Новые Традиции

Глава 1

Глава, в которой мы прощаемся с хорошо знакомыми героями.

Безликая, темная, всепоглощающая пустота. Тяжелый вздох; Нет, показалось – лишь ветер из ниоткуда в никуда. Необъятная и безумно бесконечная – но органично урезанная в четыре стенки с одной и той же дверью в одном и том же месте. Широкая и узкая. Идеально логичная и перфекционистски хаотичная… Плюс к тому же не пустая. В центре этого блока располагалась маленькая деталь, не позволявшая пустоте быть ей номенклатурно: небольшая конструкция из мрамора, являвшая собой колонну с расширением и книгой на ней. До боли знакомы слова сверху: «Летопись Эквестрии, том обратный двадцатому»; и кожаная резная обложка, на которой сорвана застежка, не менее режет глаза. Единственное малое окно под потолком и свет солнца, бьющий на книгу, словно софит, уставившийся на звезду подиума, когда она в блестящем костюме: и книга тоже давала свой слабый блик.

В дверь, что разграничивала пространства мира и комнаты, вступил пони в капюшоне с резными краями: ни одну черту его морды, тела, конечностей; ни очертаний скул, ни мускулов груди, ни даже блеск глаз нельзя было разглядеть под той глубокой темнотой, что внес он сюда своим нарядом. В восемь пришаркивающих стуков по полу он оказался рядом с пьедесталом фолианта и раскрыл ее черные страницы, откинув нерабочую застежку на полусгнивших нитках; страницах, на которых писалось белыми чернилами, примерно на одной третьей от начала. Уставившись в нее, он начала писать, пытаясь пришептывать то, что он пишет – но звук поглощался и он молчал, цепенея, как, впрочем, последние года – сколько их было, он уже не помнил.

Сзади раздался небольшой шум – дверь раскрылась снова, впустив немного свежего воздуха сюда. Отскоблив дугу в полу пространства того, что было снаружи, вторая мантия легкой тенью вскользнула в комнату, неслышно заняв позицию у пьедестала и пони, что с широкими и красными глазами в исступлении писал туда слова, сливая их в предложения и строки; задав вопрос: «М-м.. Скоро?», он получил ответ мгновенно: «Уже сегодня,», на что лишь причмокнул. Прошла секунда, которая могла показаться если уж не вечностью, то, как минимум, неплохим промежутком времени по объему. Но затем…

Раздался легкий смешок. Мантия дернулась, и, усмехнувшись каким-то странным, пренеприятным, прямо сухим и утробным голосом, обошла пьедестал по часовой стрелке, волоча копыта, торчащие из рукавов, да, наклонив капюшон чуть влево,задала вопрос:

— А… Скажи мне, это точно?

— Я веду книгу не для того, чтобы пытаться кого-то обмануть, милорд, — подчеркнуто сухо и вежливо отрезал летописец.

— Хорошо, хорошо. Чую я, что что-то не так… Что-то со-овсем не та-ак… — протянула мантия мягким, вкрадчивым голосом, в котором не чувствовалось натянутости, напора и резкости.

— Что может быть не так? Все логично ведется к своему концу, — заметил летописец, не отрываясь от дела; несмотря на то, что он вел диалог, он писал с ровной скоростью и не допускал ни малейшей ошибки в нити своего повествования.

— Хорошо… Я хочу сходить посмотреть, что там. А ты? – продолжила мантия.

— Я? Если отпустит Хозяйка, — подчеркнуто произнеся последнее слово, отпустил летописец.

— Значит нет. Ну ладно, бывай, — с печалью, от которой все же отдавало наигранностью, произнесла мантия и под бегло брошенную фразу: «Ну бывай,» от летописца проследовала к двери и аккуратно закрыла ее за собой.

…
«Со мной не садятся, может быть, они знают, что я замышляю уплыть из Эквестрии, прихватив свои глупые мечты, как жеребенок Динки на одиноком дирижабле…»

Именно такой странный словесный коктейль приходил ей в голову, сделанный наполовину из какого-то речитатива, услышанного ей на улицах институтского городка – пожалуй, места, где средний уровень воспитания и развития по сравнению с остальным Кантерлота находящийся просто ниже плинтуса, если не ниже – хотя там уже такая «хана», что хоть под шконку. Да-да, верно: порядки там, скажем, были разве что были получше тюремных: секс, какие-то непонятные заклинания, вводившие пони в транс, чрезмерное поедание сахара и ультракрепкого кофе, а так же атмосфера безделия и вседозволенности(стража заходила туда буквально раз в тысячу лет, когда звезды вставали в ряд и танцевали гопак, образно выражаясь) делали из места при истинно интеллектуальном обществе профессоров и студентов, которые действительно хотели самую что ни на есть натуральную помойку.

И вот сейчас эта аккуратная учащаяся третьего курса Академии магии Кантерлота на факультете «Теоретическая и аналитическая магия», нежно-серая кобылка с едва фиолетовым отливом тела, с мягко-охровой гривой, где был налет оранжевого и большое треугольное вкрапление белых волос, свешивающихся на лоб, шла по большой, широкой мраморной лестнице академии магии; сегодня был очень важный день и она должна была быть готова к нему. Одета она была лишь в легкие осенние накопытники, кои были очень популярны в нынешнем сезоне, да на шею был небрежно накинут легкий шарф; его бархатный край лишь слегка загибался в честь изношенности, а так этот шарф, живший с Динки – да-да, именно так звали нашу героиню – уже не первый год, был еще красиво выглядевший и местами даже пушистый.

