Весеннее обострение
Глава 26
Не успел Копперквик полностью выйти из ванной, как его настигла Баттермилк. Одно переднее копыто зацепилось за его шею, а другое погладило по щеке, и она встала на задние копыта с таким взглядом, что он почувствовал слабость в коленях. Она придвинулась к нему, ближе, ближе и еще ближе, пока ее нос не оказался на расстоянии волоска от его носа. Ее глаза — лазурно-зеленые — завораживали, но ее слова были еще сильнее.
— Я так сильно люблю тебя, — вздохнула она, и он почувствовал ее горячее дыхание у своего носа. — Ты поступал неправильно, но теперь ты стремишься поступать правильно. Ты борешься за то, чтобы стать отцом, которого заслуживает Эсме. Когда-нибудь я смогу подарить тебе несколько жеребят. Надо подождать и посмотреть, но я уже решила, что ты мне нужен. Я не зря кормила тебя сырными тостами.
С яростным румянцем, окрасившим его медные щеки в красный цвет, Копперквик стоял молча, завороженный сексуальной привлекательностью Баттермилк. Мышцы вокруг его крупа напряглись, щека запылала под ласковым копытом пегаски, а чувства земного пони требовали от него действий, прямо сейчас, сию минуту, в этот самый момент. Мозг подсказывал, что он должен затащить эту кобылу в ванную, но он сопротивлялся, потому что сейчас было не время.
— Пока эта поездка не закончилась, — продолжала она, расправляя крылья и начиная щекотать ими Копперквика, — мы собираемся немного взбить масло. Я не вернусь в Кантерлот, пока не сделаю тебя своим. — Взмахнув бровями, она убрала копыто со щеки Копперквика и прижала его к губам, заставив промолчать в ответ. — И никакого Коппер-Квика. Взбивание масла — это долгий и сложный процесс, так что будь готов к тому, что тебе придется приложить много горячих, потных усилий и тяжело поработать.
Копперквик вырвался из копыт Баттермилк и жалобно заскулил.
— Севилья ждет… иди и сделай правильный выбор, Копперквик…
Теперь кухня была благоухающей гаванью, чудесным, мистическим, волшебным местом, которое заставляло Копперквика думать о доме. Мысли о доме заставляли его думать о Баттермилк самым необычным образом, и он думал о том, что ему нужно как-то урегулировать свою жизненную ситуацию, чтобы у него было место, которое он мог бы назвать домом вместе с ней. Это была сильная потребность, живущая в самой его глубине, — поступать правильно, хорошо, снабжать, иметь дом и семью. Это резко контрастировало с жаждой странствий, побудившей его покинуть дом и искать свое счастье в других местах.
Майти Мидж все еще обнимал Эсмеральду, и Копперквик почувствовал укол ревности, увидев, как его дочь уткнулась лицом в шею пегаса. У Баттер Фадж на носу был ярко-красный ожог от того, что что-то булькнуло из кастрюли на плите и брызнуло. Это, конечно, ничуть не улучшило ее настроения, и она выглядела довольно раздраженной, если не сказать ворчливой.
На него снова навалилась тревога, и Копперквик утешал себя мыслями о Баттермилк. Но это было очень странно, ведь ему хотелось гораздо большего, чем просто поваляться с ней на кровати, — ему хотелось закрепить их отношения, сделать что-то, что гарантировало бы их постоянство. С тех пор как он стал отцом, у него появились странные, тревожные инстинкты, а также полностью изменились ценности. Это было нечто большее, чем простое взросление и обретение зрелости, но что именно — сказать было невозможно. Мощное принуждение, нечто, что временами казалось почти магическим.
Маленькая зануда, похожая на библиотекаршу, только что говорила ему грязные слова, и это воспламенило его мозг.
