Кузнечик Криззи

К счастью ведут разные пути; чтобы пройти один, может не хватить душевных сил; для преодоления другого потребуется потрудиться, а для третьего - просто подождать и принять результат.

Занимательная генетика

Твайлайт и Мунденсэр счастливо встречаются друг с другом, однако у Найт Лайта есть кое-какая новость на этот счёт.

Твайлайт Спаркл Другие пони

Счастливица

Повесть от лица лейтенанта вооружённых сил Империи, охватывающая небольшой период её жизни.

ОС - пони

Новый помощник

Этот рассказ был написан спонтанно, будучи навеян одной веселой песенкой. И больше редактировался, чем писался. Итак, один земнопони издалека (очень издалека) проделал долгий путь, чтобы, наконец, встретиться с воплощением своей мечты. Но что ждет его у цели, не может предугадать никто, и уж точно не он сам...

Эплджек ОС - пони

Луна и её звезда

Найтмер Мун томясь одиночеством, мечтает о дочери, с которой сможет разделить Лунное королевство. Твайлайт одинока и мечтает о матери, которая будет любить её. Что произойдет, когда их желания исполнятся?

Твайлайт Спаркл Найтмэр Мун

Врата

Я бы смеялся, но это не смешно. Я бы плакал, но это не то, над чем стоит плакать. Тут не над чем плакать или смеяться, нужно просто слушать, нужно смотреть и осознавать, только тогда будет что-то понятно. Иногда я думаю: «Лучше бы я умер».

Рэйнбоу Дэш Флаттершай Твайлайт Спаркл Рэрити Пинки Пай Эплджек Принцесса Селестия Принцесса Луна Другие пони Человеки

Путеводная Звезда

Эта история расскажет вам о том, как счищая пыль и налёт времён с событий давно ушедших лет, пони шаг за шагом меняют своё представление не только об истоках собственной цивилизации, но и устремляют свой взор в хорошо забытое будущее. Будущее, где их, возможно, ещё ждут...

Рэйнбоу Дэш Твайлайт Спаркл Другие пони ОС - пони Дэринг Ду Чейнджлинги

Не открывай дверь

После того, как поход в Вечнодикий лес заканчивается катастрофой, Эпплджек и Рэйнбоу Дэш решают укрыться до утра в заброшенной хижине. Это, вероятно, не самое лучшее решение, но это всего лишь на одну ночь. Какими последствиями это может обернуться?

Рэйнбоу Дэш Эплджек Другие пони

Стихи Ромуальда

Стихи на поньскую тематику

Рэйнбоу Дэш Принцесса Селестия Принцесса Луна Трикси, Великая и Могучая Дерпи Хувз Другие пони Кэррот Топ

Вечносияющая принцесса Селестия

Все хотел это написать, да только руки не доходили.

Принцесса Селестия ОС - пони

Автор рисунка: Devinian

Воронка

По мотивам одного известного произведения.

Две стороны. Две длинные изломанные траншеи с обвисшими от артиллерийского огня брустверами и сотнями душ в своих чревах. А меж ними лишь сотня-другая метров земли, искореженной воронками, опутанной обрывками колючей проволоки и изнывающей от недельной жары. Кое-где меж испаханных куч обломков лежат мертвецы в синих и коричневых шинелях, которые уже успели стать частью этого невыносимого и бо'льного пейзажа. Я помню, как стоял и зачарованно смотрел на раскинувшегося в вечной позе где-то впереди солдата, когда зазвучал свисток, и все ринулись вперед. Я был подхвачен этой толпой и бездумно бежал куда-то за всеми, направив перед собой багнет и видя лишь свои ноги. Грохнули первые выстрелы, зажужжали пули, выпущенные из противоположной траншеи. Рядом бежавший солдат вдруг споткнулся и со всего маху упал на землю. Кажется, это был кто-то из соседней роты, неведомо как попавший к нам в цепь. Но все бежали дальше, и никто не оглядывался на этого бедолагу, что-то кричавшего кровью изо рта.. Наконец я увидел перед собой его. Впереди перед траншеей с ружьем на подставке стоял какой-то грузный имперец в синем, а я все бежал вперед. Что-то громко бахнуло, и левое ухо обдало горячим воздухом, от чего в голове зашумело. Выстрелил. В его глазах я почему-то увидел выражение ужаса, он коротко вскрикнул и начал пятиться, бросив ружье и позабыв о болтающемся на груди багнете. Этот тип мог бы меня запросто прихлопнуть одним тычком, благо я был куда меньше и слабее… Ударом я сбил с него шлем и ткнул багнетом куда-то в грудь. Что-то рыкнуло, и мы покатились по пыльной и твердой земле. Дальше я побежал вперед, вслед за всеми. Раздался звук горна и наши закричали «ура!», участились выстрелы, рядом что-то громко хлопнуло. Но почему-то все бежали дальше к вражеской траншее, кроме меня. Это было странным, настолько странным, что я вдруг перестал видеть цвета и запутался в своих ногах. В глазах бегали какие-то белые блошки, а потом и вовсе наступила темнота.

