раз. – И что никакие ошибки в самом танце не перевесят твои прочие достоинства?

— Скуталу… я пока еще слепой, ты ж не забыла? Ну как я такой пойду танцевать – меня хватит разве что наступать пони на ноги, да врезаться в другие пары!

— Ну а если бы мог – то кого бы выбрал? – не сдавалась пегаска. Осталось получить хоть какой-то список имен, и за оставшееся время попытаться подговорить одну из этих кобылок. Если она хорошо попросит и скажет все правильными словами, то может и повезти, и Коппервингу не придется просидеть остаток вечера у костра. Лишь бы только он…

— Узури, — со смешком ответил жеребец, руша все ее надежды и планы.

— И… все? – неуверенно переспросила она.

— И все, — отозвался пегас.

«Врет», — убежденно подумала кобылка.

«Вру», — мысленно согласился с ней Коппервинг.

— Ну… что могу сказать… — потянувшись, Скуталу спрыгнула с лавки, и посмотрела в лицо пегасу. – Тогда я пошла, времени осталось не так и много.

— Куда?.. – непонимающе спросил тот.

— Искать Узури, — почти по слогам, словно несмышленому, ответила она. – Шансы мои, сам понимаешь… но никто не скажет, что я даже не попыталась. Если вдруг твоя зебра здесь, то я найду ее.

Не говоря больше ни слова, Скуталу побежала прочь, оставив у костра о чем-то крепко призадумавшегося Коппервинга.

Послушать его историю собралась не только детвора, но и некоторые взрослые, проходившее мимо. И хоть у него уже был опыт выступления перед большой группой пони, человек успел понервничать. Ведь одно дело просто отвечать на прямые вопросы учеников, и совсем другое – вести складное и интересное повествование, параллельно не выпуская из головы версию своего наставника.

Судя по восхищенным перешептываниям во время рассказа и одобрительному топоту, в конце, пони явно были под впечатлением. Даже отец Литлвиш, который вместе с женой пришел на праздник, уважительно приподнял бровь, не смотря на парочку явно приукрашенных моментов. Например, когда герой молодецким ударом кулака отправил одного кокатрикса в нокдаун, или когда он всего лишь один броском снежка вынудил другого несколько секунд в недоумении тереть лапами морду. Но мистер Дэйр еще в бытность свою офицером Эквестрийских Морских Сил отлично читал характеры подчиненных: Айроншилд любил порою приукрасить события, но откровенное вранье не числилось среди его привычек. Так что – по его мнению – двуногий, как минимум, заслуживал благодарности с занесением в личное дело, а то и полновесной медали.

Мужчина был готов ответить на тут же возникшие вопросы, но его взгляд упал на Скуталу, бродившую неподалеку и подходившую чуть ли не к каждому встречному пони с каким-то вопросом, на который те отрицательно качали головой в ответ.

Обняв Литлвиш и извинившись перед остальными, Айроншилд, едва не срываясь на бег, поспешил к рыжей пегаске.

— Скуталу! Эй, Скуталу! – окрикнул он, боясь потерять ее из виду. – Есть минутка?

Услышав знакомый голос, пегаска обернулась.

— Рони! – радостно воскликнула она и улыбнулась. – Ты все-таки пришел на праздник!

— Спасибо Панчу за внеурочный выходной, — ответил человек, окидывая ее взглядом. «От того ужасного инцидента не осталось почти и следа… никакой хромоты, крылья в полном порядке. Да и глаза… не знай я заранее, то так бы и не сказал, который из них был поврежден».

— А я тебя как раз ищу, — добавила пегаска, продолжая внимательно смотреть по сторонам, словно пытаясь найти еще кого-то. – Ну, точнее не столько я, сколько Коппервинг.

— Без шуток? – неверяще уставился на нее Айроншилд. – А то я тут сам его уже давно ищу.

— Какие уж тут шутки, — отвлеченно сказала Скуталу. – Слушай, а ты тут … зебру не видел? – она так внезапно сменила тему, что у человека вопрос застыл на языке. – Не Зекору – другую.

Смутившись, Айроншилд мысленно пробежался по событиям сегодняшнего вечера.

— Хм… нет, не видел. Ни Зекоры, ни какой-либо другой. – Он виновато развел руками. – А что?

— Да так… — закатив глаза, вздохнула пегаска. – Вызвалась найти, а коль уж пообещала… ну, сам понимаешь.

— Понимаю, — кивнул человек, почему-то догадываясь, какую конкретно зебру ищет его подруга. С чего вдруг именно сейчас? Это уже было другим вопросом, над которым у него не было времени размышлять. – Назвался груздем — полезай в кузов.

Скуталу смешно сморщила мордочку – одной Луне было известно, каким образом медальон передал ей смысл старой людской поговорки.

— Э-э-э… да, типа того, — согласилась она секундой позже, не желая вдаваться в подробности каких-то кузовов с непонятными грибами сверху. – Коппервинг сейчас сидит у одного их костров, во-о-он там, — кобылка указала крылом за спину Айроншилда. – Пойдем, я провожу тебя.

— Ну, теперь, когда направление задано...

— Нет-нет-нет! Раз уж я нашла тебя, то собираюсь довести дело до конца, а тебя до Коппервинга. И это... давай не будем мешкать. Мне, правда, очень хочется поболтать с тобой и услышать ту историю про кокатриксов, но последний танец объявят через час; а это значит, что времени на поиски у меня осталось мало. Да и ты сам…

— Все в порядке, Скутс, и я все понимаю. Я тут не на один день – успеется. Так что, веди!

Основная часть праздника окончилась уже полчаса часа назад, а число гостей за это время сократилось по меньшей мере впятеро. Жеребят и подростков, не достигших пятнадцати лет, на последний танец не допускали – по вполне понятным причинам, учитывая его символизм и изначальное предназначение. Пусть за века и сменились многие обычаи, но эта традиция соблюдалась со всей строгостью – к вящему неудовольствию тех, кому для участия не хватило всего нескольких месяцев. Вместе с ними отправились и многие из взрослых – одни устали, другие должны были смотреть за жеребятами, третьи не нашли себе спутников, и не хотели оставаться в одиночестве.

Пользуясь перерывом, пони рассаживались у свободных костров, а то и разводили новые. Большинство уже выбрало себе пару, однако были и те, кто с надеждой бродил от огня к огню, пытаясь буквально в самый последний момент отыскать себе партнера для танца. Пегаска смотрела на таких с искренним непониманием. Со слов Коппервинга, на завершающий Танец Звездной Ночи имели право выйти те, кто решили составить пару и во всеуслышание заявляли об этом, прося тем самым благословения Сестер на свой союз. Кроме них, с недавних пор допускалось участие тех пони, кто испытывали друг к другу особо крепкие и близкие чувства, вроде родни и лучших друзей. А вот так вот искать себе пару, почти случайную, в последний момент… подобное казалось ей кощунством и дикостью.

В поисках Узури, пегаска честно обошла всю округу. Она прекрасно понимала, что шанс присутствия зебры на празднике был воистину ничтожен… но все же не был равен нулю. Поэтому Скут старательно ходила от костра к костру, заглядывала в палатки, даже немного углублялась в лес. Если уж Узури была настолько нужна ее опекуну… что ж, она сделает все возможное что бы ее отыскать, и неважно, верит ли она сама в успех или же нет.

Зебры Скуталу так и не нашла, зато повстречала Айроншилда. Радостная от того, что все-таки сумела выполнить просьбу Коппервинга, она проводила человека к нужному костру. В другой ситуации пегаска непременно осталась бы с ними, послушать рассказ двуногого о схватках с монстрами Вечнодикого леса... В следопыты ведь не брали просто так – значит, на его долю уже наверняка выпали захватывающие и полные опасностей приключения! Или же он поведает жуткие легенды о древнем дворце Сестер-аликорнов, наверняка хранящим в своих недрах невероятные сокровища, скрытые за потайными дверями и охраняемые коварными ловушками!.. Но… после всех сегодняшних разговоров, Скуталу справедливо решила, что и этот выйдет непростым. Ну а если человек и расскажет что-нибудь интересное, то опекун ей потом и пересказать может.

Попрощавшись с человеком, пегаска вернулась к своим безнадежным, как ему казалось поискам. Провожая ее взглядом, он не без интереса подметил ее какую-то странную и в чем-то неуверенную походку: Скуталу несколько раз обернулась, но — что интересно — не конкретно на Айроншилда, а куда-то в сторону Коппервинга. Вообще создавалось впечатление, что она одновременно хотела остаться и уйти, словно набирающийся храбрости пациент перед кабинетом зубного врача. Вскоре кобыла затерялась среди пони, все активнее собирающихся к последнему, главному танцу.

Человек посмотрел в противоположную сторону, где метрах в десяти от него сидел Коппервинг. Теперь он понимал, почему так и не смог отыскать его самостоятельно. Да, немало пони говорили, что видели его – но никто не уточнял, во что пегас был одет. Собственно, как и то, что тот вообще пришел на праздник в одежде: как и несколько месяцев назад, он облачился в светло-зеленый пиджак и кремового цвета рубашка, которые сидели на нем, как влитые.

Коппервинг был неподвижен словно статуя, смотря прямо даже не на Айроншилда, словно сквозь него. Повязка на его глазах заставила мужчину содрогнуться, когда тот представил, что могло скрываться под ней и какие муки мог пережить его друг во время ритуала. Или после… «Ритуал прошел несколько недель назад, а он все еще в повязке… Не к добру это…»

Он сделал пару шагов навстречу и внезапно замер как вкопанный, к своему смятению осознав, что не знает, с чего начать разговор. Это было до невозможности глупо, но Айроншилда словно парализовало. Пусть за последнее время с ними обоими столько всего приключилось, но все же он действительно не представлял что сказать, перебирая в голове множество вариантов.

Коппервинг опустил взгляд, и почему-то это сработало как спусковой крючок – человек выдохнул и подошел к жеребцу.

Услышав хруст снега, пегас втянул ноздрями воздух и резко вскинул голову, словно учуяв его приближение.

— Ну здравствуй, друже, — поприветствовал его Айроншилд. – Ты даже не представляешь, чего мне стоило отыскать тебя.

Наконец признав затею с поисками безуспешной, пегаска окольными путями вышла к хорошо знакомой стоянке. Не желая выдавать своего присутствия, кобылка прокралась к огромным зарослям шиповника, растущего неподалеку от костра. Осторожно, стараясь не порвать платье, Скут заползла под колючие ветви.

Затаившись, она некоторое время выжидала – не столько пытаясь понять, обнаружили ее или нет, сколько успокаивая бешено колотящееся сердце. Медленно выдохнув, Скуталу отодвинула в сторону пару сухих колючих веток, и осторожно глянула наружу. Отсюда ей было плохо видно, однако их негромкую беседу кобылка различала без помех. К ее облегчению, они уже не говорили о чем-то важном: вместо этого, Рони оживленно заканчивал очередной рассказ о своих недавних приключениях. Делал он это настолько эмоционально и красочно, что Коппервинг то и дело посмеивался, а под конец и вовсе одобрительно затопал ногами.

Для такой скрытности у кобылки были причины – она готовилась воплотить в жизнь идею, которая весь праздник не выходила у нее из головы. Ради нее Скуталу столько времени изучала ту книгу, и с оглядкой на нее она сегодня отказала Свити Белль в ее просьбе… Не сразу решившись на такое, пегаска до конца не знала, верно ли она поступает и правильно ли ее поймут. А еще хуже была неопределенность – до последней минуты оставался шанс того, что вся ее задумка останется неосуществленной, просто по ненадобности. Ведь для этого Коппервинг должен был так ни с кем и не пойти на танец…

Эта идея, о которой пегаска не могла подумать, не залившись при этом краской, родилась у нее всего несколько дней назад. Ее опекун, с таким восторгом и любовью рассказывающий ей о Звездной Ночи, и особенно последнем танце, из-за своего состояния собирался на этот раз в нем не участвовать. Сам он уж точно приглашать никого не стал бы, о чем красноречиво говорили его слова, что танцевать бы он вышел лишь с одной Узури. По мнению Скут, пара бы из них вышла прекрасная – настолько, что вторую такую найти было бы не легче, чем саму эту зебру на сегодняшнем празднике. Всерьез он об этом просил, или нет – было не так важно, поиски все равно результата не дали. Однако, на празднике хватало других одиноких кобылок – а значит, был немалый шанс того, что одна из них захочет позвать Коппервинга на танец. Жеребец он во всех отношениях видный – стоит лишь не смущаться его временной слепоты, да его самого убедить, что не считаешь это проблемой… Задача не из легких, но у кого-то могло и получиться. Поэтому Скуталу и ждала до последнего – идеи-идеями, но мешать опекуну устраивать свою личную жизнь у нее и в мыслях не было.

В душе пегаски причудливо смешались неопределенность и страх, предвкушение и восторг, смущение и нетерпение — отчего Скуталу попеременно бросало то в жар, то в холод. Мысли перескакивали с одного на другое, и в какой-то миг она едва не решила плюнуть на все, подойти к костру и спросить напрямую… С трудом преодолев искушение, кобылка продолжила ждать, наблюдать и слушать. Когда объявят последний танец, все сразу прояснится, оставалось уже меньше получаса – вот только Скуталу была настолько взволнована, что каждая минута для нее казалась часом.