Кстати, о Академии Магии. Это огромное и прекрасное в своем гротексе было невероятым местом, где уникальнейшие знания переплетались в единую плоскость. Любой пони, заходящий под темные своды арок входа, уже начинал ощущать тяжесть магического поля, что буквально витало в воздухе рядом. Именно здесь Динки по-настоящему ощутила себя: ей действительно нравилось ощущать эту магию рядом, в то время как многие пугались и мечтали сдать побыстрее все дела и убежать в городок, где магия была запрещена и существовали специальные системы, которые максимально очищали зону от магии. Яркие маленькие домики этого «общежития» резко контрастировали с мрачным антуражем главного корпуса.

В общем, университет обладал своим собственным, неповторимым шармом; Все эти тысячи переплетений коридоров из фанер, каморок лабораторий и залов аудиоторий, где ведущие умы цивилизации пони проявляли себя и заставляли мир идти дальше под их шарманку; Миллионы ислледований и потраченные на них миллиарды окупались прямо на глазах: новые техники, прикладное применение магии, акустическая, фотомагия, техники тончайших телекинезов и прочее давно уже вписалось в жизнь этого огромного здания, нависшего над пропастью и стоящего так непоколебимо уже сотни веков. Иногда казалось, что войдя туда, выйти уже невозможно – настолько увлекателен был каждый шаг, настолько вскруживало голову все, что там творилось, что лишь жалкие единицы особо индифферентных не запалялись интересом. Впрочем, как говорится, в семье не без урода – а кроме как семьей, огромной, невероятно слаженной семьей, которая могла показаться муравейником поверхностному взгляду, это никак по-другому было не назвать. Снующие туда-сюда пони, вечно занятые и вечно увлеченные, умные и не очень, но все старающиеся действительно создавали впечатление муравейника – настолько упорядоченно и организовано было это огромное здание, органично стоявшее во главе всех тех, кто гордо носил рог на своей макушке.

Лестница кончалась; Колонны слева и справа сужались, и, миновав группку сидящих на ступеньках жеребцов, Динки, с усилием толкнув тяжелые и богато украшенные передние двери, которые более напоминали ворота, чем створки обычных дверочек, и оказалась в прихожей.

Немедля до ее ушей долетел такой приевшийся и такой дежурный вопрос:

— Покажите удостоверение студента. Вы к кому?

— Здравствуйте, сейчас… — Динки порылась в небольшом клатче, который она до этого несла прикрепленным к копыту, и телекинезом поднесла базальтовую карточку к стеклу будки старой кобылы, мисс Шаффли Стоун, которая на старости лет работала тут консьержкой, будучи женой декана. Положив шарфик в камеру хранения, она стала забираться по главной лестнице. Преодолев три пролета и так никого и не встретив, она наконец свернула направо и очутилась в длинном коридоре, ошитом фанерой, утопленной в мраморные квадраты. Отсчитав три аудитории слева, Динки обнаружила хорошо знакомую ей аудиторию профессора Дельта Ку, преподавателя термомагии и физмагии – самые сложные предметы курса он умел объяснить, как говорилось, с помощью двух копыт и языка. Динки негромко постучалась, и спустя пару мгновений пришел ответ на ее действие: «Да-да, войдите, будьте добры!»

Динки аккуратно приоткрыла дверь и вошла, закрыв ее за собой. Она точно знала, что «Синий Ку», как его прозвали за цвет тела, резкий и выдержанный в холодном тоне принадлежит к роду тех пони, которые ну найдут, к чему придраться, если захотят – впрочем, он был передовым ученым и ему это было простительно – он очень много знал и студенты подчерпывали из него очень важные и ценные знания не только для будущей профессии – но и для жизни; впрочем, это не мешало ему оставаться жутким привередой, охотником до кобылок, которым за тридцать и вообще таким средненьким психотипом пони, который вроде как и молодец, но не широкой души. Однако, он все-таки был невероятно умен: да, поначалу могло показаться, что он не особо-то и много знает, но за этим стояло нечто другое. Он совершенно не умел работать с теми, кто этого не хотел, и сам зачастую писал прошения о том, чтобы его занятия не посещали те-то, те-то и те-то, как про него выражались, и именно из-за этого за ним закрепилась такая вот кличка, бытующая в студенческих кругах, о которой он знал и страшно бесился, когда ее слышал – Тето. Однако, это не мешало ему оставаться выдержанным внешне и холодным, и лишь только блеск в глазах выдавал его истинные эмоции – хотя сам по себе «исчадием ада» он не являлся ни в коем случае: всегда готовый помочь, разъяснить и чем-то подсобить, он был именно холериком, но очень хорошим холериком во всех смыслах. А озлобился он ровно после того, как умерла его жена при родах – да, случалось и такое – не выжила после кесарева сечения, жеребенок был слишком крупен, скончалась от потери крови. Он до сих пор переживал из-за этого и очень не любил об этом говорить, но среди студентов постоянно ходили слушки, что он, мол, каждую ночь плачет, вспоминая все что, что он когда-то любил. Дочка его выжила – маленькая Флаффи Спин сейчас ходила в детский садик и радовалась жизни и общения со сверстниками, искренне удивляясь значению слова «мама», но пока не терявшую вкус к жизни и не осознавая того, что ее семья не такая, как у других – не большая и здоровая, а скорее как-то даже другая, как иногда разъяснял ей папа, говоря, что мама уехала очень надолго по работе, пряча слезы в себя и пытаясь подавить дрожание голоса.