Я лежал на боку, подобрав ноги и упершись носом в рукав. Этот измазанный в пыли клочок сукна был единственным, что я мог видеть. Волокна ткани, ровные стежки и латунная пуговица с буквой «S» по центру — вот и все. Один глаз видел рукав, а второй был зажат чем-то теплым и шершавым. Наверно все тем же рукавом. Было не совсем удобно, но пошевелиться почему-то я не мог. Лежал и смотрел на пуговицу. Был слышен шум ветра, редкие вскрики каких-то птиц и навязчивый стрекот кузнечиков, многоголосым эхом бившийся в голове. Так продолжалось долго, пока я не попытался приподняться. Вытащил ногу из под головы, оперся о землю, пытаясь встать… и тут же грохнулся назад, пронзенный острой и стремительной болью от задних ног до груди, ударившей в виски.

Я открыл глаза, но темнота вокруг не расступалась. Не было видно совсем ничего, кроме каких-то белых бляшек, мельтешащих впереди. Только спустя какое-то время я понял, что это были звезды, висевшие где-то в безоблачном зебрийском небе. Но почему звезды? Откуда? И как прошло столько времени? Я попытался сдвинуться и тут же ощутил боль в задних ногах, стремительно пронесшуюся к голове. Кажется, я был ранен. Вдруг стало холодно – что если это конец? Вдруг там страшное ранение? Но мысли ворочались вяло, а в голове шумело на все лады. Я попытался рассмотреть рану, стискивая зубы от ноющей боли. Обе задние ноги были в чем-то темном, и каждое касание пульсирующей болью отдавалось по всему телу. От всей этой боли голова начала трещать по швам. Смутно я понимал, что как-то был ранен в обе ноги. Но почему мне никто не помог? Неужели зебры нас разбили? Куда делся резерв и почему никто меня не поднял? Почему-то вспомнился солдатик, бежавший рядом и упавший еще в начале атаки. Ему тоже никто не помог… Должно быть, он тоже лежал где-то вдали. Я повернул голову в сторону зебрийских траншей, но там, кажется, было пусто и тихо. Стало быть, не разбиты. Наверняка наши погнали зебр дальше, на вторую линию, сходу решив пробить брешь. Но почему никто не остался здесь? Ведь траншея была пуста… Хотя едва ли я остался здесь сам – стреляли густо. Нужно было как-то осмотреть что творится вокруг. Теперь я лежал на спине и сделать это было проще, чем когда в поле зрения была одна лишь пуговица. Перебитые ноги вновь отозвались ноющей болью, когда я попытался приподняться, но все же мне удалось сесть, опершись на остатки какого-то пня. От усилий по щекам покатились слезы – таким беспомощным я теперь оказался. Вокруг было черно, лишь небо вверху отдавало глубокой синевой, местами поблескивая звездами. Но чернота была какой-то пугающе обволакивающей, словно я оказался в яме. Вдруг стало страшно. Я оказался в старой воронке, лежа возле какой-то коряги. Выбраться из нее я теперь не мог, даже повернуть тело было для меня сущим мучением. Но упал я там, наверху, где и заколол имперца, каким же чудом теперь я лежу в этой яме? Наверно не, помня себя от страха, приполз сюда после ранения. Или меня здесь и ранило – странно, что сумел бы я сюда доползти с простреленными задними ногами.

Вокруг было тихо, лишь пели цикады и слышалось что-то странное, словно кто-то всхлипывал и стонал. Наверняка где-то неподалеку лежал такой же несчастный с пулей в ногах, и стонал, не имея сил двигаться. Звук слышался все ближе, будто этот раненый солдат направлялся ко мне. Наконец, стон раздался совсем рядом со мной, но вокруг не было никого, как и прежде. Вдруг я с ужасом понял, что этим несчастным был я. Жалобный стон вырывался из моей груди, словно мне было невыносимо больно, в то же время, я ничего толком не ощущал. Голова налилась тяжестью, я едва ее мог удерживать, а все тело будто обдали льдом, так что боль отчаянно билась где-то на границе сознания. Хотелось уйти в забытье, лишь бы не чувствовать этой тупой безнадежности, этой отчаянной неотвратимости.