Замешкавшись сперва от странного запаха, жеребец секундой позже расплылся в улыбке, услышав знакомый голос:

— Рони! – воскликнул он. – Богатым будешь! Я как раз задавался вопросом – явишься ли ты на праздник или предпочтешь ему прогулки по Вечнодикому и схватки с кокатриксами, — он подвинулся и похлопал копытом по скамье. – Добро пожаловать, как говорится, к нашему костру. Ты очень вовремя: так получилось, что здесь больше выпивки, чем один пегас в состоянии осилить.

Поправив висевший на поясе меч, человек принял приглашение и сел рядом.

— Как у нас говорится, парня в горы тяни — рискни, не бросай одного его…

— Эм-м-м… — смутился Коппервинг и «посмотрел» ему в глаза, отчего мужчина в очередной раз вздрогнул – по непонятной причине подсознание опять попыталось воссоздать и перенести состояние друга на своего хозяина. – Горы?

— Да забей, — махнул рукой человек после секундного замешательства, — очередное людское выражение, не более. Рад помочь, говорю.

Жеребец повернулся корпусом и безошибочно нащупал уже початую бутылку старого доброго Эпплджекдэнниэлса. Мужчина хотел было его одернуть, но тот, как ни в чем не бывало, до краев наполнил пустой бокал – не пролив при этом ни капли.

«Мастерство не пропьешь, что ни говори…»

— Эт тебе… как бишь вы там говорите… штрафная? – за опоздание; а также благодарность за то, что нашел в своем графике время на ослепшего пегаса, — пояснил пони. Айроншилд взял бокал в руку, прикидывая, сколько сегодня предстоит выпить, если его друг начал сразу в места в карьер. – А если серьезно… — добавил Коппервинг на полтона ниже, — я, правда, рад, что ты пришел. Не уверен, что смог бы пережить все это без твоей поддержки. Ну тогда, в парке, помнишь?

— Тогда и Скуталу тоже благодарственную потом накапай, — ответил мужчина, рассматривая выжженные на бокале узоры.

– Если бы не она, так и ходить мне от костра к костру.

Пегас потер копытом переносицу и многозначительно вздохнул:

— Вот же ей неймется, — едва слышно прошептал он, чем вызвал на лице мужчины удивление. – Это долгая история, — добавил жеребец секундой позже, — но сдается мне, ты захочешь услышать подробности…

Айроншилд взглянул на свой бокал и усмехнулся:

— Тогда как бы не пришлось идти за добавкой, ибо, сдается мне, разговор предстоит долгий… — он запнулся и несколько смущенно добавил, — если только ты не собирался пригласить особенную кобылку на последний танец… Насколько я понял…

Коппервинг громко – словно нарочито – рассмеялся:

— Нет-нет-нет, — сказал он, театрально смахивая невидимые слезы, — я тут совсем по другому поводу: повидаться с друзьями и по возможности утрясти кое-что… с тобой встретиться, например. А то совсем зарос, небось, в своем Лесу.

Человек непроизвольно провел рукой по волосам, которые давно уже бы стоило укоротить, и усмехнулся:

— Да… есть немного… надо бы обкарнать, наверное – по лесу с такими особо не последопытишь.

Коппервинг пробурчал что-то в ответ и неспешно отпил из своего бокала.

— Ну так… кхм…подробности? – вопросительно посмотрел на друга человек после несколько затянувшегося молчания, так и не дождавшись от него ответа.

Пегас втянул ноздрями воздух и шумно выдохнул, будто взвешивая, стоит ли вываливать на Айроншилда всю ту гору событий, приключившихся с ним за последнее время.

— Твайлайт, наверняка, уже рассказала тебе про Узури, — сказал он наконец.

— Да, — помрачнев, кивнул мужчина. – Та странная зебра, которая провела сомнительного содержания ритуал.

— Тогда, пожалуй, стоит начать с событий давно минувших – нашего с ней знакомства, и… и прочего… — посерьезнел пегас. – Я постараюсь не увлекаться подробностями, но если меня вдруг занесет – пни.

Близилось начало танца, а пегаска все сидела в своей «засаде», боясь лишний раз пошелохнуться. Один раз Скуталу едва не погубила свою маскировку: задумавшись, она упустила момент, когда к костру подошла красивая желтая пегаска с бирюзовой гривой – Рэйндропс, кажется. Ее интерес к Коппервингу был настолько открытым и недвусмысленным, что Скут от волнения едва не вывалилась из куста – к счастью, ее страхи оказались напрасными. Выразительным жестом поправив повязку на глазах, жеребец рассыпался в извинениях, а затем вежливо, но твердо, отказался от приглашения. Расстроенно вздохнув, Саншауэр с опущенной головой ушла искать себе пару в другом месте. А жеребец с человеком тем временем вернулись к своей беседе, даже не подозревая о едва не умершей от облегчения пегаске.

Воодушевленная отказом своего опекуна другой кобылке, Скуталу заметно воспрянула духом. Шанс успеха из призрачного начал казаться вполне реальным – оставалось уже совсем немного подождать, а затем пригласить Коппервинга на танец. Вот бы только Айроншилд отлучился куда-нибудь, хоть на пять минуточек!.. Нужные слова уже крутились у нее на языке – оставалось лишь надеяться, что они окажутся более действенными, чем представления об ответственности, которые ее опекун вбил себе в голову.

Вот и сейчас… Скуталу была уверена, что Коппервинг и сам в глубине души был готов пригласить ее на танец… однако вслух бы о таком не сказал, и тем более, никогда бы на это не пошел. Причина была понятна – не хотел появления новых слухов, и таким образом пытался защитить от них свою подопечную. Почему-то в его голове никак не укладывался тот факт, что за полжизни, проведенной в приютах, пегаске доводилось слышать в свой адрес и куда менее приятные слова, а говорили их гораздо чаще. По этой самой причине Скуталу не боялась осуждения или шепотков за спиной – точнее, обращала на них меньше внимания. Этим вечером она видела, как на танец записывались ее одноклассница Динки Ду, вместе со своей мамой Дитзи. Разве могли быть родственные узы ближе, чем у них? Однако записали, так еще и поздравили. И чем тогда они с Коппервингом хуже? Только лишь тем, что смеют быть настолько близки по духу, не будучи при этом родней по крови?

Его повествование, и вправду, вышло коротким, но… емким и эмоциональным. Грусть расставания с Рэйнбоу Дэш сменилась даже не радостью любви, а какой-то фанатичной одержимость Узури; за ними тут же шло опустошение, сменяющееся злостью на ее внезапный и скоропостижный уход; но вот уже их место занял переплетающийся клубок из смятения, обиды и страсти. Заключительным аккордом была надежда, которую буквально за несколько дней до этого так безжалостно растоптали божественные Принцессы

Каждое описываемое событие сопровождалось настоящим взрывом эмоций, столь открытых и искренних, что Айроншилд и сам невольно начал их переживать. И когда дело дошло до непосредственно Ритуала, человек уже если не понимал умом, то чувствовал сердцем, почему Коппервинг поступил именно так, а не иначе. Вот правда принять его решение, он пока был не в силах.

В отличие от своих друзей и соседей, Айроншилду он рассказал всю правду о Ритуале, без приукрашиваний и не умалчивая ни о чем. Это был своего рода жест доверия, вкупе с потребностью выговориться. Тем более, что Коппервинг ни на миг не сомневался в том, что человек не побежит разбалтывать об этой тайне кому попало.

Однако рассказав об этом, пегас почувствовал вину и стыд перед Узури. Все-таки это была не только его тайна, и рассказать о ней без разрешения – значило предать ее доверие. Но все же говорил, выкладывая Рони всю правду о Ритуале, честно и в подробностях. Ту самую, имея в виду правду в которую он сам отчаянно хотел верить.

— Ну и вот, — начал подходить к завершению жеребец, — Дискорд меня за язык потянул сказать, что я бы пригласил на последний танец разве что саму Узури, — он залпом осушил бокал, и, утерев кончиком крыла губы, закончил. – Соврал ведь, дурень, ну соврал же!..

Мужчина поднял перед собой бокал и задумчиво повертел в руке. Правда о ритуале оказалась гораздо ужаснее, чем он мог себе представить, поэтому часть про танец он слушал уже вполуха.

«Так вот как все было на самом деле… интересно, кто еще знает правду? Рассказал ли ты ее остальным или только мне? Что-то мне подсказывает – ни Твай, ни другие пони не знают об истинном положении вещей. Оно и понятно – слишком эта правда страшная и неприглядная. А от меня не скрыл…»

— Рони, эй Рони! – словно издалека донесся до него голос пегаса. – Ты чего там бубнишь?

— А если бы не соврал, говорю, – ухватившись за последнюю сказанную жеребцом фразу, спросил у него человек. – Кого бы назвал?

Коппервинг посмотрел себе под ноги:

— Неважно… — уклончиво ответил он, но человек готов был поклясться, что успел заметить, как до этого губы пегаса дрогнули – словно бы прошептав чье-то имя.

Жеребец начал стремительно погружаться куда-то в бездну своих мыслей и переживаний, что не могло ускользнуть от Айроншилда.

— Ну, неважно так неважно, — натянуто улыбнулся человек и попытался вернуть их беседу к приподнято праздничному настроению, с которого она началась. – Но Скут была настроена очень решительно, должен заметить!

— Послушай, Рони… — будто пропустив его последние слова, едва слышно сказал Коппервинг. – Ритуал… — он замялся, явно борясь с одним ему ведомым демоном, — Скажи, ты считаешь, что я правильно поступил? – мужчина открыл было рот, но пегас прервал его взмахом крыла. – Прежде, чем ты ответишь, я хочу, чтобы ты был предельно искренним. Мне не нужно, чтобы ты сказал то, что я хочу услышать – мне нужна правда. Пусть и твоя личная, но все же.

Айроншилд поставил бокал рядом и провел ладонями по лицу. Он и сам до конца не понимал, что чувствует по этому поводу. Но если ухватиться за самую первую мысль…

— Я могу лишь восхищаться твоей преданностью и той жертвой, что ты принес, но… — мужчина тяжело посмотрел на друга. Словно почувствовав это, жеребец молча повернул к нему свое прикрытое повязкой лицо, ожидая пока тот вынесет своей вердикт. — … но ведь ты даже толком не представляешь с какими силами связался, ведь так? Какую плату они еще могут потребовать? Через год, три, десять лет?

— Понятно… — Коппервинг криво усмехнулся. – А я думал, хоть ты поймешь…

— Пойму что? Что ты готов пойти на все ради родных и близких? Поверь, это я и так прекрасно понимаю. Коппервинг, ты мой друг – друг, подобного которому, я могу лишь пожелать отыскать всем остальным. Я… — горькие, но идущие от сердца слова замерли у него на языке. – Я хотел бы сказать, что одобряю твое решение, но… но я не могу… по простой и банальной причине: как бы я не желал, не пытался поставить себя на твое место – это невозможно. Ведь для этого мне потребуется пройти через все то же, что прошел ты.

Пегас не сводил с него скрытого под повязкой взгляда. По его лицу пробежала тень, но вскоре исчезла, а уголки губ дрогнули в ухмылке:

— Говоришь, я поступил необдуманно, поспешно? Что ты не на моем месте, чтобы судить? Что ж, спасибо и на этом, но… но, если задуматься, так ли это?

Теперь пришел черед Айроншилда перейти к молчаливому ожиданию.

— Уверен, что когда ты бросался на тех кокатриксов, ты вряд ли рассуждал долго – если вообще рассуждал – взвешивая за и против. Ты просто сделал то, что считал должным, так?

— Не совсем… — ответил человек, уже представляя, куда тот клонит. – Я…

— Дай мне закончить, будь любезен, — неожиданно мягко попросил его жеребец, отчего мужчина на секунду-другую потерял дар речи. – Так вот, — продолжил пегас, — там, где я временно жертвовал своим зрением – пусть даже эффект и мог оказаться необратимым – ты ставил на кон всю свою жизнь. Я не следопыт, но достаточно знаю о кокатриксах, и поверь, шансов выжить у тебя было намного меньше, чем у меня – ослепнуть на до гробовой доски. Ну что, — добавил он, пока человек собирался с ответом, — все еще считаешь, что мы далеко ушли друг от друга?

В этот раз их мрачное молчание затянулось. Коппервинг наполнил свой бокал вином, затем передал бутылку Айроншилду. Тот последовал его примеру, слегка забрав за край, отчего капли напитка паутиной растянулись по припорошенной снегом скамейке.

— Ты упускаешь один очень важный момент, — сделав глоток, сказал человек. – В отличие от тебя, я рисковал только собой…

— Скуталу ничего не угрожает! – неожиданно взорвался пегас. – Даже если Узури соврала и использовала первоначальный вариант… — он осекся на полуслове. – Если с кого Звезды и потребуют полноценную плату, то только с меня, не с нее.

— Допустим, — нехотя согласился Айроншилд. – Но какого будет Скуталу, если – упаси боги – я окажусь прав, и неведомые силы захотят взять свое? Если с тобой случится что-то ужасное, она же себя возненавидит.

— А если бы с тобой что-нибудь случилось? – парировал жеребец. – Если бы ты погиб тогда, что бы почувствовал Вайлд Панч? Не говоря уже о нас – твоих друзьях.

— Я – не пони, моя смерть была бы приемлема, — пожал плечами Айроншилд… и тут же пожалел о сказанном.

Коппервинг побелел лицом и уставился на него так, что даже сквозь повязку можно было почувствовать вырывающиеся наружу негодование и злость.