Впрочем, сейчас он был явно в каком-то другом настроении: это было заметно по блеску его глаз, который сегодня был какой-то другой: в нем явно чувствовались оттенки грусти и какой-то безысходности. Начал он с отдаленной темы:

— Та-ак… Кто это у нас пришел? – он поправил свои очки, вечно болтающиеся у него на носу и критически осмотрел вошедшую, — Динки? Ну слава Селестия, сла-ава… Фу-ух… Ну хоть кто-то вспомнил, ну хоть кто-то…

— Да, — улыбнулась Динки, и Ку, как ни странно, улыбнулся в ответ.

— А.. Так. Начнем сразу с того, что я хотел сказать. Забыл вам на лекции дать одну формулу… Есть на чем записать? – спросил он, осматривая кабинет.

— Ну-у… — Динки порылась в клатче, — нет.

— Перо на столе, выдери последний лист из блокнота, он там же лежит… — Ку призадуиался и подождал, пока Динки выполнит его указания, а затем продолжил, — так, значит-с, пиши: «

Энергию магической реакции в общем ее показателе можно вывести формулой интеграла суммы константы фрактализации магического поля для данного магического давления – сократи как маг-давл, перемноженной на значение индукции магической энергии.» Ну, полученная единица, сама понимаешь, никак не названа – для краткости назови ее «Ампонь на метр квадратный», — произнес он и сразу задал вопрос, — а заодно ты мне рассчитаешь дома энергию, которую необходимо затратить, чтобы вскипятить воду массой сто грамм. Валяй. Теперь более насущные проблемы…

— Да-да, слушаю, — Динки закончила чиркать пером по бумаге и аккуратно сложив листик дважды, а затем еще дважды, спрятала его в клатч и обратилась к профессору: «Но не за этим же вы меня сюда звали, не так ли?»

— Да конечно не за этим… — хмыкнул Ку, утирая нос шелковым платочком, который он всегда носил в переднем кармане своего рабочего костюма: аденоиды, не вырезанные в детстве, напоминали ему о себе всегда, где бы он не находился.

— Ну так я слушаю, профессор Ку? – сказала Динки, и он, в свою очередь, улыбнулся – это был единственный вариант обращения, который его устраивал.

— Та-ак… Ну ты же знаешь, что сегодня произойдет на закате, да? Кстати, сколько сейчас времени? – подумал он и начала осматриваться в поисках любых ближайших часов – настенных или каких угодно, а Динки как раз-таки ответила:

— Нет и примерно три часа дня, ну-у… Как-то так, да.

— Хорошо… Стоп. Как это – не знаешь? Фу так знать историю. Сегодня нет занятий и завтра тоже – всеэквестерийский(«Он как будто назло говорит «Эквестерия» вместо «Эквестрия», — подумала в этот момент Динки) траур – сегодня ровно в восемь ноль-ноль с нами попрощаются наши всеми любимые и уважаемые, — Ку усмехнулся, — ну, большинством, разве что Дискордом да Крысалис нет... Элементы, в общем, Гармонии, да, уходят сегодня на покой, — произнес он и улыбнулся.

— На покой… Как это – на покой? – удивленно переспросила Динки, прослушав профессора.

— Ну вот так это. Чпок – и уходят. Собирают вещички – и валят! Берут шмотки – и себя пинком под круп! – профессор гулко рассмеялся, показывая копытом пинок; впрочем, очень быстро успокоился и, помотав головой, утих.

— То есть… Как бы все? – задала еще один вопрос Динки.

— Не «как бы», а реально все. Не будет больше никакой гармонии. Точнее, как сказать, она-то будет… Но уже без спецэффектов, радуг и торжественных спасений. С одной стороны, это хорошо, потому что нас восстановят в статусе первых защитников и вообще будут выделять больше денег – а это значит новые тома, новые реактивы и вся мишура, а другое дело, что теперь проснись какой Дискорд – ой как это бабка надвое сказала, что мы на нем хоть царапинку оставим. Читала летопись, когда ее писал одержимый Дискордом? Там текст уровня бреда шизофреника, никак иначе, — Ку отошел к столу и начал рыться в первом ящике, что-то нечленораздельно приговаривая. Он перелистнул несколько листов бумаги, затем чуть выдвинул ящик вперед и наконец достал то, что искал – бумажный конверт формата А4, который он немедленно распаковал и положил на стол три бумажки – каждая из которых была заполнена машинным шрифтом.

— Сама понимаешь, помимо громких речей и торжественных трауров, есть еще такая штука, как бумажная волокита. Отвратительная, но необходимая… — он перелистывал бумаги, сверяясь с содержимым, а затем аккуратно их сложил и телекинезом протянул Динки, которая подхватила их таким же заклинанием, — а не меня, видите ли, как на, мол, заслуженного члена академии наук, возложили… Хотя чего они возложили – просто им лениво, — буркнул он между делом, — возложили необходимость написать прощальную речь, которую надо будет зачитать по ролям, как в актерском. Круто, да? – спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил, — сам весь в интересе. Так, стоп. Значит, у меня к тебе два задания. Первое – лист с номером один отнести в канцелярию, с номером два отнести в сто шестнадцатый, лист с номером три отнеси в сто восемнадцатый, ну то есть это рядом. Пройдешь на первый этаж, это два пролета вниз по лестнице сбоку, затем до конца коридора: там еще раз налево, вторая дверь справа – канцелярия. Усекла?