— Ужин почти готов, если вы хотите немного повременить с интервью, — сказала Баттер Фадж всем пони на кухне. — Ои, я еще приготовила несколько десертов. Мидж должен быть голоден. — Большая кобыла немного пошаркала копытами, фыркнула, лизнула языком свой больной, покрытый волдырями нос, а потом сказала Севилье: — Не волнуйся, что уже поздно. Можешь спать на диване, если хочешь, мистер Оранж. Прошу прощения за свою выходку, но чужак на моей земле мне неприятен. С другой стороны, возможно, я чувствую себя территориальной и защищающей особой из-за Эсмеральды. Я никогда не была слишком добра к нарушителям и при самых благоприятных обстоятельствах.
— Я понимаю, — ответил Севилья, навострив уши. — И я благодарю вас за ваше великодушное гостеприимство.
— Хорошо. Ну и хорошо. — Баттер Фадж облегченно вздохнула, переведя взгляд на дочь. — Бизи, накрывай на стол.
— Конечно! Сию минуту! — С радостью подчинившись, Баттермилк поспешила исполнить просьбу матери.
У Копперквика аж рот открылся, когда Баттермилк выложила на его тарелку ложку стручковой фасоли, политой маслом. За ней последовала крошечная капуста и половник сырной подливы. Картофель о-гратен составлял основную часть блюда, и Копперквику не терпелось полакомиться хрустящими и мягкими кусочками, которые, словно по алхимии, образовались по краям во время запекания. А в довершение всего Баттер Фадж приготовила на десерт масляную помадку, которая выглядела просто восхитительно.
Наклонившись на одну сторону, чтобы быть ближе к Севилье, Майти Мидж хотел многое сказать:
— Я не могу не обратить внимание на ваш оранжевый пресс. Это кажется специфическим, так и есть, и мне любопытно, почему вы не используете его. Не обижайтесь, я на самом деле впечатлен, что у вас хватило наглости на такое. Бизи, она никогда не обращала внимания на свою маслобойку, и только посмотрите, что из этого вышло.
Его глаза выпучились при виде еды, лежащей перед ним, но Севилья не смотрел на Майти Миджа, когда отвечал:
— Любой пони может говорить правду. Это не свойство, характерное только для кьютимарки, а скорее то, к чему мы должны стремиться и прилагать усилия. Я стремлюсь говорить правду, даже если она меня убьет.
— Должен признаться… — Майти Мидж растягивал слова, ерзая на своем месте. — Моя дочь бросила вызов всему, что, как мне казалось, я знал. Если говорить честно, я думал, что Бизи будет приходить домой после занятий разбитой и сломленной из-за того, что не смогла противостоять системе. Может быть, я даже думал, что вся работа покажется ей непосильной. Ведь у нее есть маслобойка. Это не тот знак, который способствует получению высшего образования. Такой знак… Я думал, что какая бы мистическая сила ни дала ей этот знак, она вернет ее домой, разберется с ней, и она будет жить счастливой жизнью, делая масло. Я совершенно не понимаю, как все могло сложиться иначе.
Подняв копыто, Баттер Фадж сказала:
— Мидж…
— Все, что я думал, что знаю, было поставлено под сомнение. Я немного потрясен этим, может быть, даже немного расстроен, но, будучи отцом, я также рад, что моя дочь счастлива, даже если я ничего в ней не понимаю и она стала для меня чужой. — Глаза Майти Миджа на несколько коротких секунд посмотрели в сторону Баттермилк, а затем он снова перевел взгляд на Севилью. — Кроме того, то интервью… оно меня потрясло и немного расстроило. У меня странное чувство, что такие пони, как я, могут быть частью проблемы.
— Миджи?