— Приемлема… приемлема?! – вскричал он. – Да как ты… — он с трудом подбирал слова, — как ты вообще смеешь говорить так о себе? Ты что, и вправду считаешь, что твоя жизнь для нас не более чем разменная монета?!

— Жизнь Панча ценнее… — попытался мужчина воззвать к логичному – как ему самому виделось – обоснованию своих действий, но пегас разошелся не на шутку.

— Нет! – еще громче воскликнул Коппервинг. – Нет, замолчи сейчас же! Я не знаю и не хочу знать, чему тебя там учили в людских академиях, но не смей – слышишь?! – не смей больше называть свою жизнь более или менее ценной! Не смей представлять ее каким-то слагаемым в скупом и бездушном уравнении. Ибо я клянусь, что если я хоть еще раз услышу от тебя что-то подобное, то выбью всю ту дурь, что так крепко засела в твоей голове!

Переполненный эмоциями, вне себя от возмущения, жеребец тяжело дышал, не в силах больше подобрать слов.

Айроншилд растерянно смотрел на друга – столь внезапная и не до конца понимаемая его людской душой реакция словно выбила воздух из легких.

Гнев же Коппервинг начал спадать так же быстро, как и разгорелся, сменяясь сочувствием и болью. Пони просто отказывался верить в то, что этот двуногий пришелец, ставший за столь короткий срок его другом, видел себя лишь винтиком в механизме. «Да что же вы люди за существа такие… почему вы смотрите на столь важные вещи, как последние бюрократы на цифры в бумагах…»

— Не смей… — словно заклинание повторил шепотом пегас, — не смей даже сравнивать благородные и чистые помыслы с логическим умозаключением…

Человек потер пальцами переносицу и усмехнулся. Стороннего наблюдателя такая реакция бы смутила, но Коппервинг не был сторонним наблюдателем. Там, где его сородичи видели бы монолитную стену со знаком «вход воспрещен», восприимчивый пони отчетливо смотрел сквозь нее, видя за ней отчаянную попытку Айроншилда отгородиться от окружающего мира. Не ради себя, но ради остальных.

— Логика… — пробормотал мужчина, — умозаключения… Следуй я им, то мы сейчас не разговаривали. А я б занимал вполне неплохую должность в Министерстве чрезвычайных ситуаций. И начальство одобряюще похлопывало бы меня по плечу, в том время как простой люд – приведись ему случай узнать правду – смотрел на меня с нескрываемым отвращением.

— Тогда зачем, — почти умоляюще спросил жеребец, — зачем ты скрываешься за шаблонными и вызубренными фразами?

— Потому, что меньшее зло лучше большего? – спрашивая скорее самого себя, ответил Айроншлид, и сам видя абсурдность этого умозаключения.

Лицо Коппервинга на мгновение свело злобой, но – к его собственному удивлению – гневные слова так и не сорвались у него с уст. За долю секунды он словно охватил мыслью всю свою жизнь: свои убеждения – подчас глупые и нелепые; недавнее прошлое, что частенько отделяло его от прочих пони; жизненное кредо Узури, которое он так до сих пор и не мог полностью принять… «Неужели мне так важно доказать свою правоту? Я что, и правда, готов отречься от кого-то лишь потому, что наши мнения в чем-то кардинально отличаются?»

— Знаешь, — сказал пегас, когда по его ощущениям прошла уже целая вечность, — возможно, ты и прав… Какая разница, чем мы руководствуемся, если наши конечные действия приносят другим благо, да? – он вновь поднял взгляд на человека. – Главное же не то, в чем мы различаемся, а в чем похожи?

Пегас не мог видеть друга, но на каком-то недосягаемом уровне почувствовал, как тот искренне и тепло улыбнулся, словно соглашаясь с ним.

- Они сошлись… Волна и камень, — слегка напевая, меланхолично продолжил Айроншилд мысль жеребца, к удивлению последнего перейдя на слог, который и Зекора не оставила бы без одобрения. — Сперва взаимной разнотой, они друг другу были скучны; потом понравились; потом съезжались каждый день верхом и скоро стали неразлучны.

— Верхом?.. – неуверенно переспросил Коппервинг, решив для себя, что магический переводчик в чем-то ошибся. – Не на мне верхом, надеюсь? – закончил он добродушным смехом.

— Я бы сделал так же, — в одно мгновение ставшим серьезным голосом неожиданно сказал человек. – Я… был на твоем месте… пусть и не в полной мере, но тогда… да и сейчас я готов принять любую цену, лишь бы она жила…

Коппервинг не стал поднимать эту тему. Он уже достаточно хорошо знал человека, чтобы понимать – Айроншилд никому не позволит взять на себя часть своей ноши, сколь бы тяжелой она не была. Вместо этого пегас с грустной торжественностью произнес:

— Тогда этот тост за нее. Где бы она сейчас не была... я уверен, что она гордится тобой, мой друг.

В наступившей тишине они осушили бокалы до дна.

— Твай сегодня рассказала, — неожиданно добавил пегас, после того как молчание несколько затянулось. — Про то, что тебе не вернуться назад...

Айроншилд вяло отмахнулся и протянул руку к бутылке, чтобы налить еще по одной:

— Это неважно, — ответил он и чуть погодя добавил как-то неуверенно. — Ну, во всяком случае уже неважно.

Коппервинг устало — почти обреченно — вздохнул, словно смиряясь с фактом того, как небрежно его друг отзывается о, казалось бы, важных вещах.

— Как бы то ни было, Земля – я правильно назвал? — была твоим домом. Пусть не самым привлекательным — насколько я могу судить по твоим рассказам — но все же у тебя сохранилось о ней немало приятных воспоминаний. Так уж ли это неважно?

— Давай я переиначу, — сказал мужчина, передавая пегасу наполненный бокал. — Неважны не сами воспоминания, а то, что назад мне путь заказан. Сокрушаться по этому поводу я больше не намерен — поверь, повариться в собственных мыслях и понакручивать себя, времени у меня было предостаточно.

И снова Айроншилд скрывал свои истинные чувства — нет, сейчас он даже откровенно врал. «Что ж, если тебе это помогает, то и мне не пристало жаловаться», — подумал Коппервинг, а вслух сказал:

— Вот и правильно! К тому же, посмотри на это с другой стороны — один дом потерял, другой нашел. И, вроде бы, не хуже прежнего, а? Я хочу сказать, ну разве на Земле тебе бы позволили бегать по лесу с мечом наголо и охотиться на всякую зубастую живность?

— Позволить-то позволили бы, — усмехнулся мужчина, — но это уже совсем другая история. А сейчас, — в привычной для себе манере он начал переводить разговор на что-то более жизнеутверждающее – что-то более подходящее атмосфере сегодняшнего праздника, — сейчас моя очередь, — приподняв бокал, он продолжил. – И я буду предельно краток, ибо не имею права занимать время, той кобылки – которая, я уверен – ожидает твоего приглашения на последний танец.

Коппервинг был готов разразиться возмущение, но человек нарочито громко прокашлялся, требуя права голоса.

— Так вот… — снова прокашлялся он, а пегас уткнулся лицом в копыто. Жеребец уже прекрасно понимал, что ближайшее время будет отдано на пусть и красивую, но все-таки немного вычурную речь, к которым его прямоходящий приятель имел определенную слабость. – Друг мой Коппервинг, мой тост – пусть и будет несколько не к месту – я поднимаю в твою честь. В первые минуты нашего неожиданного для меня знакомства я счел тебя наглым, попутавшим берега пони, который…

Сгорая от нетерпения, кобылка снова выглянула из-под ветвей. Человек все так же сидел у костра — снова с полным бокалом в руках. По всему выходило, что уходить он не собирается – уж точно не в ближайшее время. А до начала танца оставалось всего-то ничего!.. Делать было нечего – глубоко вздохнув, пегаска осторожно вылезла из-под прикрытия шиповника; сделав небольшой круг, спустя минуту она уже подходила к костру с противоположной стороны.

Не замечая приближающейся кобылки, мужчина высоко поднял бокал, начав произносить длинный и цветистый тост. Язык у него слегка заплетался от выпитого, однако речь двуногого была еще внятной. В отличие от него, жеребец приметил Скуталу еще на подходе. Дернулось ухо, затрепетали ноздри – и вот уже пегас повернул голову в ее сторону, расплываясь в приветливой улыбке.

— Моя дорогая Скути! Наконец-то ты нашла время присоединиться к нашим скромным посиделкам! – Вопреки опасениям, голос опекуна звучал почти нормально – что было неожиданно, ведь он-то наверняка выпивал с каждым из своих гостей, а то и не по разу. – Рони, друг мой, позволь я тебя прерву. Твой тост вышел красивым и правильным, но уж больно он затянулся. Давай просто выпьем!

Бокалы глухо стукнулись, и были выпиты длинными глотками. Коппервинг довольно крякнул, и откуда-то из-под лавки достал деревянную кружку.

— Давай, Рони, обнови-ка нам напиток… и Скуталу тоже налей, в честь праздника – но не больше половины, ага?.. За сегодня бесспорно заслужила!

Подняв передние ноги, Коппервинг стянул с глаз повязку – ту самую, что надевал на тренировки с Птушем, совсем еще недавно… и при этом словно бы невероятно давно. Пламя костра отразилось в его слепых глазах, создавая впечатление, будто бы огонь горел в самих глазницах. Добавить к этому взгляд куда-то в сторону и легкость, с которой жеребец вслепую находил и использовал всевозможные предметы – и получалось воистину пугающее зрелище. Вот и сейчас, руководствуясь одним лишь запахом, по памяти или еще Дискорд знает каким способом, Коппервинг безошибочно протянул копыта за кружкой, а потом с той же легкостью почти всучил ее своей подопечной. – Скути, с тебя тост, как с опоздавшей!

Пегаска смутилась. Первоначальный план – подойти и сходу пригласить его на танец – от такой реакции дал сбой. Все старательно продуманные слова и доводы вмиг вылетели из головы пегаски, прихватив с собой и ее уверенность в себе. Не ожидавшая такого поворота, кобылка принялась импровизировать, на ходу подбирая слова и пытаясь разыскать остатки своей вмиг улетучившейся храбрости.

— Тост, говоришь?.. – она помедлила, словно бы обдумывая длинную и внушительную речь, хотя на самом деле просто хотела выиграть время. Передышка не прошла даром – Скуталу с сожалением констатировала факт, что заготовленную речь она уже вспомнить не в состоянии, а готовить новую – попросту нет времени. Вздохнув, она решила положиться на удачу, и выпалила: — Мой тост простой. Поднимаю бокал за здоровье всех присутствующих!

Лицо Айроншилда выражало недоумение, Коппервинга – разочарование; тем не менее оба послушно протянули свои бокалы, соглашаясь с короткой и емкой речью пегаски. Залпом осушив свою порцию – это оказалось красное вино со сладким и терпким вкусом — Скуталу почувствовала, как стремительно розовеют ее щеки, а по телу разливается приятное тепло. Решив хватать быка за рога, она шагнула вперед, и преклонила колено, как того велела традиция.

— Коппервинг, я хочу пригласить тебя на Танец Звездной Ночи! – дрожащим от волнения голосом выпалила рыжая кобылка. Больше всего она сейчас боялась забыть Слова Приглашения, прошедшие сквозь века в своем простом, но эффективном символизме. Вопреки ее страхам, уж что-что, а это она вспомнила с легкостью. – Выйди со мною под звезды, где мы вместе потребуем же нашу долю любви! Нареки меня своей, и признай себя моим, и да пусть наш танец пред ликом Богини Ночи будет подтверждением силы наших чувств и чистоты намерений!

У человека от этой тирады натурально отвисла челюсть. Мысли хаотично сменяли одна другую: был это искренний дружеский порыв – жест, которым Скуталу хотела выразить свою благодарность за все то, что Коппервинг для нее сделал – или же пегаска и правда испытывала к нему нечто большее? Айроншилд мотнул головой. Оба варианта были возможны, но он не собирался рассуждать над этим – чтобы не послужило причиной, это уже его не касалось. И судя по реакции его друга, предстоял серьезный разговор, на котором мужчина явно будет лишним. Слега поклонившись, он удалился и оставил пони наедине.

Скуталу его отлично понимала и даже жалела – откуда чужаку было знать, что Слова Приглашения были общими для всех! Мысленно сказав спасибо Айроншилду, что избавил её от ещё большего смущения, Скуталу дала себе слово ему потом все объяснить. Пегаска перевела взгляд на жеребца… и почувствовала, как ее душа уходит в пятки, столь мрачным и печальным было выражение его лица. Звенящая тишина тянулась еще несколько мучительных мгновений, а потом он заговорил.

— Скути… зачем?.. – глухой и невыразительный, голос опекуна был полон затаенной боли.

— Ты еще спрашиваешь?! – не на шутку возмутилась кобылка. Удивительно, но ответная реакция пегаса не разбила ей сердце, не выбила почву из-под ног – наоборот, в ней разгорелась решимость и азарт. Видеть жеребца таким – печальным, потерянным, словно бы лишенным сил – было ей в новинку, обычно он демонстрировал прямо противоположные эмоции и качества. Но раз уж такое дело, решила Скуталу, то в этот раз ей самой нужно быть сильной, поддержать в беде, протянуть копыто помощи.