— По лестнице сбоку, вторая дверь справа – канцелярия… Ага, все, поняла и запомнила, — сказала Динки, занося данную ей информацию в блокнотик, который она всегда носила с собой, затем притащила листы поближе к рогу, усилив поле и, наконец, сказав: «А второе?», на что получив ответ: «Вернешься, все расскажу, это будет более важно,» она немедля вышла из аудитории и устремилась к боковой лестнице, которая лежала совсем недалеко – шагов тридцать-сорок по коридору вглубь.

«Уходят….Вот те и на, сюрприз просто на пять с плюсом,» — размышляла она, преодолевая ступеньку за ступенькой, — «Как это – уходят? Элементы Гармонии, сила, которой не боялись что разве самые послушные и усердные жеребята, сила, которая так служила Эквестрии на всем пути ее развития… Уходят. М-да, даже как-то нехорошо выходит. Интересно, почему же? Что могло их сподвичь на это? Сегодня… Ах да, мои одноклассницы – сегодня же должны приехать и Свити Белль, и Эпплблум, и Скуталу, и, говорят, Снипс со Снейлзом даже приедут… Ладно, поживем – увидим, что там происходит. А пока…. Надо разнести бумажки,»

С такими невеселыми мыслями она преодолела несколько этажей пролетов и чуть покосившейся лестницы из базальта и горного гранита, и оказалась прямо перед дверью, на которой была табличка с номером «103». Коридор стелился только вправо и на первый взгляд ничем не отличался от того, с которого она только что спустилась – разницу выдавали разве что номера, несколько потертых от времени и числа сидевших на них крупов скамеечки по бокам, а так же как-то умудрившийся затесаться сюда фикус, который гордо стоял перед окном вдалеке, раскинув листья как венец того пути, который длился от лестницы до конца коридора. Динки немедля туда пошла, медленно отсчитывая таблички: «Сто четыре… Сто пять…» и слегка пришаркивая копытами. Достигнув конца, она свернула налево и пошла вдоль точно такого же продолжения коридора и вдруг остановилась перед дверью с табличкой «Канцелярия». Достав первый лист телекинезом, она постучалась копытом. Из-за двери глухо раздался голос: «Да-да, войдите!»

Динки приотворила обитую псевдокожей дверь и заглянула в канцелярию краем мордочки. В небольшом помещении, в котором царил форменный бардак, посреди этого, словно Дискорд, возвышалась пыхтящая кобылка лет сорока, беспрестанно что-то строчащая на бумаге, да периодически меняющая листы под своим пером, и снова продолжавшая скрести начерниленным пером по бумаге.

— Если вы насчет справки о том, что вы недееспособны к практической элементальной магии, то список документов для рассмотрения заявки слева на стене, если вы с факультета термомагии и о умственной отсталости находящегося с вами партнера, который не может даже лед сделать, то это к Ку или к Войцу, мы формировкой групп не занимаемся, только списков для посещений и расписание, — оттараторила она, понадеявшись, что ответила на вопрос вошедшей; впрочем, ее ждало только разочарование:

— Нет, я совсем не за этим. Я вообще с теорфака, — обронила Динки, и, дождавшись, пока секретарша хорошенько вздохнет и прокашляется, продолжила:

— Я здесь чтобы отдать вам кое-что от профессора Ку…, — и Динки увидела, что в глазах секретарши загорелся неподдельный интерес, — и, собственно, вот оно, — на этих словах Динки протянула первый лист секретарше.

— Еще две копии в сто шестнадцатый и сто восемнадцатый, верно? – спросила пони, бегло прошедшись глазами по телу документа, бывшего у нее в копытах.

— Д-да… — выдохнула Динки, — а вы откуда знаете?

— Такая вот уж система у нас, — хмыкнула она, — кстати, их сегодня нет. У них, видите ли, траур начался раньше, чем я проснулась. Ну ладно… Устрою я им… Отдай-ка все копии, я им раздам, — слегка с раздражением на этих работников кабинетов произнесла она, и Динки послушно отдала ей бумаги, сопроводив их лишь одной фразой:

— Только не помните и не потеряйте, а не то профессор…

— Да спокойно, — оборвала ее секретарша, — у меня только на первый взгляд бардак, а так все будет в целости и сохранности, — она приняла документы, а затем у нее в копытах прямо-таки из ниоткуда появился большой пластиковый желтоватый полупрозрачный файл, в который она и засунула все три листа, а затем так же непонятно куда исчез.

— Ладно, все.. Свободна, — секретарша махнула копытом, — иди.