— Вот Копперквик, он пытается сделать все, что в его силах, чтобы изменить мир так, чтобы его дочери это пошло на пользу, — продолжил Майти Мидж, не обращая внимания на то, как на него смотрит жена. — А я вот тут, думаю, что мир и так прекрасен, и я сделал все, чтобы он не изменился. Оглядываясь назад, скажу, что я позволил Баттер Фадж заниматься воспитанием жеребенка. Ну, почти полностью. Большую часть своей работы по воспитанию я выполнял здесь, дома. И если быть до конца честным, то какая-то часть меня глубоко возмущалась тем, что Бизи решила заняться чем-то другим, кроме домашнего хозяйства. Я думал, что она присоединилась к тем чокнутым, которые хотят разрушить наше великое общество, наши семейные ценности, развалить все на части только ради перемен, даже если ничего не сломано. Конечно, у меня в жизни есть все, что я хочу, более или менее, так что мир не кажется мне слишком разбитым. Но после того, как я услышал все, что сказал Копперквик, мне кажется неправильным отрицать это.
— Ты обиделся на меня? — Голос Баттермилк, с точки зрения Копперквика, можно было назвать только "ледяным", и маленькая чопорная пегаска устремила на отца жесткий взгляд. — Ты обиделся на меня? Ты обиделся на меня? Позволь мне сказать тебе кое-что: если в этой стране и есть бардак, то только потому, что твое поколение его усугубило! Нам с Коппером приходится его разгребать. Не мы создали эту систему, и не вы тоже, но вы, черт возьми, нажились на ней! И вы позаботились о том, чтобы правила оставались незыблемыми, чтобы другие не могли нажиться! Все сдержки и противовесы, необходимые здоровой системе для поддержания равновесия, вы называли радикальным левачеством и мазали его дегтем и перьями при каждом удобном случае! Все, что могло помочь системе, все, что могло ее исправить, вы высмеивали и поносили!
Опустив уши, Майти Мидж кивнул:
— Да.
Прикусив губу, Баттермилк делала множество беспорядочных поворотов и вращений ушами, пока, наконец, не достигла предела. Вскочив со стула, она с грохотом приземлилась на пол, повернулась хвостом и помчалась к задней двери. Во время суматохи Эсмеральда проснулась, и, возможно, почувствовав, что что-то не так, маленькая кобылка подала сигнал тревоги, как клаксон, чтобы дать понять всем окружающим, что что-то не в порядке.
После поспешного ухода Баттермилк захлопнулась дверь, и Копперквику оставалось только думать, что ее ужин остынет. Вздохнув, он тоже поднялся со стула, потому что дочь нуждалась в нем, и услышал, как вздохнул Майти Мидж. Его собственный ужин остынет, и он ничего не мог с этим поделать. Волоча копыта по полу, он подошел к одеялу, на котором лежала его дочь, чтобы разобраться с ней.
Правда — опасная вещь, так рассуждал Копперквик. Взяв дочь за передние ноги, он попытался обхватить ее за шею, чтобы можно было полакомиться с тарелки. Эсмеральда, похоже, была в данный момент безутешна, и он позволил ей плакать и шлепать по нему. Маленькие капустки можно было есть только горячими, а эти быстро становились теплыми. После определенного момента они становились несъедобными.
Майти Мидж по-птичьи клевал свою еду, выражение его лица было неразборчивым. Сказать, что он выглядел печальным или несчастным, было бы не совсем правильно. Баттер Фадж, обжегшаяся во время приготовления ужина и пребывавшая в паршивом настроении, молча ела свою пищу, бросая на мужа коварные взгляды.
— Я всегда верил, что система работает. — Майти Мидж отодвинул свою тарелку. — Конечно, у нее были некоторые проблемы, но в целом я верил, что она работает. С этого маленького островка в большой дельте, с теми газетами, которые мы получаем, все казалось прекрасным. Я поддерживал карательные меры в отношении отцов, которые уходят и сбегают. Я поддерживал многие вещи, которые в то время казались мне хорошими идеями. Но после встречи с Копперквиком и долгого разговора с Бизи я уже ни в чем не уверен. Бизи не легкомысленная… Я не воспитывал ее такой. Я вбил ей в голову, что нужно быть практичной и прямолинейной. И если она так расстраивается по любому поводу… это не может быть выдуманной проблемой или мелкой неприятностью, которую просто раздули как из мухи слона. Бизи всю свою жизнь потратила на то, чтобы решить эти проблемы и заставить пони понять, что что-то не так.
