Моя борьба

Глава 2. Газетная передовица

Обед я проспал, что, если внимательно взглянуть на мой бюджет, было не так уж и плохо (а работал я по вечерам). Превозмогая зевоту, сделал зарядку, сгоняя сонливость. Умылся. Завтраком для меня послужили холодные вчерашние бобы. От нечего делать вышел подышать свежим воздухом.

Бетонные джунгли, увешанные цветами рекламы и кипящие жизнью. Какой-то жеребёнок в кепке и клетчатом шарфе бегал с кучей газет и вопил: “Сенсация! Сенсация! В Сталлионграде взлетел паровой аэроплан!”. Я встал, словно молнией поражённый. Комми совершили настоящее чудо, заставив взлететь аэроплан с паровым движителем? В возбуждении я кинулся к мелкому, сунул ему деньги и буквально вырвал у него газету.

На передовице была фотокарточка: угловатый аэроплан с пыхтящим паровым котлом летит. Летит! В самой статье было сказано, что комми весьма самоуверенно заявляют о невероятных перспективах этой своей новой сумасшедшей техники. Но журналист весьма справедливо отметил и то, что любые нужды в воздухоплавании с лихвой перекрываются пегасами и дирижаблями.

До этой самой минуты я и сам иногда думал о том, чтобы пойти матросом на дирижабль. Но чем он отличается от корабля морского, кроме покоряемой им стихии? Ничего общего с вольным полётом пегаса. Но аэроплан… аэроплан — совсем другое дело. Если комми не врут, если перспективы у этой машины действительно есть — то здесь, в Мэйнхэттене, мне больше делать нечего.

С горящими глазами я влетел в свою каморку, уложил весь свой нехитрый скарб в перемётные сумки, закинул их на себя и галопом понёсся на железнодорожный вокзал. Оказалось, правда, что ближайший поезд будет только следующим утром. Я купил билет, бережно спрятал его в самое надёжное место в моих сумках и стал сгорать от нетерпения.

Мне хотелось отправиться в путь прямо сейчас — хоть пешком, лишь бы не ждать ни минутой более. Скорее бы! Время замедлилось и почти остановило свой ход. Я стал нервно ходить по кругу. Когда мне показалось, что прошёл уже целый час, стрелка вокзальных часов едва сдвинулась минуты на три.

Я издал внутренний вопль разочарования и остановился. Несколько злобных, тяжёлых вдохов остудили мой пыл и дали мне возможность думать рационально. Результатом этих раздумий стала мысль о том, что до Сталлионграда несколько дней пути (из-за туристических остановок повсюду), в поезде еда будет дорогой, а потому было бы неплохо закупиться провизией заранее. Сказано — сделано, и вот, сумки были тщательно забиты консервированными бобами.

До вечера ещё оставалось время, не говоря уже об отъезде, так что я решил сперва попрощаться с друзьями и родителями. Конечно, я не мог обойти всех лично — не успел бы, но зайти к старому приятелю неподалёку, а родителям отправить письмо я мог. Если честно, то я вполне успевал сделать и наоборот, но знал, что родители меня не отпустят. Гиперопека. Они до сих пор не знают даже о моей травме, иначе лежал бы я дома и ел через трубочку.

Двадцать седьмой этаж небоскрёба на девятой авеню. А вот и тёмно-синяя, с серебристыми пятнами, дверь в комнату моего приятеля. Тук-тук-тук! Спустя пару минут раздался шум и ругань идущего по завалам пони и дверь открылась.

— Сколько лет, сколько зим! Привет романтикам ночи! — поприветствовал я тёмно-синего, с лохматой серебряной гривой единорога, и протянул ему копыто.

— Клянусь Ализахадскими шлюхами! Рад видеть тебя, Бронко! — крепко цокнув своим копытом в моё копыто, он ответил, упомянув очередных загадочных персонажей, не иначе как из очередной его книги.

— О чём на этот раз пишешь? — поинтересовался я, с трудом пробираясь в его комнату через горы мусора. Квикнайт закрыл дверь и шёл следом.

— Про древние свитки, — он поймал мой недоумевающий взгляд. — Короче, представь, что вся история, прошлая и будущая, уже записана! Мир злых и добрых богов, героев и подвигов, самых разных рас! Советник короля, могущественный маг, заключает сделку со злыми богами и предаёт своего властелина, а потом… — Он прервал свою воодушевлённую речь на полуслове и стал внимательно, прикусив язык, меня разглядывать, — слушай, а ты разве не был пегасом?