Динки поспешила выйти из кабинета, чтобы более не раздражать никого, и пошла обратно. Напомненный ей день траура, уже начавший было выветриваться из мыслей, что занимали ее разум «в сей момент», внезапно снова одолел ее. Снова тот же коридор, те же две двери. Тот же фикус, по которому она легко проскользила взглядом, заметив едва приметного паучка, свившего свои тенета прямо под ножкой листа, касаясь одним краем ее, а другим – ствола. Те же кабинеты и потертые скамейки. Опять сто третья комната без таблички с указанием того, кто или что там работает или находится. Опять эти же два пролета из непонятно-как-сделанной смеси материалов, снова тот же выход и опять такая привычная дверь с табличкой «Аудитория XI: Термомагическая динамика».

Динки снова постучалась и снова получила такой же дежурный ответ: «Да-да, войдите». С отпечатком грусти она распахнула дверь в аудиторию и увидела, что Ку напялил на себя куртку – вначале она подумала «ну что за причуда, а» в унисон какой-то легкой депрессивной апатии, возникшей в ней, но затем поняла, что Ку как раз-таки куда-то собирается, и даже чуток встрепенулась от этого, надеясь, что он пригласит ее куда-нибудь пройтись – хоть на практику, которую Динки очень не любила и ходила на эти уроки только потому, что так было надо.

— Профессор Ку… — сказала она и он метнул на нее быстрый взгляд широкими глазами, — а… Вы куда?

— Да вот что я и хотел тебе сказать. Помнишь я тебе говорил о своей второй просьбе? – бросил он и тут же с довольной миной вытащил связку ключей откуда-то из-за стола.

— Ну-у… Да. А это что-то… Практика какая-то? – недоуменно спросила она.

— Да какая там практика, тьфу… Нам просто надо немного поговорить, понимаешь? – с легким оттенком напряженности выразился Ку.

— Ну-у… Честно говоря, нет, — Динки попыталась изобразить милую улыбку – и ей это вполне это удалось, но это в любом случае не спасло ее от ледяного, прямо-таки ястребиного взгляда Ку, который впился в нее и сразу отпустил.

— Пошли, — сказал профессор, делая широкий шаг к двери, — все объясню по дороге, лады? — заметил он и недвусмысленно зашагал к двери. Динки поспешила выйти – не прошло и пары секунд, как профессор тоже оказался рядом с ней, с этой стороны двери. Ключ влетел в замок и щеколда защелкнулась. Пару раз дернув ручку, дабы убедиться в том, что все закрыто верно, он достал ключи и спрятал их в задний карман – все с помощью телекинеза.

— Послушай, — сказал профессор, — я, конечно, все понимаю – ты привыкла, что это родной дом, кладезь знаний, бла-бла-бла про пафос и величие, да, это, конечно, в чем-то и правда, но, знаешь… — отвесил он и, слегка оглядевшись, вначале вперился взглядом в один, затем в противополжный конец коридора, и, удостоверившись, что нигде и никого нет, слегка тряхонув головой и сильно сбавив тон, чуть ли не шепотом и нагнувшись с высоты своего роста – а он оказался чуть повыше Динки, произнес: «Знаешь, за те годы, что я провел здесь, я, пожалуй, понял лишь одно – здесь ушей больше, чем знаний в академической библиотеке,».

…Перед идущими по улице парой — профессором Дельта Ку, одетым в легкий комбинезон, и Динки, которая была одета лишь в вязаный шарф, открывался вид на центральную площадь Понивилля, до которой было расстояние буквально в несколько десятков шагов. Динки шла, приподняв голову и разглядывая по привычке витрины – по ужасно одинокой привычке, свойственной лишь помешанным на шоппинге или же чрезвычайно одиноким пони. Проходя мимо очередной булочной с ярко раскрашенными в розовый, зеленый и дополненные пестрящими в глазах цветастыми мини-узорами и завитушками, которая, судя по вывеске, называлась «Соник Кейкбум», была открыта. Динки предложила остановиться, и, предварительно воровато осмотревшись, внимательно проведя глазами по ближайшим зданиями и улицам, Ку согласился и оба пони зашли внутрь. Из взгляду открылась небольшая и очень уютная кафешка, обклеенная старыми, зелеными обоями. В прямоугольном помещении было лишь три столика – два в задних углах, обставленные диванами, и один при входе, рядом с которым стояли стулья. Почти все остальное пространство занимала барная стойка, на полках и в ячейках заднего шкафа которой лежали просто сотни булочек и кексов все сортов и расцветок, наполняя кафе невероятно ярким и свежи запахом, который словно делал из затхлого прямоугольника три на восемь маленький райский уголок.

Ку копытом пригласил Динки сесть за столик слева, что был у заднего края, и сам последовал за ней. Оба пони уселись за стол, положив копыта сверху.

Подошла официантка – молоденькая беленькая веснушчатая пони лет двадцати, которая сразу достала чек и неглядя произнесла тонким голоском: «Что желаете заказать?»

— Дрими Шард со второго курса, ты, что ли? – внезапно прервал ее бубнение Ку, заглядывая ей в лицо и пытаясь понять, верна ли была его догадка.

— Да… Дрими Шарп, если быть точно, а вы… Мистер Ку! Д.. А… Селестия, как я… Э… Чем обязаны? – Дрими, казалось, была в абсолютной растерянности, увидев преподавателя вместе со студенткой в кафе, в котором она была официантом.