— Тебе стало легче от того, что ты был честен? — спросил Севилья, его голос был тихим, а поза — покорной и непритязательной.
При этом глаза Майти Мидж расширились, он глубоко вздохнул, и его щеки порозовели, образовав морщинки в уголках глаз. Его уши поднялись, опустились, снова поднялись, а затем опустились, он открыл рот и выдавил:
— Я не знаю. Моя дочь на меня обижена. И на то есть веские причины. Я не собираюсь проявлять неуважение к ней…
— То, что она делает, — это неуважение, — пробормотала Баттер Фадж, прервав своего мужа.
Поднявшись во весь свой невыразительный рост, маленький синий пегас раздул ноздри, и его грусть сменилась чем-то, очень похожим на гнев:
— Ты не права, Баттер Фадж… и не смей заставлять меня повторять это снова.
— Она могла бы хотя бы вести себя прилично в компании…
— Заткнись, Баттер Фадж. — В голосе Майти Миджа зазвучал гравий, а его уши надвинулись на глаза. — Ты тоже виновата. Ты плакала и причитала, когда поняла, что Бизи не собирается быть домохозяйкой. Конечно, ты поступила правильно и подтолкнула ее к тому, чего она хотела, но ты также много жаловалась и суетилась. Конечно, я делал это вместе с тобой. Ты считаешь, что она не права? А ты? Не хочешь ли ты пойти в сарай, где она прячется, и сказать ей в лицо, что она не права?
— Ои, да отвали ты, Мудж! Ты не можешь сейчас быть высокомерным, властным и самоуверенным!
— И ты тоже.
— Почему бы тебе не рассказать ей о том, что ты сказал мне прошлой ночью в постели, Мудж? О том, что все было бы гораздо лучше, если бы она не ушла из дома и не заразилась всеми этими своими идеями? Что все было бы хорошо, если бы она просто осталась дома и придерживалась того, что знала? Чувствуешь себя смело, Мудж? Скажи всю правду! Скажи ей это в лицо!
Маленький синий пегас, казалось, удвоился в размерах, его перья распушились, а каждый волосок на шерсти, казалось, встал дыбом:
— Это было до всего того, что я услышал сегодня. Баттер Фадж, у нас нет моральных устоев. Бизи не заразилась странными идеями, она видела мир за пределами нашего маленького изолированного острова. Это наша вина…
— Как это, клятый хрен, мы виноваты? — потребовала Баттер Фадж, ее глаза сузились до агрессивных щелей.
— Мы рассказали ей, каким, по нашему мнению, должен быть мир, а не каким он является на самом деле! — огрызнулась в ответ Майти Мидж. — Мы ее подвели! Ей пришлось покинуть дом, чтобы узнать все эти вещи, и это важные вещи! Этому она должна была научиться у нас! Но у меня такое чувство, что мы засунули свои головы в задницу! Мы все испортили, Баттер Фадж… мы все испортили. Мы провалились. Бизи пришлось отправиться в другое место, чтобы стать лучшей пони, потому что мы не смогли сделать это здесь, дома.
Оттолкнув тарелку, Баттер Фадж хмуро посмотрела на мужа и, не сводя с него глаз, сползла со стула. Затем, фыркнув, она отвернулась, вильнула хвостом в его сторону и выскочила из кухни, едва не наступив на кота, который не успел вовремя убраться с дороги. На лестнице послышался тяжелый топот копыт, и от каждого удара Майти Мидж вздрагивал.
Копперквик продолжал пытаться съесть свой ужин, а Эсмеральда визжала в нескольких сантиметрах от его уха.
От автора:
И вот я решил рассказать об этом.
Реакция Баттер Фадж на приезд Севильи имеет глубокий и основательный смысл, но я сомневался, стоит ли ею делиться.