– Самый близкий мне пони на всем белом свете сидит и тихо напивается, твердо решив проигнорировать один из своих самых любимых праздников! Сам никого не пригласил, знаки внимания от других проигнорировал – скажешь, это нормально и правильно? – Расчет оказался верен – услышав о том, что за ним беззастенчиво следили, Коппервинг мигом вскинул голову, яростно раздувая ноздри.

— Я не припоминаю, чтобы просил за мной присматривать… и тем более, «подглядывать». – Раздраженный голос пегаса заиграл красками. Он был не злым, скорее… возмущенным и оскорбленным в лучших чувствах. Вся эта ситуация была не слишком-то красивой — хорошо еще хоть Рони проявил завидное чувство такта, позволив им с подопечной разобраться с этим наедине.

— Зато все другое, о чем ты меня просил, я выполнила! – парировала рыжая пегаска. –Флаттершай, Твайлайт, даже Айроншилд! Я всех их разыскала, и привела к тебе. Кроме того, я битый час ходила по округе, в тщетной надежде разыскать здесь ту, с которой ты был готов пойти на танец – и неважно, что ее здесь не было и небось даже быть не могло! Но я не могла не искать, ведь если был хоть малейший шанс помочь тебе еще и в этом, то как же я могла его упустить?

Возникла небольшая пауза. Коппервинг притих, с непроницаемым выражением лица смотря куда-то в сторону. А Скуталу тем временем заводилась все сильнее и сильнее. Все так же полагаясь на волю случая и импровизацию, она подошла вплотную к жеребцу, и нежно провела по его лицу копытами. Слепые глаза на миг встретились со зрячими, затем пегаска замкнула объятия, чувствуя, как опекун привычным жестом накрыл ее своими крыльями.

— Ты стыдишься своей минутной слабости, — горячо зашептала она. – Ты отказал всем прочим кобылкам, чтобы не быть им обузой в танце, не разочаровать и не выставить на посмешище. Но неужели ты подумал, что я позвала тебя лишь ради одного танца? Ведь он может быть не только демонстрацией любовной связи, но и лучшим подтверждением любви и дружбы, что существует между друзьями или родичами! Неужели ты не понимаешь, что я здесь именно поэтому? Почему ждала буквально до последнего? Или же осмелишься сказать, что ты сам не позвал меня не по причине своей слепоты и вбитых в голову принципов, а потому, что недостаточно со мною сблизился и не так уж крепко ко мне привязался? Не верю!

— Не совсем так. Я отклонил все приглашения, потому что не желал становиться центром всеобщего внимания, — фыркнул пегас. – Уж что-что, а этот танец я могу станцевать в любом состоянии, даже нынешнем. Вот только не с кем-то из них – я ни с одной не стал бы завязывать отношения, и неважно, на какой срок.

— Ну так в чем же тогда дело?.. – начала было Скуталу.

— А в том, что ты видимо плохо себе представляешь возможные последствия, — перебил ее пегас. – Мы с тобой и так уже основная тема сплетен во всем Понивилле – сперва сам факт опеки, потом Ритуал, а теперь еще и Танец Звездной Ночи хочешь к этому добавить? За тебя же переживаю, между прочим!

— И я благодарна тебе за это, правда. – В подтверждении своих слов, кобылка еще крепче прижалась к опекуну. – Вот только стоят ли твои опасения испорченного вечера? Или ты почему-то уверен, что если мы пропустим танец, то все старые сплетни враз позабудут, и нас наконец оставят в покое? Да ни в жизнь! Их уже столько насочиняли, дурных и глупых, смешных и мерзких – всяких! – что на пару лет вперед хватит! А раз так, то какая уже разница, больше про нас слухов будет ходить, или меньше?.. – Скуталу отстранилась, а потом игриво ткнула жеребца копытом в грудь. – Нет, если настоящей причиной является твое нежелание со мной танцевать, то…

— Рога Дискорда, не говори ерунды!.. – буркнул в ответ пегас, и ненадолго замолчал. Что ни говори, а его подопечная умудрилась удивить его за этот вечер дважды. Сперва самим приглашением – было приятно, как ни крути, но все равно очень неожиданно; второй же раз – своей проникновенной речью, которая, как ни странно, звучала вполне разумно и продуманно.

«И в самом деле – что мы теряем? Длинные языки местных кумушек и без того наплели такого, что нормальному пони не придет в голову и за всю жизнь. Все же права Скуталу – слухом больше, слухом меньше… К тому же, для нее это будет первый Танец Звездной Ночи – событие немалой важности, один из рубежей на пути к взрослой жизни. Не испортить бы его ненароком – движения мне знакомы, но смогу ли я их без ошибок выполнять, в моем-то состоянии?.. А, ладно. Скоро узнаем.»

— Вот оттопчу тебе все ноги, будешь знать! – проворчал, складывая крылья, Коппервинг. – Зато какие слухи по городу пойдут!..

— Синяки сходят быстро, а на чужую болтовню ты внимания меньше обращай! – весело отозвалась пегаска. Она чувствовала, что еще немного – и он сдастся. Оставался последний шаг. – Если ты все же согласен, то скажи об это как требуется!

— Скуталу, я принимаю твое приглашение, и благодарю тебя за него. Я выйду с тобою под звезды, где мы вместе потребуем же нашу долю любви! – В голосе пегаса зазвучало веселье. Действительно, к Дискорду всех и вся! Пусть он слеп и не совсем трезв, но этот танец жеребец танцевал множество раз – и не только на праздниках, но и дома в Лас-Пегасусе, под звуки патефона. Что до слухов… раз уж они все равно окажутся мишенью для свежих городских сплетен, то пусть хоть в этот раз у болтунов будет хоть какое-то реальное для них основание! – Нарекаю тебя своей, и признаю себя твоим, и пусть же наш танец пред ликом Богини Ночи будет подтверждением силы наших чувств и чистоты намерений!

— Ура-а! – восторженно воскликнула пегаска, затопав ногами и растопырив от волнения короткие крылышки. Затем, от избытка чувств, она порывисто чмокнула Коппервинга в щеку. Все прошло совсем не так, как она думала и планировала, но в итоге обернулось даже к лучшему. Обхватив переднюю ногу жеребца своей, Скуталу чувствовала себя, словно бы витала в облаках. Впереди был Танец Звездной Ночи, древнее и уважаемое празднество – и она шла на него вместе с самым близким во всем мире пони.

Провожая задумчивым взглядом неспешно удаляющихся Коппервинга и Скуталу, Айроншилд безмолвно повторил свой так и не законченный тост. Но теперь он был в честь этой пары. Какие бы мысли не успели посетить его за предшествующие минуты, они отошли на второй план – сейчас он просто желал им счастья. Вместе ли, по отдельности – не важно. Что бы там потом не случилось, сейчас это не имело значения.

Спустя несколько минут, пегасы подошли ко входу на танцпол и заняли место в очереди, чтобы по всем правилам записаться у церепонимейстера. По дороге Коппервинг наскоро расспрашивал Скуталу о том, что ей известно о практической части танца – движения, поклоны, повороты. К его удивлению, кобылка вполне сносно знала основы – более того, смущенно призналась, что не ограничилась штудированием книги, и тренировалась дома перед зеркалом. Это существенно облегчало дело – в своем состоянии жеребец мог быть ведущим, но следить или поправлять движения пегаски у него физически не было возможности.

— Нам сейчас главное – занять удачное место на танцполе, — вполголоса объяснял пегас, безуспешно пытаясь выровнять копытом ворот рубахи. Устав смотреть на его мучения, Скуталу одним движением привела воротник в порядок. Смахнув с его рукава несколько хлопьев пепла, кобылка закрутила головой, пытаясь оценить состояние своего платья. Убедившись, что все в порядке, она потянула Коппервинга вперед, на освободившееся место. Вопреки ожиданиям, очередь двигалась довольно быстро: впереди то и дело слышались традиционные Слова Приглашения, сопровождаемые громким топотом и одобрительными выкриками. Потом церепонимейстер гулким басом оглашал имена следующей пары, и все повторялось заново.

— Да поняла я, поняла!.. – нервно бурчала пегаска себе под нос. Ее недавняя решимость растаяла без следа – легко было быть храброй, мысленно представляя их прекрасный и безупречный танец, наглядное доказательство их близости и дружбы… и совсем другое – на виду у всех назвать Коппервинга «своим», требуя любви у самих звезд! Пусть эти слова были лишь древней традицией, в этот момент Скуталу в полной мере поняла недавние опасения своего опекуна. А чем ближе они подходили к трибуне церепонимейстера, тем больше их пара притягивала взгляды окружающих. Любопытные и недовольные, доброжелательные и презрительные, равнодушные и… завистливые? – под их незримой тяжестью пегаска сначала покраснела, затем прижала уши… а потом и вовсе уткнулась мордочкой в шею Коппервинга.

— Глазеют вовсю, да? – усмехнулся жеребец, обнимая ее крылом. Не способный видеть, пегас все же ощущал чужое внимание, назойливо буравившее ему спину. А обострившийся за последнее время слух улавливал обрывки разговоров – многие из которых слышать было попросту противно.
– Ну ничего, ничего… скоро все закончится, — процедил жеребец себе под нос. – Не хотел, да сами напрашиваетесь…
Не желая никого пугать видом своих ослепших глаз, пегас еще по дороге от костра вернул свою повязку на место. Но теперь же Коппервинг тряхнул головой, словно бы невзначай роняя ее на землю. Под мутной паволокой не было видно ни зрачка, ни даже радужки – отчего каждый встретившийся с ним взглядом был уверен, что пегас смотрит прямо на него. От такого зрелища кто-то охал и вздыхал, другие негромко ругались и сыпали проклятиями в адрес его «дурного глаза». Однако результат был налицо – совсем глазеть в их сторону не перестали, но любопытства у окружающих явно поубавилось.

Вскоре подошла очередь пегасов. Шагнув вперед, Скуталу повернулась спиной к трибуне церепонимейстера, и огляделась по сторонам. Танцпол, еще недавно полный, был почти пуст – до них на танец успели заявиться всего одиннадцать пар, еще несколько ждали своей очереди. Среди них она увидела несколько знакомых – Динки с мамой приветливо помахали ей копытами, Лира подмигнула, а вот Черили одарила пегаску таким многозначительным взглядом, что та поспешила отвернуться. За ограждением стояло еще несколько десятков пони – не нашедшие себе пару или попросту не готовые участвовать, они тем не менее остались в качестве зрителей. В дальнем углу Скуталу углядела высокую фигуру человека – встретившись с ней глазами, он улыбнулся и одобрительно кивнул.

Коппервинг тем временем отвечал на вопросы церепонимейстера такими же древними ритуальными фразами. Пользуясь моментом, пегаска снова окинула взглядом ограду танцпола… и увидела заплаканное лицо Свити Белль. В ее глазах читалось такое отчаяние, такая боль, что внутри у нее все будто помертвело. Не в силах отвести взора от подруги, Скуталу едва не подпрыгнула от прикосновения опекуна.

— Слова, — негромко зашептал он. – Говори же, ну!

С трудом ворочая одеревеневшим языком, кобылка положенным громким голосом произнесла Слова Приглашения. В ответ раздалось лишь несколько хлопков, да пара одобрительных выкриков – но ей было наплевать. Все ее внимание было приковано к идущей прочь фигуре единорожки – услышав, как подруга по всем правилам связала себя с Коппервингом, Свити Белль развернулась и ушла. От такого зрелища в душе пегаски что-то надломилось – вынужденная выбирать между опекуном и одноклассницей, она сделала свой выбор. Лучшие, более крепкие и близкие отношения с Коппервингом одновременно означали серьезную обиду, нанесенную ее лучшей подруге… впрочем, будет ли единорожка считать ее своей подругой после этого?..

Жеребец тем временем закончил со своими Словами Приглашения, после чего церепонимейстер громогласным басом выкрикнул их имена, тем самым допуская пегасов до танца. Еще каких-то десять минут назад Скуталу была бы готова прыгать от радости, что они с Коппервингом соблюли все правила, и вот-вот начнут танцевать, но теперь… Ни слова ни говоря, она провела опекуна в свободный угол танцпола… а затем ее как прорвало. Едва не срываясь на плач, кобылка торопливо рассказывала жеребцу о Свити Белль. О том, как они сблизились; о недвусмысленном интересе со стороны единорожки; о том, как она хотела пригласить ее на Танец Звездной Ночи, и получила отказ; и как потом уже сама пегаска позвала ее на Летний Танец.

— Обиднее всего то, что мы поговорили, и вроде бы обсудили ситуацию, — закончила рассказ Скуталу. – И сегодня, и еще несколько дней назад… Я ведь прямо сказала, что пока не готова… а Свити согласилась. А Летний Танец!.. Все прошло просто идеально, а теперь…

— Некрасиво вышло, — покачал головой пегас. – Но я считаю, что у вас все образумится. Тот факт, что ты отказалась пойти с ней на последний танец осложнился тем, что ты отправилась на него кое с кем другим – со мной. Это серьезный удар как для ее чувств к тебе, так и для ее гордости. Сейчас она расстроена до глубины души, чувствует себя преданной – но подожди пару дней, Белль немного успокоится и будет готова к диалогу. В конце концов, ты ведь выбрала меня, а не кого-то другого – а у нас ситуация особая, и влюбленной парой мы ни с какого бока не являемся. Поговори с ней, расскажи все как есть – и я уверен, Свити тебя поймет и простит. А может и сама извинится – что за свое недоверие, что за этот вот побег в ночи.

