Нас делит океан
Вступление.
Яркий жёлтый круг козьего сыра мирно зависал в розово-фиолетовом небе Эквестрии Нового Дня. Временно выполняя работу настоящего солнца, которое взяло неделю отгула на посещение конвенции небесных светил, он не мог не отметить, что справляется ничуть не хуже: коробки, полные шумно пищащих солнечных лучей с дольками солнечной радиации в подарок, исправно доставлялись жителям земли.
Поначалу сыр был немного удивлён, когда в облаках нашёл целый завод по производству солнечных лучей, которые на конвейере собирала и упаковывала чуть ли не армия узкоглазых лам в кепках, но он быстро к ним привык.
Порой, когда очередная партия лучей по воздуху слетала вниз к земле, их внезапно перехватывает банда розовых облаков из сахарной ваты. Когда все коробки были разграблены, а лучи украдены, облака возвращались к тому, что любили делать больше всего — поливать землю шоколадным молоком двадцать четыре часа в сутки все семь дней в неделю целый год подряд, изредка капая на мозги жителям суши.
Иногда воистину странные вещи происходят с этими чёртовыми облаками. Когда часы бьют коту по хвосту, знаменуя страшным рёвом о наступлении полудня, пара-другая сладких рейдеров приземляется на землю, чтобы в течении часа перевоплотиться в полноразмерных слонов из сахарной ваты.
Затем они начинают пастись на месте, на котором приземлились, выискивая в невидимой траве вполне видимые сахарные одуванчики. Когда они наедаются вполне видимыми сахарными одуванчиками, они хором прорыгивают алфавит Эквестрии Нового Дня, выпуская изо рта целые стаи мыльных пузырей. Когда их собирается достаточно, все пузыри одновременно взрываются, громким хлопком пугая слонов, которые быстро пускаются наутёк.
Часто их путь лежит через один из лесов Эквестрии Нового Дня, где постоянно проживают говорящие ели. В отличие от говорящих дубов из соседнего леса, которые делились нравоучениями и мудростью вроде секретов полировки желудей, эти деревья навеки вечные застряли в громкой ругани, перепалках и спорах о том, у кого ветви более пышные и кто кому из них больше завидует.
Такой гул из громких забавных голосов пугает слонов ещё сильнее, из-за чего они могут задавить ель-другую. Когда розовые гиганты проносятся сквозь это хвойное собрание ценителей моды, деревья немного расстраиваются и стихают из-за вида кого-то, кто определённо пышнее их, но быстро забываются, когда они убегают вдаль.
К тому времени, когда возобновившийся гул перестаёт быть слышен, слоны добегают до Кантерлота – столицы Эквестрии Нового Дня. В этом городе живут поистине странные создания вроде танцующих польку единорогов из Эквестрии Нового Дня с большими головами, которые в перерывах между танцами пристают с признаниями в любви к пожарным гидрантам. Только надо отметить, что пожарные гидранты почему-то не отвечают им взаимностью. По правде говоря, гидранты совсем им не отвечают, из-за чего единороги расстраиваются, но с надеждой на скорую взаимность возвращаются к польке.
Ещё там живут пегасы из Эквестрии Нового Дня, но они тоже странные. Каждый третий день каждого чётного месяца они собираются на городской площади, где устраивают конкурс по пусканию слюны. Там они разбиваются на команды, из которых половина стоит неподвижно, пялится на свежий покрашенный кусок стены и пускает из широко распахнутых ртов слюну прямо в маленькие ведёрки, в то время как другая половина команд выискивает у них в крыльях блох.
Кто больше напустил слюней, тот и победил. Кончается всё тем, что пойманным блохам наливают бассейн слюней, в который их выпускают поплавать.
Живут жители Кантерлота, который столица Эквестрии Нового Дня, в обычных красивых каменных домах, которые находятся внутри таких же каменных домов, которые тоже находятся внутри таких же каменных домов. Говорят, что так безопаснее в доме жить.
Правда, не во всех таких домах живут жители Эквестрии Нового Дня. В одном из них живёт злой кусок шоколадного торта в цилиндре, который не является жителем Эквестрии Нового Дня, а отделился от неё ещё когда въехал и основал в своём доме своё собственное государство.
Не ясно почему, но торт очень любил кидаться из окна в прохожих вишней, а порой он мог и апельсином в кого-нибудь кинуть, обидно при этом злобно гогоча. Никто не мог понять, считается ли это объявлением войны, но с ним в итоге смирились, потому что за день он мог накидать сотни вишенок и десятки апельсинов, которыми весь Кантерлот питается. Кто ими не питается, тот ест розовых слонов, которые каждый день неудачно падают в ров перед городской стеной.
Так и живут.
Не все, конечно. В замке Кантерлота, который был столицей Эквестрии Нового Дня, жили немного иначе. Там почему-то никто не ел слонов, апельсины и вишни. По правде говоря, там вообще ничего не ели, а всасывали воздух через трубочку для коктейлей. Иногда так выходило, что кто-то проглатывал кого-то, кто плавал в воздухе с аквалангом, но так уже давно не происходило, потому что все теперь уже давно всасывают воздух через трубочку с сеточкой.
Иногда пососать воздух не получалось. То башни замка улетали в космос, который не нравится воздуху, то воздух сам на что-то обижался и уходил, то вообще все трубочки пропадали.