— Чем? Я думаю, двумя чашками кофе – одну без молока, одну, — Ку посмотрел на Динки крайне вопросительно и дождался кивка в ответ, — та-ак… одну, значит, с молоком, еще пару круассанов с нежным кремом – я знаю, такие у вас есть, и рюмочки ликера из яблок, будь добра… — протянул он, дождался, пока Дрими все запишет и уйдет, а затем развалился на диване, положив копыта прямо на красную обивку сидений; Динки же оставалась в ровно неподвижном состоянии, разве что закусила губу, ожидая разговора. Ку начал немного с отдаленной темы:

— Та-ак… Ушки-ушками, ну да ладно – если эта Дрими хоть слово скажет, она знает, что зачета ей не видать – а она, считай, твой продолжатель, — за этими словами из его губ вылетел короткий смешок, — тоже термохимик. Так вот, собственно… Что я хотел тебе сказать… Ну, думаю, голову про траур я морочить тебе не буду – тебе этого трепа, думаю, хватит просто по горло на самом мероприятии – кстати, явка обязательна. Но… Есть одна просьба. Наверняка ведь знаешь Свити Белль, сестренку Рэрити?

— Ну-у… — Динки на секунду сморщила лобик, но почти сразу же ее лицо просветлело, — да, конечно знаю! Она же училась со мной в одном классе еще в Понивилле.. А сейчас она кто? Я слышала, что она стала певицей – это так?

— Так, так, — утвердительно подхватил Ку, — ну у меня к Рэрити должок есть. Понимаешь, два года назад я брал поносить у нее костюмчик за денюжку на время. Ну так вот… На нем была брошечка – небольшая такая, — он тяжело вздохнул, — и… Я умудрился ее потерять. Вот уже два года… — он внезапно приутих.

— То есть… Что такое? А я-то здесь причем? – удивленно и немного возмущенно спросила Динки, — и почему это нельзя было сказать там, а не тут?

Ку приложил копыто к губам и воровато огляделся.

— Эта штука, которую… — он медленно положил свое копыто на Динкино, и она ощутила, что там лежит какой-то мешочек, — она стоит не одну тысячу бит. Надеюсь, ты понимаешь, что я… Я не могу просто подойти и отдать.

— Но почему? – спросила Динки, теперь уже тише, но все еще недоумевая.

— Потому что потому… Я не хочу об этом говорить, — уныло произнес Ку, потупив взгляд и устремив его в столешницу.

— Ну… Я попробую… А что надо?

— Отдай это Свити Белль. Она теперь тоже большая шишка, говорят, так что… — Ку покосился на Дрими, поспешно несущую чай, — …думаю, сестра сестре это передаст. Или я неправ?

— Н-нет, вы совершенно правы, — произнесла Динки ровно в тот момент, когда Дрими начала бодро расставлять стаканы и пироженые на столе.

— Ну так… — достаточно громко произнес Ку, резко сменив выражение лица – на его лице и следа не осталось от той понурости, что была там за последние пять минут, — Как дела вообще?

— Нормально, а что? – Динки удивленно приподняла брови.

— Да вот… Решил заодно узнать… Ой, спасибо, Дрими, прямо как я люблю – три кусочка сахара и ломтик лимона, — улыбнулся он ей и продолжил, — а… Можно сразу счет?

— Да, конечно, — улыбнулась Дрими в ответ и поспешила к стойке. Ку резко перекосило всю морду, он сплюнул в салфетку, затем пробурчал: «Отвратительное кафе, Дискорд подери,»

— М-м… — Динки попробовала чай и тоже нашла его невкусным: очень много лимона и сахара превращало напиток буквально в какое-то пойло. Решив больше его не пить, она сидела и думала, под каким бы предлогом ей уйти, она вдруг легко улыбнулась краями губ.

— А… Слушайте, а у вас эндофазный гиперстатический этнос там не перегреется? – сказала она какой-то бессвязный бред, но подкрепив его серьезным выражением лица, глядя на Ку. Тот понял, что хотела Динки, и схватился за голову: «Ой, да, точно, он же деметилируется и будет спиниться! Надо бежать! Дрими, сколько с меня?»

— Три шестьдесят, — произнеса она, и не успела поднять голову от кассы, как двое пони уже поспешно выходили из кафе, а на столе лежала точная сумма плюс один бит чаевых. Усмехнувшись, она собрала денежки и внутри поблагодарила Ку за щедрость, хоть эта пара ничего и не съела.

Двое пони дошли до края улицы и тут Ку не выдержал. Он заржал прямо в голос.

— Что ты там сказала? Гипер… Как? – еле выговаривал он, заливаясь смехом, как умалишенный.

— Да я сама не помню, — посмеивалась Динки. Они смеялись еще недолго, а затем успокоились, кивнули друг другу и пошли в разные стороны: Ку, накинув на себя капюшон, пошел в здание университета, а Динки, все еще слабо улыбаясь, пошла в общежитие.

…День подходил к концу. Время пролетело невероятно быстро, будто кто-то, кто стоит выше этого мира, решил перемотать часы вперед вместо того, чтобы дать им идти ровно. Солнце медленно подходило к краю горизонта, освещая поверхность земли ярко-красным светом. «Завтра будет дождь,» — шептали пони, собравшиеся на главной площади Кантерлота перед входом во дворец. Там заканчивались последние торжественные приготовления – последние пегасы разносили последние гирлянды на положенные им места. Последние земнопони еще раз, на всякий случай, прошлись по полу швабрами в последний раз и последние единороги закончили воодружать последние огни на вычищенные стены.