Спокойная уверенность, с которой опекун высказывал свои мысли, немного успокоила пегаску. И вовремя – раздался тихий стон трубы, предвещавший скорое начало танца. Распределившиеся по танцполу, пары замерли в исходной позиции – а затем, повинуясь нарастающей мелодии, начали танцевать.

Заиграла мощную партию виолончель, неистово и громко, заглушая прочие инструменты. Следуя за Коппервингом, Скуталу с необычайной легкостью выполнила несколько прежде неизвестных ей движений. Несмотря на свою слепоту, пегас вел ее уверенно и даже властно: кое-где поддерживал, в особо сложных местах направлял словами; иногда нарочито медлил, позволяя кобылке осознать новый элемент танца и успеть подстроиться под его ритм. Увлеченная происходящим, Скут иногда нет-нет, да и перехватывала любопытствующие взгляды, как со стороны других пар, так и от наблюдавших из-за ограды зрителей. Почти все они выражали удивление, изумление, неверие. Представив, как они с опекуном выглядят со стороны, пегаска была с ними полностью согласна – даже она сама, не сомневаясь в способностях Коппервинга и его искушенности в танце, на мгновение усомнилась в его слепоте. Он двигался с такой легкостью и естественностью, словно бы знал каждое движение наизусть; более того – казалось, что и ее движения он предугадывает наперед, поправляя ошибки и своевременно нашептывая подсказки.

Вскоре удивлению сменилось доверием, а затем и восхищением. Кобылка перестала пытаться предугадывать следующее действие в танце – вместо этого Скут сосредоточилась на жестах и мимике своего партнера, искренне полагаясь на него даже в самые сложные моменты. Результат не заставил себя ждать – стоило ей лишь уяснить основы, как их взаимопонимание перешло на новый уровень. Если прежде Коппервинг вел в танце, вынуждая Скуталу подстраиваться под его движения, то теперь же пегас словно бы показывал, что делать дальше, не столько направляя и указывая, сколько обучая и советуя.

Оглушительное крещендо сменилось тихим струнным проигрышем. Впереди была самая интересная часть танца, изюминка которой была в том, что танцевать ее можно было как на четырех ногах, так и на двух. Коппервинг до последнего момента не был уверен, стоит ли рискнуть и замахнуться на более сложный вариант. Вроде бы и красивее, и почетнее – но и упасть шанс немалый, что было чревато позором. С другой стороны, Скут начала вполне неплохо двигаться, а их крылья помогут сохранять равновесие… Решившись, он шепнул пегаске:

— Скути, как у тебя с умением стоять на двух ногах?..

Не дожидаясь ответа, Коппервинг рывком распахнул крылья, а после резким движением оторвал передние ноги от земли, опасно забалансировав на задних. В следующую секунду жеребец потянул кобылку за собой – та коротко взвизгнула от неожиданности, но послушно замерла в той же неестественной позе. Чтобы было легче удерживать равновесие, пегасы почти что облокотились друг на друга – а затем струнный проигрыш закончился, сменившийся неторопливым и нежным медленным танцем.

— Коппервинг, ты просто сумасшедший! – в голосе Скуталу странным образом сочетались восторг и пережитый страх падения. Стоять на двух ногах ей было не в новинку – еще давным-давно ее этому обучала мама, в те годы, когда они путешествовали с бродячим цирком. Но одно дело уметь – а вот так внезапно вскакивать-то совсем другое! – Предупредил бы хоть!..

— Так я предупредил, — хитро усмехнулся жеребец. – Еще скажи, что ты против!

Пары – возлюбленных и просто близких пони – сказали последние слова, и церепонимейстер ознаменовал начало танца. Неожиданно и пылко запела музыка. Чувства и страсть, столь важного в их судьбе момента, пришли в движение.

Айроншилд, словно завороженный, не сводил взгляда с Коппервинга и Скуталу. С первого же такта, первой доли они стали единым целым: словно опытная балерина, пегаска грациозно и ловко исполнила парочку замысловатых паттернов; жеребец, нисколько не смутившись этому, уверенно подхватил ее порыв.

Не знай человек истинного положения вещей, ни за что бы не поверил, что смотрит сейчас на слепого. Технике и плавности жеребца могло бы позавидовать большинство танцоров среди людей. Что уж говорить о самом Айроншилде, который – пусть и никогда не считавший себя знатным умельцем – все же вызывал лестные отзывы со стороны девушек, когда командование в добровольно-принудительном порядке вытаскивало его на официальные мероприятия.

В последний раз за сегодня подняв тост, он поставил бокал на скамейку и, не оборачиваясь, удалился.

Струнный накал резко спал, сменившись неспешным романтическим пассажем. Несколько пар – включая его друзей – встали на задние ноги, прижавшись телами друг к другу. Человек опустил голову: он и так позволил себе наблюдать за столь интимным моментом излишне долго – пора уже и честь знать. Негоже одиночке тревожить своим присутствием единение родственных душ.

— Каждому своё, — прошептал он с улыбкой на лице, — каждому своё…

Весь медленный танец пегасы провели практически в обнимку. Положив свои передние ноги на плечи Коппервинга, Скуталу не без смущения ощущала его копыто, нежно обнимающее ее за шею; второе копыто расположилось на ее спине, между хвостом и крыльями. И хоть она и прекрасно понимала, кто именно с ней рядом, и что этот его жест не несет какой-то скрытой подоплеки, но для ее тела это знание не означало ровным счетом ничего. Кобылка чувствовала, как ее лицо горело, кровь приливала к бедрам, а по всему телу бегали сладостные мурашки.

Ситуацию усложняла их позиция в целом – стоя лицом к лицу, они плотно соприкасались животом и грудью, фактически опираясь друг на друга. Опекун был жеребцом крупным, и Скуталу пришлось постараться, чтобы не упасть. На помощь пришли воспоминания из детства – следуя давнему маминому уроку, пегаска еще сильнее вывернула задние ноги, крепче прежнего упираясь ими в землю. В ответ на этот трюк, невозможный для менее ловких пони, растянутые мышцы ответили ноющей болью – но этот танец того стоил.

Приноровившись к весу, кобылка постепенно начала ощущать тепло, исходящее от тела Коппервинга. Столь заметное на фоне зимней прохлады, оно чувствовалось сквозь всю одежду – и смущало пегаску не меньше копыта на ее спине. Покраснев, Скуталу попыталась отстраниться… Не ожидавший такого, жеребец как ни в чем не бывало сделал шаг… и лишь отчаянный взмах крыльев уберег их от падения. Оставалось лишь тихонько извиниться, и смириться с ситуацией. Словно всего этого было мало, теперь еще дыхание Коппервинга начало щекотать волосы на ее затылке… Не в силах терпеть, пегаска вывернула шею в сторону, заодно получив возможность поглядеть и на других танцующих.

Кроме них, на задних ногах вальсировали еще две пары. Одну она не знала, а второй оказались Лира и Бон-Бон – по лицу земнопони стекали крупные капли пота, в то время как единорожка явно чувствовала себя в таком положении вполне естественно. Поймав взгляд пегаски, Лира одобрительно ей усмехнулась, а потом скорчила на своем лице настолько сладострастную и пошлую гримасу, что Скуталу густо залилась краской и торопливо отвернулась.

Большинство прочих пони были сосредоточены на своих парах, и не обращали внимание ни на что вокруг. Однако некоторые из них тоже не упускали возможности поглядеть по сторонам. Чьи-то взгляды были равнодушными, другие – счастливыми и довольными. Презрительных или ненавидящих не было вовсе – но двое кобылок из числа зрителей посмотрели на пегаску с такой сильной завистью, что Скут даже стало не по себе. Ведь сколько она себя помнила, это ее иногда посещало это чувство — в то время как завидовать самой Скуталу было просто некому. Еще бы! Крылья не держат, живет в приюте, родни нет, как и каких-то внятных перспектив. А сегодня пегаске уже не в первый раз довелось ощутить чужую зависть – и чувствовать такое было мерзко и отвратительно.

Отвернувшись, Скуталу спрятала лицо на груди Коппервинга. Медленный танец, завершающая часть Звездной Ночи, не требовал каких-то разнообразных и сменяющихся движений – можно было просто расслабиться, наслаждаясь близостью со своим партнером. Прямо сейчас пегаске было настолько уютно, как не было уже давно – смущение от непривычной близости уступило место расслабленности и покою. Волны жара никуда не делись, а мурашки словно бы заползли куда-то глубоко под кожу, временами отзываясь странным тянущим ощущением в животе. Но ничего из этого, даже копыта Коппервинга на ее спине и шее, не казалось ей теперь чем-то смущающим и странным – напротив, Скут с удивлением осознала, что начинает получать незнакомое ей прежде удовольствие.

На мгновение это привело кобылку в замешательство – а потом все стало на свои места. Пегаске стала понятна причина появления тех странных ощущений, так же как и их источник; она даже хотела попросить у Коппервинга, чтобы он убрал свое копыто… но быстро передумала. До конца танца оставалось всего ничего, кроме того… чего уж там, ощущения были действительно приятны, да и шанс в обозримом будущем испытать нечто подобное стремился к нулю. Эта ее маленькая хитрость стоила пегаске новой порции смущения, странным образом усилившего испытываемое удовольствие.

Вслед за этим Скуталу поняла и причину зависти, исходящей от тех кобылок. Они завидовали не столько ей самой, сколько тому, что она была рядом с Коппервингом. Что она танцевала, а они остались стоять в числе зрителей. То, как он танцевал этой ночью, бесспорно свидетельствовало о том, что даже слепоте не подвластно было перевесить его достоинства и личностные качества. И кобылки это чувствовали, и даже сейчас считали его завидной парой – иначе бы не смотрели на нее с такой лютой завистью!

Оторвав голову от груди Коппервинга, Скуталу пристально вгляделась в его лицо. Не так, как обычно смотрела она сама – но с точки зрения других кобылок. Коричневая шерстка, гребень короткой черно-белой гривы; не писанный красавец, но уж точно не хуже многих. Черты лица правильны, хоть и немного крупноваты – ну так и сам он жеребец не маленький. Карие глаза, такие живые и насмешливые, были все еще затянуты мутной пленкой слепоты, скрывшей под собою не только цвет, но и любое проявление эмоций. Но она-то помнила!.. Веселые и задумчивые, озорные и мечтательные, строгие и вспыхивающие от ярости в моменты гнева… Эмоциональные и выразительные, на нее они смотрели неизменной теплотой. Быть может, кому другому этого бы показалось недостаточно – всегда найдется жеребец сильнее, умнее, богаче… но для пегаски ее опекун был дороже любых принцев.

Оркестр тем временем заиграл припев во второй, последний раз. Танец близился к завершению. Но даже кружась в объятиях Коппервинга, Скуталу никак не могла выбросить из головы захватившие ее мысли. А чем дольше она думала и вспоминала, тем лучше понимала тех кобылок, и тем оправданнее казалась ей их зависть. Даже на беглый взгляд Коппервинг казался видным жеребцом – а помимо этого он еще немало знал и многое умел. Личностные же его качества пегаске были известны лучше многих – и чего греха таить, она восхищалась его верностью, самоотверженностью и упорством. Ко всему прочему Коппервинг приходился ей «братом» – не самое удачное определение, но наиболее близкое по сути. Не будучи родным по крови, он стал для нее бесконечно близким по духу. Мало того, сегодня они приняли участие в Танце Звездной Ночи – лишний раз продемонстрировав всю глубину чувств, что их связывали. Скуталу любила его, как старшего брата и друга – и знала, что это было взаимно. Но именно сейчас, на один краткий момент!.. ей вдруг отчаянно захотелось, чтобы связывающие их узы были несколько другими – еще ближе, крепче, страстнее. Смешавшееся с эмоциями и событиями сегодняшнего вечера, ее безумное желание вобрало в себя все ее воспоминания о Коппервинге и всем том, что он для нее сделал. Превратившееся в бурный и неуправляемый поток, оно требовало срочного выхода наружу…

И вот, под последние затихающие аккорды Танца Звездной Ночи, Скуталу пристально смотрела в лицо своему опекуну. На губах пегаса застыла легкая улыбка, слепые глаза направлены куда-то поверх ее лица. Не в силах больше сдерживаться, Скут вытянула шею, и…

Для Коппервинга танцевать на двух ногах было одновременно легко, и в то же время трудно – не требовалось показывать новые движения и следить за музыкой, но вместо этого приходилось непрерывно поддерживать равновесие. Крылья помогали сохранять баланс, но опираться танцующим все равно приходилось на партнеров – а жеребец был выше и куда тяжелее своей подопечной. К его удивлению, Скуталу не только не просила сменить позу, но и вовсе будто бы не чувствовала усталости. Кроме того, кобылка с такой ловкостью сохраняла равновесие, что упасть они рисковали лишь однажды, в самом начале. Все это позволило пегасу наконец расслабился, и попытаться обдумать происходящее. Музыка стала восприниматься фоном, обрывки слов пролетали мимо ушей, сами движения танца выполнялись почти инстинктивно – мысленно же Коппервинг все пытался дать поступку своей подопечной хоть какое-то объяснение, конкретное и четкое. Но… сколько жеребец не гадал, ни одна версия не казалась ему вероятнее прочих – самой внезапностью своего приглашения, Скут фактически приперла его к стенке.