Ему я тоже ещё ничего не успел, да и не хотел говорить: я был почти уверен, что он станет писать книгу и про меня.

— Бывало и такое, — с усмешкой ответил я и указал на пару шрамов.

— Как это случилось? Ты сбежал с фабрики радуги? — самым серьёзным тоном спросил он.

— Что? — растерялся я.

— Так у вас же, в смысле, у пегасов, слабаков отправляют на переработку в радугу. Ты что, не знал? — от такого заявления я даже слегка растерялся и разозлился.

— По-твоему, я был слабаком? Ну спасибо, побери тебя Дискорд.

— У меня знакомых пегасов особо и нет, не с чем сравнивать, — ворчливо ответил он.

— Да ладно бы сравнения, —  я принял его оправдание, — но ты что, правда веришь во все эти страшилки для жеребят?

— Верю ли я? Наверное. Но разве это не правда?

— Эээ, нет?

— Почему?

— В смысле — “почему”?

— Ну, в прямом, чувак. Ты же сейчас без крыльев, хотя ещё недавно был с ними, — поразил он меня своей наблюдательностью. Однако ход его мыслей оставался для меня неясным.

— И что?

— Значит тебе их кто-то оторвал, а кто это мог сделать, кроме работников фабрики радуги? — его невозмутимости позавидовали бы и лучшие политики.

— Я. — Постарался не отставать от него я.

— Ты? — от удивления у него почти упала челюсть.

— Да, я, — если бы это не было фигурой речи, то его челюсть в самом деле отвалилась бы!

— Зачем? — подобрав с пола свою челюсть, он провёл решительный контрудар.

— Ну, так получилось, знаешь ли, — парировал я.

— Значит, ты сам себе их оторвал на фабрике радуги? Вот это самопожертвование! — он неисправим!

— …ты неисправим. Понимаешь, я сначала летел, а потом упал, на землю. И летел я не на фабрике радуги, а на улице, окей? И когда я упал, то всё сломалось, совсем. Бррр! — фантомная боль заставила меня вздрогнуть.

— Оу. Неловко вышло, — он смутился, поняв, наконец-то, в чём дело. Он открыл было рот, чтобы сказать что-то ещё, но, не найдя нужных слов, сел, повернул голову набок и стал пристально, не мигая, на меня смотреть.

— Да не то слово. Хотя я сам виноват. Глупость дичайшую сделал — идиотский кульбит, едва ли не на субзвуке, — с самоуничижающей горечью заметил я.

Некоторые время мы молчали. Затем он спросил:

— А чем ты сейчас собираешься заниматься?

Я подошёл к нему вплотную, поднял его на ноги и взял за плечо. Свободной ногой сделал размашистый, неопределённый жест и с улыбкой от уха до уха провозгласил:

— Я уеду жить в Сталлионград!

Несколько мгновений он впитывал эту новую неожиданную информацию, а затем зеркально повторил мои движения и жесты:

— Друг мой, да ведь ты сошёл с ума не меньше, чем Принц Безумия!

— Почему? — я был застан врасплох такой реакцией и нахмурился, бросая на товарища полные неодобрительного недоумения взгляды.

— Это ведь комми, красная чума, что строит параспрайтовые козни, вендиго их побери! — снисходительно начал он и тут же добавил, — а ещё, что ты собрался там делать?

Я задумался над тем, как ответить. Мне не хотелось показывать себя излишне самоуверенным и претенциозным. С другой стороны, пафосное начало моей речи взывало к продолжению в том же духе. Поэтому я, сам того не ожидая, продекламировал:

— Летать! — и тут же, не дав Квикнайту времени на ответ и глупые вопросы, вручил ему свою газету.

В течение нескольких секунд выражение его лица менялось чаще, чем билось моё радостное сердце: это был и шок, и недоверие, и удивление, и скептицизм, и презрение, и даже восторг, а закончил читать он с пламенем ярого увлечения в глазах.

— В бездну свитки, я с тобой! — азартно воскликнул он, словно пьяный игрок, поставивший на красное свой дом, будучи абсолютно уверенным в своём выигрыше.