Все приготовления были окончены ровно без одной минуты восемь, когда солнце коснулось краешком горизонта. Часы неумолимо тикали, неся время вперед; Толпа пони стояла и причитала, мечтая, чтобы время отнеслось назад. Все были одета в траурные костюмы – шали, черные жакеты и черные брюки, черные накопытники и редкие украшения, что не могли броситься в глаза. Толпа была даже не из сотни и не из двух пони – несколько тысяч пар копыт стояли на площади ждали открытия ворот; несколько тысяч костюмов, одетые на них, перекрашивали площадь в черный цвет; несколько тысяч пар глаз уставились на часы, которые уже досчитывали последние секунды: Три… Две… Одна…

Раздался ухающий звон, в наступившей тишине гулко разносящийся эхом по всем улочкам: «Бом… Бом… Бом… Бом… Бом… Бом.. Бом…. Бом…». Часы медленно, не спеша, отбили восемь раз – восемь грустных и протяжных раз. На секунду наступило напряженно молчание, но вот наконец двери дернулись и медленно начали разъезжаться в стороны. Медленно расширяя створки, они медленно раздвигались, открывая внутренние помещения, и толпа пони вхлынула в зал, распределяясь в нем. Наверху, на подобии клироса, расположились двадцать пони, которые сейчас смотрели вниз, наблюдая за той массой, которая была внизу. Это были Селестия и Луна, стоявшие по разные сторона, одна – под горевшей слабым желтым эмблемой солнца, другая – под горевшей слабым синим эмблемой Луны. На шести подставленных мраморных блоках возвышались все Элементы Гармонии в их полном облачении – пять ожерелий и диадема у Твайлайт, которая стояла спереди всех как раз перед Флаттершай, которая за спиной той, что умела говорить, чувствовала себе чуть посвободнее, нежели если бы она была просто «рядом».

Все остальные были стражниками, которые стояли по идеальной стойке «смирно», посверкивая золотыми доспехами и не выражавшими никаких эмоций.

Пони медленно расходились по всем залу. Заиграла грустная оркестровая музыка, и на лицах пони окончательно установилось уныние, которое опутало весь дворец в одно мгновение. Двери медленно закрылись, и теперь в плохоосвещенном зале, где свет источали лишь ряд факелов на стенах, установилось гробовое молчание. Прошло буквально пара мгновений, которые для всех показались вечностью. Несколько лож по краям зала показали еще несколько сот пони, разместившихся в них.

«Для начала, я бы очень хотела, чтобы исполнили национальный Эквестрийский Гимн,»- сказала Селестия, и оркестр грянул торжественную мелодию. В это время на одной из лож Динки подошла к белой пони с курчавой гривой, что стояла, понуро опустив уши и прошептала: «Мисс Свити?»

— Что такое… — слегко раздраженно и раздосадованно произнесла она, подумав: «Неужели глупый фанат?»

— Я… — на этих словах Свити резко обернулась, намереваясь урезонить неизвестную, но сразу стала в ступор: «Д-динки?»

— Она самая, — слегка улыбнулась та краем губ, — она самая. А где Эпплблум и Скуталу?

— Они там, но скоро придут, — Свити кивнула вниз, в толпу.

— А-а… Ох, Свити, я тебя еще с выпускного только в последний раз видела… Так, ладно. У меня есть штука… — продолжала шептать Динки.

— Да-да? Это сейчас надо?

— Да, — убедительно кивнула Динки, порывшись в карманах и достав небольшой мешочек, — можешь передать это Рэрити?

— Хорошо, — в свою очередь кивнула Свити и обе пони замолчали – гимн подходил к концу, и вот уже обе принцессы сделали шаг вперед. Еле заметно переглянувшись, они начали вместе и обе использовали королевский голос, из-за чего голоса были невероятно четкие, яркие и громкие; они разносились по всему своду, доходя до каждого.

— Как вы знаете, — начали они, — в нашей жизни случается многое. Что-то бывает хорошим, что-то – не очень, но, тем не менее, жизнь продолжается. Сегодня, как вы знаете, должно произойти то, что является концом пути, но, прежде чем продолжить, я бы хотела дать высказаться нескольким пони.

Из боковых лестниц на этом клирособоразном выступе появились несколько пони – Мэр Понивилля, Профессор Ку, Фэнсипэнтс и Эппл Стринг.

Начал все Эппл Стринг, толстенький и низенький жеребец лет пятидесяти грубым голосом с едва заметной хрипинкой:

— Хотелось бы выразить благодарность Эпплджек, что всю жизнь она проработала на союзе фермеров. Да, были и сухие годы, были неурожаи, не всегда все было идеально, но… Спасибо ей за ее трудолюбие и честность.

Зал потрясли аплодисменты.

— Хотелось бы выразить благодарность двум пони: Рэрити и Флаттершай, — продолжил ФэнсиПэнтс, — первой – за что, что всю свою жизнь она шила костюмы настолько замечательные, что, думаю, ни один пони не мог устоять на ногах, когда видел кого-то в костюме от нашей дорогой Рэрити. И второй передает благодарность ФотоФиниш, которая не смогла приехать по болезни – она попросила передать, что более живой модели у нее на съемках не было ни-ког-да.

Зал снова потрясли аплодисменты.