От всех его прежних подруг, Скуталу отличалась не только возрастом и отсутствием опыта, но и своим зависимым от него положением. Не сестра и не дочь, не соседка или любовница – но при этом молодая и симпатичная кобылка, с самого дня «удочерения» живущая в его доме и за его же биты. Обучение, воспитание и ответственность – прилагаются. Вспоминая, с какой робкой настороженностью она впервые зашла в его – отныне уже их! – облачный дом, Коппервинг припомнил и охватившую его растерянность. Единственный ребенок в семье, он всю свою жизнь общался либо со сверстниками, либо со взрослыми пони; ему случалось быть под чьим-то присмотром, но никогда не доводилось самому за кого-то отвечать. Теперь же, благодаря своему импульсивному характеру, он получил возможность наверстать упущенное.

Не имея перед глазами подходящего примера родственных связей, Коппервинг решил сделать упор на дружбе и доверии. Скуталу поначалу отнеслась к его попыткам с настороженностью: слишком уж внезапно приют сменился новым домом, а у нее появился опекун... мотивы которого ей не были понятны до конца. Поэтому не удивительно, что ее благодарность в первое время тесно переплеталась с недоверием. Однако отступать им обоим было некуда, ведь впереди были месяцы и даже годы жизни под одной крышей...

Но прошли дни, потом недели – а он не давал и повода для подозрений; постепенно кобылка расслабилась, и даже начала отвечать на его заботу и внимание. Результат был налицо – из малознакомых пони, волею случая вынужденных жить в общем доме, они сумели стать друзьями, а в итоге и даже семьей. Все это время Коппервинг старательно держал определенную дистанцию, четко обозначив свой интерес и чувства как исключительно дружеские, и не более. Скут видела в этом его излишнюю чувствительность к городским сплетням, и порой даже поддразнивала опекуна на этот счет – даже и не подозревая об истинной причине.

Давно, в один из первых совместных дней, когда у него сами крылья опускались от неспособности найти с пегаской общий язык, Коппервинг невольно поймал себя на мысли, холодной и расчётливой. Раз уж подружиться никак не удавалось, то можно было сблизиться другим образом – в котором роль Скуталу низводилась до… трофея, одного из многих – и удивительно легкого к достижению.

«Молодая, неопытная, без родни и наставников, всего с парой друзей… Она будет чувствовать себя обязанной тебе, с каждым днем все больше, а отплатить ей и нечем… Немного заботы, внимания, четко направленного интереса – и отказать малышка Скути уже не сможет. Идти ей тоже некуда – что угодно будет лучше, чем тот приют. Легкая добыча, сорванный цветок юности!..»

Неестественная и мерзкая, эта идея ужаснула пегаса до глубины души. Даже сама по себе она уже намекала на принуждение, грозящее перейти в насилие – если же вдуматься в детали, то получалось нечто поистине чудовищное. Вообще, мысли такого рода – глубокие, инстинктивные, будто бы чужие – и прежде иногда посещали его голову, случись жеребцу положить глаз на очередную кобылку… Они могли быть дерзкими, рискованными, жесткими – но жестокими они не были ни разу. Несмотря на свою непонятную природу, эти идеи приходились как нельзя кстати в той череде свободных связей, в которую его затянуло после разрыва с Узури. Циничные и эффективные, они раз за разом помогали Коппервингу добиваться приглянувшихся ему кобылок, быстро и почти наверняка. Такие победы здорово тешили его самолюбие, одновременно помогая забыться в пылкой вспышке одноразовой любви. Сожалений на этот счет пегас не испытывал – в случае с кобылками его возраста, ухаживание больше походило на игру или спорт, с вовлеченностью всех участников и обоюдным интересом. Они знали правила, на участие в этом у них были свои причины, а чем все могло закончиться в конце – ни для кого секретом не являлось. Исходя из этого, Коппервинг и не думал рассматривать Скуталу с этой точки зрения... а теперь с ужасом выслушивал непрошенный совет о том, как быстро и наверняка уложить пегаску в койку.

Не желая даже знать, как такое вообще могло прийти ему в голову, жеребец списал жуткую мысль на усталость и раздражение, вызванные его неудачей в нахождении общего языка с подопечной. С готовностью похоронив эту идею на задворках разума, он изо всех сил постарался о ней позабыть, но… Не прошло и пары дней, как до него долетел первый из слухов, что распространялись по городу со скоростью лесного пожара. С изумлением и обидой пегас осознал тот факт, что при его известности как повесы и дамского угодника, оформление опеки было воспринято почти что преступлением! Накал страстей был настолько велик, что Коппервинг всерьез поверил, что уж хоть несколько сплетников точно последует его примеру – пусть даже из стремления показать, «как надо». Ну да, держи карман шире! Зачем им забирать в свой дом жеребенка из приюта, когда можно распустить несколько дурных и нелепых сплетен, с их помощью втоптав в грязь чужую репутацию!..

И это было только начало. Следующие были еще хлеще: в них отношения пегасов рассматривались с настолько непристойного ракурса, что когда он услышал их впервые, то даже растерялся от неожиданности. Сама его раздутая репутация гуляки и ловеласа, неспособного на серьезные отношения и только и ищущего новую кобылку на ночь, не была для него новостью – более того, жеребец в общих чертах представлял ее источник. Мало кто во все это верил, сам Коппервинг и вовсе не обращал внимания на эту чушь… и в любой другой ситуации, возмущенный клеветою пегас непременно разыскал бы авторов, требуя объяснений и публичного извинения. Но это случайное совпадение, неожиданное сходство между глупой сплетней и его собственной мыслью, откуда бы она в его голову не влезла… Все это заставило Коппервинга всерьез задуматься – а так ли он на самом деле отличается от того образа, что приписывают ему в родном городе?..

Следующие пару дней жеребец провел в раздумьях, запираясь под вечер у себя в комнате наедине с бутылкой. Он старательно вспоминал, когда ему впервые могла прийти в голову такая подсказка, и с какой кобылкой это было связано; попытался подсчитать всех своих подруг, с которыми вот так проводил ночь, вплоть до самых ранних, еще из Лас-Пегасуса. Заставил себя проанализировать период их близости с Узури – в чем вообще была причина того, что свободные отношения для нее были чем-то естественным, и почему он сам пришел к такому же мнению?..

«Я любил ее, а она меня – нет. Уж точно не так, как я – не так сильно, не так глубоко; что-то точно было, но совсем другое, непонятное. Может быть, поэтому для нее и не казалось странным, когда ей случалось заводить случайного любовника при постоянном партнере?.. Я же сперва действовал в отместку, ждал ее ревности. Что оказавшись на моем месте, она осознает, насколько это неприятно и обидно… Вместо этого, дождался лишь похвалы – да пары полезных советов. И уже вскоре я искал такие встречи по другой причине – в том кратком миге близости, когда ты любишь и любим будто в последний раз – да это и есть последний раз, ведь почти никогда мы не встречались повторно!.. – я ощущал нечто такое, чего ни разу не получил от Узури. Ту самую грань любви, которую моя зебра не хотела – или не могла – разделить со мною. И это ощущение мне так пришлось по нраву, я так к нему привык, что после нашего расставания я даже думать не хотел о серьезных отношениях. Дэш не в счет – там уже и чувств считай что не было, чего уж говорить о любви. А вот зато разовых подруг у меня было – считать устанешь… И к чему все это привело – получается, что я уже настолько привык к такой жизни, что неосознанно оцениваю всех кобылок, что попались на глаза… даже Скуталу досталось, тьфу ты!.. Госпожа Узури наверняка сталкивалась с этой проблемой в прошлом, но удалось ли ей разрешить ее? И не в этом ли кроется причина ее неспособности любить? И… не ждет ли меня схожая судьба, если продолжу и дальше следовать ее урокам?..»

Несмотря на – или же напротив, благодаря – принятым ударным дозам алкоголя, Коппервинг тогда для себя сделал два основных вывода. Во-первых, пегас решил вырваться из того порочного круга свободных отношений – при всех своих достоинствах, недостатки уже начинали перевешивать. Во-вторых, установить определенные границы в их со Скуталу отношениях, и соблюдать их со всей строгостью. Идея была проста – что бы ни случилось, его чувства не должны были перерасти из братских в нечто большее; и неважно, будет ли она тогда под его опекой, или уже нет.

В отличие от сугубо практичного первого пункта, второй был принят во многом в пику сплетникам – не обращая на эти выдумки и малейшего внимания, пегас решил опровергнуть их клевету своими делами и поступками. Кроме того, для него самого это было лишней страховкой – без тех четких границ, что жеребец старательно вбивал себе в голову, каждый сеанс лечебного массажа или того же иглоукалывания грозил вылиться в то еще испытание.

В самом начале ему приходилось прикладывать определенные усилия, чтобы сдерживать свои эмоции и чувства; постепенно это становилось все проще, а через какое-то время Коппервинг и вовсе осознал тот факт, что успокаивается от одного лишь ее присутствия. Эти перемены безусловно пошли на пользу им обоим, укрепив взаимное доверие и заложив фундамент для их дружбы. Однако самое удивительное было еще впереди.

За все то время, что прошло после возвращения из Лас-Пегасуса, Коппервингу так и не удалось кого-то полюбить или даже просто влюбиться. Перед его внутренним взором постоянно маячил образ Узури – и вспоминая свои чувства, жеребец ощущал себя так, словно бы забыл, разучился, потерял саму возможность еще хоть раз испытать нечто подобное. Но стоило ему взять Скути под свою опеку, как облик зебры начал меркнуть – медленно и словно с неохотой выпуская его из-под своей власти. Время шло, и однажды пегас с удивлением почувствовал себя свободным – и в тот же миг осознал, какая кобылка теперь заняла то особое место в его сердце.

Отныне большую часть свободного времени, сил и битов жеребец теперь посвящал своей подопечной. Не испытывая к ней и малейшего намека на похоть или страсть, Коппервинг при этом искренне хотел сделать пегаску счастливой, по мере своих сил исправляя ошибки и несправедливости ее прошлого. Это оказалось настоящим вызовом – но он раз за разом добивался своего, невзирая на цену и шансы на успех, готовый на все, ради сияющих от восхищения и благодарности глаз Скуталу.

Письмо Балк Бицепсу, драка в кабинете директора, письмо принцессам… каждое следующее испытание было сложнее предыдущего, и наряду с наградой росла и цена. Последним был Ритуал – таинственный, рискованный и страшный. Решиться на него было действительно не просто… но и отказаться он не мог. Пегасу повезло и на этот раз, но последствия по сей день отравляли ему жизнь. Если все так пойдет и дальше, то следующий вызов вполне может оказаться сложнее Ритуала – и Коппервинг всерьез задумывался, не окажется ли для него он последним.

В свою очередь, и Скуталу в долгу не оставалась, первым делом посильно избавив жеребца от дел по дому. Неизменно внимательная, к опекуну она испытывала искреннее уважение и благодарность – вкупе с ее удивительно легким характером, все это позволило им в кратчайшие сроки пройти путь от случайных соседей, до друзей и почти родственной близости. Но по мере того, как они все сильнее сближались, Коппервингу становилось все труднее сдерживать свое слово. Дело было даже не столько в нем – жеребец не без основания начал опасаться, как бы уже сама Скут в него не влюбилась. Пегасы взрослеют быстрее прочих пони, а ей было почти шестнадцать; в этом возрасте тело часто взрослее раньше, чем рассудок – и вот тут уже разница в какие-то жалкие пять лет может сработать в обратную сторону. Как и то, что они живут под одной крышей – за эти месяцы они узнали друг друга куда лучше, чем могли за годы дружбы, но и неловких моментов невозможно было избежать целиком и полностью. Если же ко всему этому прибавить искреннюю благодарность Скуталу за все, что он для нее сделал – а такого и впрямь было немало – то от влюблённости их действительно могло отделять всего-то ничего.

Пегас грустно усмехнулся своим мыслям. Проводить беседу об отношениях с ней, вряд ли даже в мечтах доходившей дальше поцелуев, было бы тем еще испытанием. Подростковая влюблённость неопытна и бурна, в ней заправляют эмоции, без оглядки на рассудок… и в связи с этим, она редко бывает продолжительной. Сам факт подобного вполне мог пошатнуть их нынешние отношения – а уж о том, что могло случиться позже, когда гормоны схлынут и разум осознает свою ошибку, жеребец и думать не хотел. Исходя из этих мыслей, Коппервинг не стал звать Скут на танец – и по этой же причине не сразу дал ей свое согласие. Кроме того, настойчивость пегаски была столь же убедительна, как и ее слова – даже не зная истинных мотивов, опекун не сомневался в том, что своим отказом обидел бы Скуталу не на шутку.

Пока они танцевали, он гадал об истинных причинах, стоящих за этим приглашением. Были бы его глаза в порядке, Коппервингу хватило бы одного внимательного взгляда – уж что-что, а влюбленность утаить она бы не смогла. Без них жеребцу оставалось лишь дожидаться окончания, чтобы потом спросить пегаску напрямую – прочие его чувства, интуиция, жизненный опыт – дружно пасовали перед Танцем Звездной Ночи, со всей его громкой музыкой и топотом копыт. Оставалось уже совсем недолго – оркестр как раз заиграл финальный проигрыш, после чего весь праздник подходил к концу. Услышав это, Коппервинг тихонько выдохнул – и не только от того, что был вынужден вести на всей протяженности танца; ему вдруг показалось, что он зря себя накручивал, и они со Скуталу смогли просто встретить эту ночь, как близкие друзья.