Оказалось, что трубочки воровал какой-то очень странный серый единорог с аккуратно причёсанными бежевыми волосами, который бешено носился по замку, воровал трубочки и мастерил из них ракетные двигатели. Их он потом крепил к высоким башням замка и пытался отправить их к Меркурию.
Но выходит у него пока что так себе, потому что ракеты ловит Марс и забрасывает их обратно. Слуги и гости замка писали гневные письма принцессе Селестии с просьбами наказать вора трубочек для коктейлей, но не знали по какому адресу их отсылать, скатывали письма в трубочки для коктейлей и сосали воздух через них.
А сама принцесса в это время была занята, она заседала в парламенте. Ну, не то чтоб сама заседала, а помогала другому заседать и заседала рядом с ним и не имела времени читать жалобы. Да и читать она не любила, отчего съедала все письма в поле зрения, чтобы прочувствовать записанное на них послание. По той же причине она съела все книги в библиотеке, из-за чего ту переделали в зал собраний, в котором принцесса помогала заседать.
Сам же зал собраний, в аудитории которого за многоуровневыми дуговыми столами сидели парламентарии в виде злой мебели, обивкой своей злобно смотрящие на худого тёмно-зелёного единорога, который в панике держался за коротко стриженную черноволосую голову и просил парламентариев в гневе не кидаться друг другом, своим богатством просто поражал. Пол обит зелёным бархатом, мебель сделана из варёного дуба, высокая трибуна в виде резного стола и высоких кресел, яркие хрустальные люстры освещают зал – помещение не обделено атрибутами для подчёркивания своей важности.
Важнее разве что была уборная, потому всем туда очень надо, но попасть не могут. Потому что заседание. Потому и злые.
Кроме принцессы. У неё ведро есть. Потому и добрая.
— Пожалуйста, прошу вас! Будьте цивилизованнее! – отчаянно пытался перекричать толпу единорог, пока не получил ругающейся табуреткой прямо по толстым очкам с диоптриями, которую в него запустила злая софа с отломанной ножкой.
— Получил, зубастик?! – противно смеялась лежавшая на зелёном бархатном полу табуретка, издеваясь над единорогом и его неправильным прикусом челюсти, из-за которого выпирала нижняя губа. — В свои лучшие года я б тебе ещё нос разбила, э-хе-хе!
Единорог смотрел на лежавшие в его копытах разбитые очки, увернулся от рояля, исчезнувшего в стене, и отчаянно крикнул сидевшей на ведре рядом Селестии, которая помогает ему заседать:
— Ваше Высочество, молю вас, успокойте их! – после чего он поспешил исчезнуть под столом, приметив готовившийся к полёту до него стол.
Принцесса с хитрой мордой посмотрела на аудиторию. Крутанув головой на триста шестьдесят градусов и изрыгнув изо рта на стол мятную трость размером с фонарный столб, которая с металлическим стуком упалаза трибуну на пол, она посмотрела на единорога, тепло ему улыбнулась и сказала обаятельным мужским басом:
— Для тебя – всё, что угодно, сладенький.
Пересев с ведра на кресло заседателя, она тут же привлекла внимание мгновенно стихших парламентариев. С важной мордой прокашлявшись, она правым копытом провела линию горизонта и вскрикнула на весь зал:
— Хыннавокниц корёдев мсев!
Секунды тишины – и буря оваций захлестнула зал. Счастливые парламентарии в приступах радости подбрасывали друг друга вверх, почему-то не стремясь друг друга ловить.
— Йом доран тёдж янем… – удовлетворённо сказала Селестия всё тем же голосом и превратилась в воздушный шарик формы себя, который поторопился долететь до потолка и обречь себя вечно об него биться.
Единорог, заслышав звуки ликования, робко вылез из под стола. Сначала не поверив своим глазам, он почувствовал облегчение от вида счастливой мебели, уже начавшей покидать зал и расходиться в поисках уборных и трубочек.
Рассевшись в кресле заседателя, он медленно вытер пот со своего лба и поблагодарил летающий под потолком шарик за то, что всё обошлось.
Стоило всем покинуть зал, как он почувствовал, что в спинку что-то бьётся.
— Йоу, братан, не подвинешься? – раздался бас в перемешку с громким хлопаньем за его спиной.
Выглянув, единорог увидел, как застрявший в стене рояль пытался вылезти из неё, но ему мешало высокое кресло.
— Чо смотришь? – раздражённо спросил рояль, хлопая крышкой, — Не смешно, братан, подвинься! Сейчас струна лопнет, и я нотами прямо в стену уделаюсь, чес-музыкальное!
— К-конечно! – выпалил единорог, отпрыгивая в кресле от стены.
С немного большим пространством, рояль наконец смог вылезти из стены и с грохотом помчаться с трибуны вслед за последним вышедшим из зала.
— Спасибо, братан! – громко кинул рояль на выходе и исчез из виду.
Оставшись наедине с самим собой, единорог решил, что хватит с него на сегодня говорящей мебели и всего этого безумия, и встал с кресла, собираясь спускаться с трибуны.
— Что это – тупое и мокрое? – внезапно услышал он знакомый противный голос за своей спиной.
— Что, прос…
Не успел единорог на него обернуться, как получил по голове чем-то металлическим, тяжёлым и пахнущим чем-то едким и противным, да так сильно, что у него в глазах свет погас.
— Твоё лицо, зубастик!
Единорог почувствовал, как у него кружится голова и подкашиваются копыта. Рухнув на бархатный пол, он, булькая, с трудом выдохнул в последний раз и провалился во тьму беспамятства.