Стало светлее. Я глянул на клочок неба и увидел взошедшую луну, которая мягким светом озаряла окрестности. Меня оставили здесь лежать и умирать, словно никому не нужную куклу. Наверняка в каких-то отчетах и рапортах напишут об этой атаке. Мол, противник разбит на столько-то километров вглубь, заняты такие-то позиции, потери в столько-то душ, погибли офицеры такие-то… Обо мне и таких же страдальцах никто и не вспомнит. Разве что черкнут где-нибудь в еженедельнике об успехах на фронте. И все. Безымянная могила и короткое письмо матери, о том, что ее сын погиб в доблестном бою, защищая Родину. Она даже не узнает о том, как я здесь лежал и мучился от боли. Наверняка завтра меня хватит солнечный удар, и я просто умру от ран и жары. Поздно было сопротивляться, и конец был близок. «Помогите!». Жалобный вскрик разорвал ночное пение цикад, но никто не откликнулся. Никто не шумел рядом, не жег костры и не собирал погибших и раненых. Я был один.

Мысли беспорядочно бились в голове, пока я не заметил какие-то отблески на краю ямы. Лунный свет бликами высветил что-то неясное на темном фоне. Больше всего это было похоже на обмундирование – пуговицы или оружие. Я сильнее вгляделся – в нескольких шагах от меня лежало чье-то тело. Наш или зебра, я не мог разобрать. Наверное, он мертв, иначе бы мои стоны и крики его как-то привлекли. Я снял неприятно сдавливавший голову шлем с багнетом, сделал усилие и опустился, чтобы прилечь. Это было бы лучше всего – лечь и забыться сном. Но боль все так же навязчиво связывала ноги и мешала сосредоточить мысли. Мне стало холодно, хотя земля все еще дышала остатками полуденного жара. Я лишь лежал и невидящими глазами глядел в звездное небо. Было больно и тоскливо от противных мыслей, роившихся в голове и не дававших покоя.

Настал день. Жара навязчиво палила мое тело, от чего я невольно попытался спрятаться под корягу. Оставалось еще немного. Скоро станет невыносимо жарко, и я погибну. Впервые я ощутил, что страшно хочется пить. К несчастью, у меня не было фляги, и я вынужден был терпеть. Вновь попытался приподняться, но боль стала еще сильнее, и я лишь бессильно повернулся на бок. Вновь увидел вчерашнего соседа, блестевшего пуговицами в темноте вчера ночью. Мертвец. Крупный и даже упитанный. Имперец, тот самый… Я его убил. Бежал вперед и зачем-то убил. Зачем? Что он сделал мне плохого, за что теперь поплатился жизнью? И зачем вообще он здесь оказался… Вспомнились его полные ужаса глаза, когда я бежал на него. Наверняка он боялся и не хотел так просто отдавать жизнь, но судьба распорядилась иначе. Кем был этот несчастный? Возможно, у него тоже была старенькая мать, жившая где-то на юге и ожидающая своего сына из боевого похода. Может быть, сидела сейчас у своей глинобитной лачуги и думала о нем. Думала о том, когда вернется ее любимый сын с далекого севера, когда вернется кормилец… На какой-то момент я даже позавидовал этому имперцу. Он лежал себе, не ощущая боли и жажды, в его голове не путались мысли и не грызла его душу невыносимая тоска. На груди у мертвеца виднелось темное пятно – багнет ударил прямо в сердце. И это сделал я… Хотел ли я того? Нет, наверное. Я никому не желал зла, когда шел сюда. Даже не думалось, что придется кого-то убивать. Больше представлял, что буду идти вперед и геройски подставляться под пули. Вот и подставился… Но этот тип тоже ничем не лучше. Глупо было лезть сюда, в далекий край, о котором этот зебриец даже ни разу не слыхал. Наверняка работал себе где- то в поле, и думать не думал об Эквестрии и какой-то там принцессе. А потом зачем-то записался в рекруты, желая поглядеть мир и избавиться от рутинного труда. Потом долгие походы и вот он здесь лежит, глядя прикрытыми мертвыми глазами в полуденное небо. И даже сталлионградское ружье не спасло его от смерти. Подбежал к нему маленький я, да ударил багнетом. Вот и все. Виноват ли он? Я не знал, но зачем-то его убил.