Словно в подтверждение его мыслей, пегас ощутил ее губы на своей щеке – невинный поцелуй, наполненный заботой и нежностью; секундой позже, Скут заключила его в объятия, изо всех сил прижавшись к груди опекуна. От неожиданности Коппервинг слегка опешил - а потом ответил взаимностью.

Праздник подошел к концу. Смолкла музыка, уступив место возбужденным голосам. Участники и гости, все обсуждали последний танец, поздравляли друг друга и делились впечатлениями. Постепенно шумная толпа потянулась к выходу, огибая своим потоком островок спокойствия в виде обнявшихся пегасов.

Затылок горел от любопытных взглядов, уши невольно ловили обрывки разговоров… Коппервинг понимал, что им не избежать чужого любопытства, но было неприятно сознавать, что для некоторых пони было важнее посплетничать, чем просто порадоваться окончанию праздника. С каждым их словом жеребец все сильнее расправлял крылья, словно бы пытаясь оградить от них свою подопечную, а еще лучше – и вовсе скрыть ее от чужих взоров.

— Слушай… — внезапно подала голос Скуталу. – А чего они все идут к воротам, когда для выхода с танцпола можно просто перемахнуть через ограду?

— Дань традиции, — буркнул в ответ жеребец. Вздохнув, он сложил крылья и наконец разорвал объятия. – Пони проходят через них, у всех на глазах заявляя о себе, как о паре. А если кто пролезет тайком, со стороны, то это будет воспринято как знак неуважения к обществу и все такое. По этой причине тут вообще есть ворота – и поэтому-то сейчас там и устроили столпотворение. Надо подождать, пока не станет посвободнее.

— Да уж… — протянула пегаска, посмотрев в сторону выхода. Все было ровно так, как и говорил ее опекун – все, даже пегасы, терпеливо покидали поле через одни-единственные ворота. Глядя на это зрелище, ее лицо озарила кривая усмешка. Встав рядом с Коппервингом, она легонько толкнула его в бок. – А может, мы с тобой просто улетим?

— Ай-ай-ай, какое неуважение к нашим соседям! – усмехнулся тот в ответ. – Хотя после всего того, что некоторые из них про нас высказывали, будет только справедливо ответить им маленьким нарушением правил и традиций.

— И пусть им будет стыдно! – весело добавила пегаска.

— Именно! – фыркнул жеребец, чувствуя, как Скут устраивается у него на спине и обхватывает его своими ногами. – Но учти, полетим медленно и осторожно. В какую тут сторону наш дом?..

Ночь уже подходила к концу, но отправляться спать пегасы еще не спешили. С кружками чая в копытах, они в обнимку сидели на диване в гостиной и молчали, каждый о чем-то своем.

Лишь оказавшись дома, Коппервинг наконец-то смог расслабиться. Сам факт того, что Скуталу пригласила его на танец, был ему безмерно лестен – да и прошло все вполне неплохо, особенно с учетом обстоятельств. Но до самого последнего момента его терзало опасение, будто бы что-то обязательно должно пойти не так. Это хоть и не помешало ему получить массу удовольствия от танца, но и насладиться им в полной мере Коппервинг тоже не сумел.

Допив чай, пегас поставил кружку на пол, и вытянулся на диване в полный рост. Словно сочтя это за приглашение, Скуталу устроилась у него под боком, положив голову ему на плечо; уже привычным жестом жеребец расправил крыло, укрывая им свою подопечную. Та в ответ заерзала, прижимаясь к нему еще плотнее. Нащупав его переднюю ногу, кобылка крепко обхватила ее своими – при всей их близости, еще вчера подобные проявления чувств вогнали бы обоих пегасов в краску. Теперь же, после танца, воспринимались совершенно естественно, как нечто само собой разумеющееся.

Довольно жмурясь от тепла и ласки, Скуталу изогнула шею, чтобы видеть лицо своего опекуна. Минута шла за минутой, а она все глядела, не отводя глаз. Совсем как тогда, на танце – с той лишь разницей, что «смотреть взглядом со стороны» ей отныне было без надобности. Теперь она могла себе признаться, что хотела этого – и что смотреть на него ей было приятно.

— У меня что-то на лице, мм? – прервал затянувшееся молчание Коппервинг.

— Прости, я не… — смутившись, пегаска торопливо отвернулась. Она совсем забыла, что он каким-то образом мог чувствовать, когда на него смотрят – а сама довольно долго и беззастенчиво его разглядывала.

— Да ладно тебе, я ж шучу!.. – весело перебил ее жеребец.

Скут искоса посмотрела в его сторону – на его лице появилась лукавая улыбка, а голову он так и не повернул. Посчитав это за разрешение, кобылка вернулась к своему занятию. В комнате снова воцарилась тишина.

Глядя в лицо Коппервинга, Скуталу начала ощущать нарастающее волнение. Волнами стал накатываться жар, все сильнее и сильнее; сглотнув, она ощутила, как сильно пересохло в горле. Тогда, в самом конце танца… когда она обняла опекуна, а перед тем поцеловала в щеку… Она хотела, жаждала, мечтала сделать не совсем это – и лишь в последний момент нашла в себе силы сдержаться, скрыв истинные помыслы под невинными поступками. Оно и к лучшему – вряд ли окружающие смогли бы правильно понять, если бы Скут на глазах у всех поцеловала своего опекуна, со всей переполняющими ее чувствами и страстью.

Незадолго до того, Скуталу взглянула на него так, как смотрели прочие кобылки – и тот порыв был во многом обязан зависти, которую в тот миг они к ней испытывали. Некоторые из них так хотели поменяться с ней местами, что пегаска словно бы переняла часть их чувств, впервые взглянув на Коппервинга с подобной стороны. И то, что предстало у нее перед глазами, Скуталу неожиданно понравилось – и настолько сильно, что на какой-то миг ей самой захотелось оказаться на их месте. Да, их связь и без того была крепка и глубока – но в тот момент пегаска впервые подумала о ней с горечью и неприязнью. Ведь если бы не это, то она могла бы без зазрения и преград смотреть на Коппервинга, как на жеребца – и иметь хоть шанс на то, что и он в ответ может взглянуть на нее, как на кобылу.

Каким-то чудом она тогда сдержалась… а потом и успокоилась, устыдившись своих желаний. Но сама мысль о поцелуе никуда не делась – вот только несмотря на всю их близость, в отношениях как таковых они с самого начала были очень ограничены. При этом было похоже на то, что во время танца она словно бы переступила эту запретную черту, и после этого уже не могла относиться к Коппервингу так же, как днем ранее. Отныне в ее глазах он был не только ее опекуном, но и жеребцом… пусть даже и таким, с кем ей никогда не светит ничего такого.

В то же время, кобылка не могла дать себе четкий ответ, как именно пегас относится в этом вопросе к ней самой. Как минимум внешне, он никоим образом не проявлял в ее сторону никакого интереса – это безусловно делало ему честь, но блин!.. сейчас Скут хотелось бы хоть какой-то определенности!.. Едва ли Коппервинг считал ее неприятной или непривлекательной – и дело даже не в братской любви – опять же, только ли братской?.. – что он к ней испытывал. Один лишь факт того, как именно они сейчас расположились, говорил о многом. Но все же… поцелуй?!..

Тут в голову Скуталу пришел неожиданный новый аргумент – пусть даже она не знает, как именно жеребец к ней относится, но в том, что сам он не сделает первый шаг, сомнений не возникало. Значит, следовало брать дело в свои копыта и рискнуть. Они сейчас одни; а ни она сама, ни тем более опекун, о таком никому рассказывать не будут. Даже если Коппервинг отнесется к ее затее без восторга… это ведь всего один поцелуй, так? Поцелуй, которого ей так хочется!.. Ее первый поцелуй. Так пусть хотя бы он будет с тем, с кем она по-настоящему близка.

Собравшись духом, она разорвала объятия. Ласково провела кончиком крыла по его гриве, отчего пегас удивленно повернулся к ней лицом. Мгновение помедлив, Скуталу вытянула шею, и, отчаянно краснея, страстно поцеловала Коппервинга в губы.

В это время жеребец рассеянно думал о своем. Вспоминал прошедший праздник, размышлял о новой должности в патруле, планировал связанные с ней дела и обязанности. Кроме того, в его мыслях красной нитью тянулось нетерпение – он уже здорово наловчился жить во тьме, но как же ему это надоело! Пегас жаждал воспринимать окружающий мир не через совокупность прочих чувств, инстинктов и ворчливых криков Птуша – кстати, где он?.. – а смотреть и видеть его собственными глазами!..

На этой мысли он ощутил жаркие прикосновения чужих губ, буквально впившиеся в его собственные. Мягкие и нежные, они целовали его неловко и неумело, в то же время с лихвой компенсируя неопытность своей страстью и напором.

В первый миг жеребец оторопел. У него в голове не сразу уложилось осознание того, кто его сейчас целует. Он был бы готов поверить в любое другое объяснение происходящего – вот только в доме они были одни, и никто другой просто не смог бы вломиться к ним незамеченным.

Так прошло еще несколько секунд. Поначалу жадные и страстные, движения губ постепенно замедлялись, так и не получив от него и малейшего ответа. И лишь в самый последний момент Коппервинг сбросил навалившееся на него оцепенение: потянувшись вперед, его губы не позволили Скуталу разорвать поцелуй, тем самым продлив его еще на несколько мгновений. И пусть в голове жеребца царил сейчас сумбур и хаос, пусть он не мог дать объяснения поступку пегаски, выразить свое мнение на этот счет или решить, что им делать дальше… он точно знал одно. Этот ее порыв, чем бы он не был вызван, не заслуживал оставаться без ответа.

Наконец, все закончилось. Опьяненная нахлынувшими на нее чувствами, Скуталу ошалевшими глазами смотрела на опекуна. Лицо ее пылало от смущения, а губы – от поцелуя. Она никогда не испытывала ничего такого раньше, и не была уверена, что все сделала правильно, но… о, Селестия! Он ответил, и как ответил! Чувства и мечты вихрем проносились в сознании пегаски, пошлые соседствовали с целомудренными, а те сменялись несбыточными планами на будущее… Однако по мере того, как Скут успокаивалась и приходила в себя, мысли возвращались к насущному вопросу. Одновременна она ощутила всю давящую тишину затянувшегося молчания… хуже которого было только выражение на лице Коппервинга.

Не отводя взгляда, тот «смотрел» на нее своими мутными бельмами. На губах пегаса застыла грустная улыбка, в которой не было и следа от радости или счастья – лишь усталость, сожаление и боль. От этого зрелища сердце у кобылки упало, увлекая следом все ее глупые надежды и мечты. Лучше бы жеребец на нее кричал, ругался или ушел в свою комнату – вместо этого он без единого слова заставил Скуталу ощутить всю глубину ее ошибки.

— Коппервинг, прости, я!.. – начиная сбивчиво извиняться, пегаска попыталась вылезти из-под ласковой опеки его крыла, отодвинуться от опекуна подальше – ей было настолько стыдно, что сейчас казалось недостойным даже просто быть с ним рядом.

— Ну тише, тише!.. Не паникуй и не делай из мухи слона! – Жеребец не стал удерживать Скут на прежнем месте, но, вытянув крыло, попытался оставить ее хотя бы на самом диване. – Это было внезапно, признаю… Но от поцелуев небо на землю упасть не может, уж поверь мне!

— Но ты… выражение твоего лица, оно… такое, что… — начала было она, окончательно запутавшись.

— А каким ему еще быть после такого? — оборвал ее пегас. – Не каждый день меня вот так вот неожиданно целуют!.. Однако, ты словно бы уже забыла, что минутой ранее я ответил на твой поцелуй – не сразу, да… ну так ведь и не отшатнулся в ужасе и отвращении! – Жеребец криво ухмыльнулся, словно бы подчеркивая нелепость такого варианта развития событий.

— Что до всего остального… кажется, нам надо с тобой серьезно поговорить. Но прежде чем ты будешь снова пугаться и пытаться убежать, скажи-ка мне вот что. Неужели ты всерьез думаешь, будто бы все, что нас связывает, можно разрушить одним-единственным поцелуем?

— Ну, пожалуй, тут ты прав, — слабо улыбнулась Скуталу.

— В то же время, это ни в коей мере не отменяет того, что мне бы очень хотелось услышать от тебя объяснения этому поступку, — продолжил Коппервинг. – Что тебя на это побудило? И что важнее – был ли этот поцелуй результатом сиюминутного порыва, или же?.. — пегас выдержал многозначительную паузу.

— Мы… мы с тобой так сблизились за последнее время… — кобылка говорила медленно, пытаясь подбирать верные слова. Сейчас она сама была не рада, что поддалась той слабости – пусть даже полностью перечеркнуть их близость это и не могло, но подпортить отношения – запросто. И что только на нее нашло?!.. Еще недавно этот поцелуй казался ей отличной идеей, романтичной и возвышенной – а теперь Скуталу с готовностью отдала бы что угодно, лишь бы этого никогда не случалось.

– Сегодня ты принял мое приглашение на танец – и это было настолько здорово!.. – продолжала она. – За нами следило столько глаз – с завистью и с восхищением; и от всего этого я чувствовала такой восторг, так гордилась тобой!.. нами... Я впервые получила возможность побывать на празднике, это было чудесно, невероятно, восхитительно!.. Множество празднующих пони в красивых нарядах, прекрасная музыка, вкусные угощения… мы со Свити Белль, кружащиеся на танцполе!.. – пегаска смахнула с уголка глаза слезинку, и с трудом удержала грозящий надломиться голос. – Но даже все это вместе взятое не доставило мне столько радости и счастья, как твое согласие выйти со мной на Танец Звездной Ночи!