В конечном счете, все сводится к общественному восприятию. Она прекрасно понимает, что общество следит за всем, что происходит, и сплетничает, потому что она тоже это делает.
Она знает, какими злобными могут быть некоторые пони, потому что сама является одной из них.
А Севилья, будучи самцом, приехал, когда ее мужа не было дома.
Если бы она была с ним просто вежлива и пригласила его прямо внутрь.
Кто-нибудь из наблюдателей мог бы что-то сказать, и это что-то могло бы выйти из-под контроля.
Поэтому, чтобы удовлетворить тех, кто мог наблюдать за происходящим, ей приходится с размаху бросить его в поилку.
Это тонкий комментарий к сплетням и анонимному злословию, которыми, как известно, занимаются замкнутые сообщества, подобные этому.
Вспомните слова Баттер Фадж, сказанные Баттермилк, об измене и ее ответственности. Под поверхностью происходит очень многое, и я не знаю, понимает ли кто-нибудь это.
Точно так же, как люди не понимают, почему Баттер Фадж не показала свою задницу и не выступила против своего мужа. Она не может.
Взято с Дискорда.
Баттер Фадж живет в семье, где ее муж, по всей видимости, главный, и выступление против него идет вразрез с правилами. Это тот самый сексизм, на который время от времени жалуется Баттермилк. Вместо того чтобы отстаивать свою точку зрения, Баттер Фадж отступила от своего мнения, а не обрушилась на мужа. Видите ли, она не может просто наброситься на мужа, потому что это противоречит всему, чему она учила свою дочь: как вести себя, какой быть и как поступать. Баттер Фадж достаточно умна, чтобы понимать, что если она переступит черту, то дочь ее осудит. Таким образом, она оказалась в ловушке. Она совершенно не может сказать то, что действительно хотела сказать, не выглядя при этом полной лицемеркой.
Итак, все происходит так, что патриархальный дух получает возможность высказаться, и никто не оспаривает его, потому что он главный. То, как это происходит, скорее показывает, чем говорит, насколько глубоки некоторые из этих проблем и вопросов. Так называемый "мужчина в доме" получает возможность высказаться без возражений в своем собственном доме, что на самом деле очень грубо и несправедливо, потому что до его появления это был дом Баттер Фадж. Но теперь ее оттеснили на второй план и сделали подчиненной, и все это во имя традиционных семейных ценностей и идеалов.
Здесь есть много смысла, но только при ближайшем рассмотрении.
Забавно, что эта глава — скорее эмоциональный взрыв, вызванный общественными нравами, чем политический.
Не знаю, как я отношусь к комментариям после главы, но мне кажется, что, возможно, они необходимы. Здесь есть некоторые понятия, о которых люди могут не знать, или даже иметь концептуальное представление. Безусловно, можно говорить о малых городах и замкнутых сообществах. Людям, которые никогда не жили в таких местах, это может показаться совершенно чуждым или даже надуманным. У меня было много вопросов и личных сообщений по поводу этой главы… Многие из них были вызваны недоумением. Люди хотели знать, почему такой откровенный персонаж, как Баттер Фадж, просто взяла и смирилась с этим, или почему она была такой злобной после приезда Севильи. Очевидно, что некоторые люди не были очевидцами подобного безобразия, и я подумал, что, возможно, я создам запись в блоге об этом. Полагаю, это стоит обсудить, хотя бы для того, чтобы чему-то научиться.
Хуже того, Баттермилк пытается повторить ошибки своей матери, о чем свидетельствует ее стремление к домашнему хозяйству и попытка произвести впечатление на Копперквика своими безумными кухонными навыками.
Нет, ей недостаточно увлечь его своей учёностью, нет.
Она не может быть умной и интеллигентной.
Нет, она должна вернуться к тому, чему ее учила мать, и отбросить свое высшее образование и интеллект. Копперквик, к его чести, даже догадывается о таком поведении.