Спустя время жажда стала совсем нестерпимой, но я ничего не мог поделать. Просто глядел на труп зебрийца и думал о воде. Фляга осталась в траншее – я ее снял перед атакой, чтобы не мешала. Дурак. Фляга… Вдруг я только что заметил, что на груди у убитого мной имперца висит фляга в коричневом брезентовом чехле. Объемная и наверняка полная воды. Этот тип оказался умнее меня и, будучи мертвым, мог меня спасти. Нужно лишь подползти к нему и снять это богатство! Горло совсем иссохло, а умереть без воды проще некуда, потому я рискнул и попробовал ползти вперед. Тело тут же отозвалось острой болью, так что я закусил губу. Задние ноги беспомощно волочились по земле, а ослабевшие мышцы еле двигаются. От растревоженных ран хочется безудержно выть, но из груди вырываются лишь стон да всхлипы. Я изо всех сил терплю и ползу дальше. Все эти несколько шагов оказались сущей пыткой, невыносимой и изматывающей. И вот фляга! Большая и пузатая, а внутри плещется вода. Настоящее спасение. Едва ли не зубами я пытаюсь развязать узел и вытащить заветную емкость наружу. Шнур не поддается, уж очень сильно этот имперец затягивает узлы, но я не сдаюсь. Наконец я вытащил флягу из чехла и сразу же отвернул крышку, принявшись за благодатную влагу. Горло тут же обожгло. Вода была теплой, но вполне доброй. Сейчас я готов был лакать даже из лужи, а здесь и вообще был едва ли не божественный нектар. Но много пить я себе не дозволил, иначе и вовсе лишусь воды, что в моем положении было равно гибели. Я сбросил флягу в яму и глянул на имперца, все так же лежавшего на краю. И что дальше? Валяться рядом и ждать неизвестно чего? Мучительной смерти от ран? Или от жажды? Придет ли сюда кто-то с помощью или так и останусь здесь соседствовать с трупом? Зебрийские солдаты отступили, наши ушли куда-то вперед, рядом никого нет. Кто меня станет искать? Вновь холодной змеей какое-то противное чувство потянулось к шее. К чему все это… Любой итог равен смерти, пускай я даже пробуду здесь хоть четыре, хоть шесть дней. Кончится вода, воспалятся раны.. Не лучше ли умереть? Я покосился на отличное ружье, лежавшее недалеко от трупа. Путь к избавлению? Ружье так и осталось на подставке, отсвечивая на солнце вороненым стволом. Вокруг мелкими зернами рассыпаны из подсумка патроны. Так кончить ли это мучение или… Или ждать пока придут зебры и начнут меня убивать, перед тем вдоволь поиздевавшись? Отрежут уши и хвост, начнут набивать раны углями из костра. Нет, надо бороться, бросить все эти дурные мысли и попытаться сохранить силы. Наши придут, рано или поздно. Разгромят врага и вернутся, или тыл подвинется вперед. А может и трофейный отряд какой найдет меня здесь. Вдруг мне пришла идея — можно было дать сигнал с помощью выстрела. Кто-нибудь обязательно его услышит и решит проверить. Нужно было лишь дотянуться до ремня, свисающего рядом с ружьем, и подтянуть к себе, стянув с подставки. Я вновь начал ползти дальше, сдерживая слезы от жгучей боли в ногах. Приподнялся над имперцем и попытался дотянуться до ремня, но вдруг нога провалилась в рыхлую землю, и я упал прямо на брюхо своему спасителю. От него уже ощутимо начинало нести трупным запахом, потому я попытался быстрее переползти дальше. Ремень был близко, буквально хвостом махнуть, но эти жалкие сантиметры земли казались непреодолимой преградой. Изо всех сил я тянулся к бляхе, которая ближе всего была ко мне, но никак не мог достать ее. Сделанное усилие моментально отозвалось в ногах, от чего тут же брызнули слезы, но я рывком подхватил ремень и скатился назад в яму. От такого обращения мои простреленные ноги зажглись невыносимой болью, и я тихо заплакал, не имея сил сдержаться.

Солнце продолжало палить мне бок, пока я лежал и бессмысленным взглядом смотрел на ружье. Я ничего не мог сделать и просто лежал, изнывая от жары. Накрыться было совершенно нечем, потому я укрыл голову за корягой, оставив тело на растерзание солнечным лучам. Мыслей в мозгу уже не было, словно они остались где-то там, наверху ямы. Ноги гудели, и я чувствовал, как там бьется кровь в жилах и как жжет израненная плоть. В какой-то момент я не выдержал и просто провалился в сон, беспорядочный и милосердный, который избавил меня от всех телесных и душевных мук.