— Я… не ожидал, что ты к этому столь серьезно отнесешься, — нашелся наконец с ответом Коппервинг. – Что для тебя это было так важно… и так нужно. «Иначе пригласил бы тебя первым».

— Поцелуй не был моей благодарностью за танец, или чем-то вроде этого – ты уже столько для меня сделал, что отплатить я вряд ли смогу, даже за всю жизнь!.. Скорее… это было чем-то вроде мечты о несбывшемся, которое я эгоистично захотела воплотить в жизнь… хоть на чуть-чуть, хоть на мгновение! И это так меня увлекло, что я совсем не подумала о том, что будет, если… ну, если все выйдет так, как у нас вышло. – Пусть даже опекун не мог ее увидеть, Скуталу спрятала лицо за крыльями, красная от переполнявших ее чувств. – А теперь мне так неловко, так стыдно!.. и так страшно… Я поступила как самая настоящая эгоистка, ведь ради исполнения своих глупых желаний сделала больно самому близкому для меня пони. Глупая я, не иначе… сперва не смогла как следует обдумать последствия своего поступка, а теперь не знаю даже, как после такого мне заглаживать свою вину…

— Интересные у тебя мечты, я погляжу… — медленно отозвался жеребец. – Я уж не говорю о том, что сейчас ты накручиваешь себя, раздувая мелкое недоразумение до размеров серьезной проблемы. Скут, ты винишь во всем себя, при этом моя персона в твоих глазах выглядит непогрешимой и чуть ли не святой. Мне это без сомнения льстит, но уж поверь, твоя точка зрения не совсем соответствует действительности…

Вытянув крыло, пегас пригладил гриву своей подопечной, с облегчением подметив, что Скут тянется за его жестом, как и прежде. – Но что бы ты не думала, я все же обычный пони – и как всем остальным, порой мне доводилось ошибаться или совершать поступки, которыми не принято гордиться. Позволь же теперь кое-что об этом рассказать…

Коппервинг долго и обстоятельно рассказывал пегаске о данном самом себе обещании. Он рассказал о причинах и последствиях, опасениях и страхах. Скут слушала его, открыв рот – многое из того, что в его мотивах и поступках ей казалось непонятным, теперь обретало логику и смысл. А осознание того, насколько серьезно жеребец отнесся к той роли и ответственности, что сам же взвалил на свои плечи, и вовсе лишило пегаску дара речи.

Говорил опекун долго. Видно было, что это не было заготовленной заранее речью – Коппервинг говорил от сердца, перескакивая с одного на другое, местами путаясь в хронологии, иногда даже повторяясь. Он явно хотел выговориться – но словно никак не мог решить, с чего начать и о чем вообще рассказывать. Пегаска терпеливо слушала его сбивчивый рассказ – никогда прежде между ними не начиналось столь серьезной и личной беседы, важной и необходимой им обоим.

— Теперь ты понимаешь? – завершив свой рассказ, спросил пегаску Коппервинг. – Я боялся не того, что мы можем начать отношения более близкого характера, чем нынешние; я боялся того, что мы можем в них не преуспеть. Ведь переступить границу между дружбой и влюбленностью не сложно – вот только единицы из числа бывших возлюбленных остаются друзьями. А вспомни меня еще совсем недавно – я не любил и даже не влюблялся, встречаясь с кобылками лишь ради краткой близости. Редко кто из числа тех, на кого я положил глаз, мне отказывала – а многие и сами были не против такого скоротечного романа, без продолжения и обязательств. Это сейчас я понимаю, что мне такой… формат отношений… не подходит… но когда-то эта свобода была единственным, что осталось после моего романа с Узури. Для нее это было нормой жизни, и мои чувства к ней привели к тому, что я и сам научился жить этим путем – да так втянулся, что не прекратил и после расставания.

— В этом есть свои определенные достоинства и плюсы – но и недостатки тоже присутствуют, — продолжал Коппервинг. Скуталу слушала его, затаив дыхание – было очевидно, что пегас рассказывал ей нечто такое, о чем вряд ли говорил и с ближайшими друзьями.постепенно она начала понимать, что пытался донести до нее опекун – его рассказ был проявлением такого уровня доверия, что в сравнении с ним ее переживания о поцелуе и впрямь выглядели незначительными.

– Самый страшный из них состоит в том, что со временем начинаешь оценивать окружающих кобылок, словно бы как задачу, как вызов. Что и как сказать, что и когда сделать для конечного результата. Появляется уверенность в том, что при желании сможешь охомутать любую – вопрос времени. Сперва это выглядит игрой – но потом уже просто не можешь смотреть по-другому. А тут в моей жизни появилась ты… и однажды я с ужасом поймал себя на мысли, что неосознанно начал «решать задачу» про тебя. Не потому, что действительно хотел – а просто потому, что ты была рядом и… попалась на глаза.

— Тогда я впервые задумался о том, что же я делаю с собой, своей жизнью… с окружающими. Я любил Узури, многому у нее научился… но теперь я словно бы становился ей, понимаешь? – Голос пегаса дрожал от напряжения, а на лице его застыл отголосок ужаса и потрясения, что он когда-то испытал. – Я хотел избавиться от всего этого, вновь научиться испытывать чувства, перестать смотреть на остальных как на «задачи»! И ты… показалась мне отличной возможностью для искупления.

— Заботясь о тебе, обучая, поддерживая – все это я делал и для себя тоже! Это не значит, что в действительности я не хотел тебе помочь, или что не будь у меня этого собственного интереса – и вовсе бы такого не делал. Просто… и дальше умалчивать об этой стороне моих поступков, мне кажется попросту нечестным. Я называл это «долгом», ставил перед собой «цели» и «ограничения...» Но помыслы мои при этом были не столь чисты и возвышенны, как могло казаться со стороны.

— Я понимаю, — тихо отозвалась Скуталу. – Однако твоя помощь все равно была для меня поистине бесценной, какие бы скрытые мотивы за ними не стояли. И хотя я с трудом верю во все то, что только что услышала… мое отношение к тебе это не меняет. Получается, что наша встреча действительно была знаком судьбы – ты помог мне, а я, сама того даже не зная, врачевала твои душевные раны. – Пегаска улыбнулась, озорно и весело, одновременно легонько пихнув Коппервинга копытом. – И получается, что я хоть немного сумела отплатить за все то, что ты для меня сделал!

— Вот только… - она снова сделалась серьезной, — я бы хотела прояснить еще один вопрос. Твоя предусмотрительность и забота обо мне… они действительно поражают, и заслуживают искреннего уважения. Вот только… ты говорил об обязанностях, о долге. Но… чего бы ты сам хотел?

Голос пегаски постепенно набирал силу, становился громче. Она не злилась на опекуна, скорее… хотела разобраться. Не только в самой ситуации, мотивах и действиях Коппервинга; что куда важнее – в себе самой.

— Ведь несмотря ни на что, на мой поцелуй ты все-таки ответил! Столько времени держался, сам себя убеждал и в итоге даже поверил, что для тебя я – подопечная, а для меня ты –опекун, и не более того. Так почему же?

— Может, потому, что это был твой первый поцелуй? – раздраженно воскликнул жеребец. – И что независимо от причины, я был искренне тронут и польщен твоим порывом? И наконец, не сделай я этого, ты разве бы не стала чувствовать себя ужасно? А потом, сгорая от стыда и злясь на саму себя, надумала бы всяких глупостей?

Его слова обрушились на пегаску, словно ушат ледяной воды. Крыть было нечем – в глубине души она понимала, что все так бы и было, не ответь опекун на поцелуй. Обоснование и причина у него были неоспоримые – вот только…

— Коппервинг… скажи мне честно… — Скуталу мягко обхватила его голову своими крыльями. – Какой бы ни была правда, я пойму. Так вот… было ли это единственной причиной?

— Нет. – Это слово пегас выдавил из себя через силу. Ничто не мешало ему солгать – вот только ложь в таких вопросах он не терпел даже в своих одноразовых отношениях. В случае же со Скут, для него это и вовсе стало бы истинным кощунством. Его слова про первый поцелуй тоже были правдой – вот только они не открывали всю картину. Теперь же, получив прямой вопрос, Коппервинг был вынужден выложить все карты на стол. – Мне понравилось. Наверное, в глубине души я этого даже хотел – сколько бы сам себя не убеждал в обратном. Как тебе такая правда?

Снова воцарилась тишина. Скуталу, то краснея, то бледнея, во все глаза смотрела на Коппервинга. Кобылка не знала, что и думать. Значили ли его слова, что он хоть на мгновение задумывался о ней, как о подруге? Или же… просто считал достаточно привлекательной, чтобы не возражать о поцелуе? И… если да, то ограничивались ли этим его мысли?..

Опять же, сама она не имела опыта в подобных отношениях – что должно было думать ей? В этот момент, Скут на себе ощутила правдивость его слов о «пересечении границы» — после этого разговора, она уже просто не могла воспринимать Коппервинга только лишь как опекуна. И стоило ей это осознать, как разум затопили всевозможные желания и мечты, красочные и по-детски наивные. Но следом за ними пришел страх – не только за будущее, но и страх перед сидящим рядом с ней жеребцом. Ведь он был прав – она действительно была ему не только многим обязана, но и почти полностью от него зависела. Скуталу честно призналась, что ей было нечего противопоставить его уму и опыту, знаниям и просто физической силе – стоило ему захотеть, он бы с легкостью мог превратить ее жизнь в сущий кошмар. Следом в ее голову пришло леденящее душу осознание еще одной причины, побудившей Коппервинга дать себе то обещание – ведь стоило бы ему захотеть, он бы с легкостью мог ее добиться. Признательность за все то, что жеребец для нее сделал, помноженное на чувство вины за неспособность за это отплатить… не сразу, но она бы в итоге согласилась. Что могло бы случиться дальше – пегаске не хотелось даже думать. Неудивительно, что в своем рассказе он о таком не упоминал – если это вообще приходило ему в голову; как бы то ни было, Скуталу возблагодарила Сестёр за то, что ей посчастливилось попасть в дом к порядочному пони.

В мыслях Коппервинга порядка было куда больше. Несмотря на поцелуй и даже на свое собственное признание, он решил и дальше придерживаться своего давнего решения. Да, теперь это будет гораздо сложнее – но так будет лучше для них обоих. Наверное. Осталось лишь прогнать из своей головы безостановочно лезущие мысли – и вымарать те видения, что уже отпечатались в его памяти. Пока что же все это подвело их с подопечной к той черте, после которой все изменится, окончательно и скорее всего бесповоротно. Оставался лишь последний шаг – но он сможет, он справится… если только этого не сделает его подопечная.

«Остался шаг, всего лишь шаг, последний шаг…»

— Коппервинг… так может, мы… — Скуталу отчаянно краснела, заикалась, буквально выдавливала слова из вмиг пересохшего горла. – Ты и я… ну… ты не хотел бы… встречаться со мной?

«Ну вот и все, прилетели. Если уж ее не остановило все то, что я рассказал… Хотя рога Дискорда, кого ты обманываешь – после такого рассказа шансы на такое развитие событий только выросли!.. Ну так и вовсе не рассказывать было бы не лучше!.. Н-да, попал я, как грифон в ощип!..»

— Скути… ты действительно этого хочешь? – с болью в голосе ответил ей Коппервинг. – Тебе это и вправду нужно? Неужели тебе мало того, что уже есть между нами?

— Не мало, но… — пегаска замешкалась, подбирая подходящие слова. За то время, что она ждала ответа жеребца, Скуталу сумела-таки немного совладать с голосом. – Уже недостаточно. После танца, после нашего разговора, после твоего признания – я бы хотела большего. И я уверена, что ты… тоже хочешь этого.

— А не боишься? – предпринял последнюю попытку Коппервинг. Было ясно, что кобылка уже вбила себе эту мысль в голову – и когда только успела?.. – но попытаться пегас был обязан. – Я к тому, что может произойти, если мы не вытянем?

— А ты сам не боишься? – парировала она. – Но только не того, что мы можем потерять – а того, что мы рискуем не приобрести, если даже не попытаемся? Ведь любовь и отношения – не расчет, а чувства! Да, над ними нужно работать и не пускать на самотек – но и относиться к ним как к математической задаче тоже не следует! И разве не лучше пусть даже и не суметь, но хотя бы попытаться – чем просто сидеть на крупе ровно, пока жизнь проходит мимо?!

— Ничего себе, — с усмешкой помахал головой пегас. – И в кого ты пошла такая умная?

— У меня был достойный учитель, — широко улыбнулась кобылка. Затем, преодолев секундную робость, она снова потянулась к опекуну; и на полпути их губы встретились, скрепив тем поцелуем начало новой главы в истории их жизни.

_______________________________________________________________________________
besetene – безумец (пер. с африкаанс)
ketter – еретик (пер. с африкаанс)
Вedrieër, leuenaar, verraaier – обманщик, лжец, предатель (пер. с африкаанс)

Заигравшийся

Свадьба Зебры

И я спросила, почему

Мой путь

Долг Норта Риджа

Пираты на день

Фотографии

Судьба Аликорнов

Ловушка для Квотербека

Город Тысячи Мостов

Одной крови

Глава 10