— Хотелось бы тоже выразить благодарность двум пони, хоть они и не связаны вместе, — сказала Мэр, — первая – это Рэйнбоу Дэш за самую оперативную работу над погодными условиями и то, что без нее и ее погодной команды, возможно, мы бы собирали меньше урожая, и второй, вечно веселой Пинки, за самые лучше торты и вечеринки, что были в городе – каждый, кто их посещал, оставался доволен.

Овации снова заставили зал чуть ли не дрожать.

— Хотелось бы также выразить благодарность не только от меня, но и от всего университета Кантерлота и принцессы Селестии в частности за прекрасное юное дарование Твайлайт Спаркл, которая стала воистине великим магом благодаря уму и той силе, что в нее была заложена.

И снова гром аплодисментов потряс своды замка, на этот раз – последний.

— Хорошо, — продолжили обе принцессы, — все, что имеет начало, имеет конец. Сегодня Элементы Гармонии отправятся в свое последнее путешествие вместе, и оставят себя и свои Элементы Гармонии в старом храме на востоке. Возможно, скоро придут новые, а возможно, нет – но как бы то ни было, думаем, что история на этом не закончится. Это – не конец ни их, ни нашей жизни – лишь вынужденная разлука с тем, что нас хранило, и мы должны будем выстоять это время гордо, что бы не произошло в это время. Цикл продолжится, как продолжался он до нас и будет идти после. Вы стали свидетелями конца одного из многих – история запишет и ваши имена тоже. Элементы Гармонии хранили нас с самого создания, даруя нам спокойствие и благоденствие, сея умиротворение и понимание в наших сердцах, олицетворяя именно те качеста, к которым должен стремиться каждый. Именно они и есть те великие пони, на плечах которых и лежит история. Именно они – личность с большой буквы. Именно они – есть наше прошлое и наше будущее.Так пожелаем же им удачи и дадим сказать им последние слова.

Твайлайт и ее подружки переглянулись. Немного поразмышляв и посоветовавшись друг с другом, они в итоге улыбнулись, подошли к краю «клироса» и во весь голос каждая, ровно на столько, на сколько могли, произнесли одновременно: «Мы благодарим всех собравшихся!». Получилось очень громко, и одновременно даже очень грустно – кто-то в последних рядах даже заплакал.

— Мы хотели бы сказать наше небольшое «спасибо» всем-всем-всем, — продолжала Твайлайт, заучившая свою речь еще три дня назад, — именно вы заставляли нас жить и думать, ради кого мы, собственно, и являемся Элементами Гармонии, и именно вы были на это ответом. Дискорд ли, Кризалис ли, Сомбер ли – всех врагов мы побеждали с оглядкой не на себя, не на подруг и не на кого-то конкретного – мы побеждали их лишь с оглядкой на вас, народ Эквестрии. Лишь только вы и даровали нам стимул идти дальше и познавать все больше и больше. Спасибо вам. Просто спасибо.

Зал затрясся и заходил ходунов от оваций. Каждый пони хлопал так сильно, как только мог, желая выразить и свою личную благодарность в том числе. Шестеро пони стояли и широко, но грустно улыбались: после всех этих громких слов им предостояло совершить последнее испытание и занять свой пьедестал в далеком храме. Сделать это ради памяти и традиций. Сделать это вместе.

Плита, на которой они стояли, затряслась, и четыре единорога на лоджиях, используя заученное заклинание, перенесли ее на пол. Толпа расступилась, давая шестерым пони пройти, и они пошли к выходу, у которого их ждали уже их родные.

Заплакав, Эпплблум первая бросилась на шею к Эпплджек, заливая ее слезами. Ее примеру последовала и Скуталу – единственная, кого Рэйнбоу могла назвать родной. Свити Белль, потупив взгляд, вначале долго-долго смотрела Рэрити в глаза, затем крепко обняла ее, после чего отдала ей маленький пакетик с брошкой: «просили передать», — сопроводила она этой фразой, на что Рэрити лишь почти неощутимо улыбнулась. Спайк улыбался, обнимая ногу Твайлайт – он так еще и не вырос за эти двадцать лет – ему предостояло жить дольше всех. Твайлайт лишь легко поглаживала его роговистую «гриву». Вот и Флаттершай удостоилась внимания: сама Фотофиниш прислала ей благодарственную открытку, а зверьки, которые тоже пришли сюда, принесли ей тонны фруктов и орехов, и теперь сидели рядом, умильно смотря на желтенькую пони с розовой гривой. Рядом с Пинки прыгали двое маленьких, теперь уже ходивших в школу Кейков-младших; Кейки-старшие тепло проводили ее ласковыми словами и сумкой с теплым бельем и напеченными пирожными. Вот уже и БигМак воодрузил на седельное место Эпплджек сумку с провиантом; остальные же пошли относительно налегке. Вот и Селестия подошла к Твайлайт и приобняла ее под вздох пони, что были рядом, добавив: «Удачи, моя лучшая ученица,».

Солнце как раз полностью скрылось и лишь луна теперь освещала путь шестерым пони, вышедшим за пределы ворот Кантерлота и отправившимся на восток, прямо через старый карьер в горе. К Динки, все стоявшей у медленно закрывавшихся створок, подошел Ку и лишь сказал: «Все конечно», а затем развернулся и удалился в густеющий над ночным Кантерлотом туман.