Проснулся я поздно – уже наступила ночь. Жара сменилась легкой прохладой, потому стало гораздо легче. Собравшись с силами, я перевернулся на спину и вновь оперся о корягу. Сейчас эти останки некогда крепкого дерева казались мне куда приятнее резных стульев в гостиной безнадежно далекого дома. Раны по-прежнему жгли ноющей болью, в висках неприятно стучало, а сосед все так же лежал и смотрел на ночное небо. Я переложил ружье к себе и открыл затвор, из которого тут же вылетела гильза. Гильза… Этот тип даже не успел перезарядить оружие, прежде чем я его убил. Мои надежды рассыпались – ползти за патронами я уже не мог. От движений раны могут открыться, и в них попадет земля, начнется гангрена. Я отбросил в сторону бесполезное ружье, которое могло теперь пригодиться разве что как опора. Это невыносимо… Я не мог ни о чем думать, кроме как о прошлом. Что меня толкнуло бросить все и пройти сквозь походы, холод и голод в эти места? Все родное сердцу осталось где-то далеко, мать, невеста и друзья. Все меня отговаривали от этого безрассудства, называли сумасшедшим, что мне казалось возмутительным. Зачем я сюда стремился? Чтобы лежать в этой яме рядом с гниющим трупом? Ради убийства? Ради смерти? Мне все это казалось каким-то возвышенным и героическим, я чувствовал в себе какое-то опьянение от того, что поеду с армией бороться с врагом. Сумасшедший… Как это слово можно вообще говорить в отношении любви к Родине? Я хотел показать свою доблесть и отвагу, но вместо того убил невинного зебрийца и изнывающий от ран лежал теперь рядом с ним. Убийца… Вновь вспомнился тот солдат. Ведь он и вовсе не успел куда-то добежать – пуля нашла его в самом начале атаки. А он тоже зачем-то стремился сюда попасть… Хотя что я, в самом деле. Из всех тысяч только единицы шли сражаться своим решением, остальных забрали без их желания. Но они бились точно так же, исполняя свой долг и обязанности, пускай их отобрали у матерей, любящих жен и детей, которые точно так же ждут этих солдат где-то далеко отсюда. На глазах навернулись слезы. Я вспомнил Лили, которой пообещал вернуться и показать медали. И помнил ее взгляд, когда мы прощались на вокзале, ее запутанный лепет, ее прекрасную гриву. Оставил бы я эти дурные представления, если бы мне сказали, что вот так я кончу свой отважный путь? Без сомнений. Как я глуп…

Очередной сон оборвала ранняя пташка, крикнувшая где-то невдалеке. Вокруг еще было серо, как это бывает перед восходом солнца. Третий день моей пытки… Или агонии? Сколько еще мне осталось этих дней? Хотелось пить, так что я сделал несколько крупных глотков. Воды осталось немного, нужно было пить размеренно, чтобы растянуть это существование подольше. Когда-то я читал, что без еды можно прожить не так и мало, как это кажется, если только пить воду. И удивительно, что есть я вовсе не хотел. Потянуло чем-то неприятным, и я оглянулся на своего соседа. Он был ужасен. Тело, и без того немалое, еще сильнее раздулось, так что пуговицы были предельно натянуты, готовые в любой момент сорваться. Кожа на голове сморщилась и обнажила зубы, словно этот мертвец желал меня съесть, а за ухом и вовсе лопнула. Это было ужасное зрелище. Шкура, раскрашенная полосками, как-то выцвела и разлохматилась, словно имперец выгорел под палящим солнцем. Грива начала выпадать, а глаза его запали куда-то вглубь, создавая страшную и отвратительную маску. Меж зубов и в ранах копошились черви, выедая плоть этого несчастного. Я стиснув зубы перевернулся на другой бок. Такое соседство было просто пугающим. Кто знает, во что превратится этот тип сегодняшним днем? Надо было как-то отползти от него, но у меня не было на то сил. Еще можно было отпить из фляги или повернуться, но больше двигаться было просто мучительно больно. Солнце начало припекать и вновь я свернулся у коряги, прикрыв глаза. Ветер, какие-то природные шорохи и сильное пекло. Так я лежал весь день, проваливаясь в короткие промежутки беспамятства. Только сейчас я начал ощущать, как плохо моему желудку без пищи. Он ныл и клокотал, требуя положенного, но ничего съестного у меня не было. Зловоние, распространяемое имперцем, становилось все более невыносимым, и голод на время отступил. Меня лишь стошнило белесой и противной жидкостью, но после этого я перестал чувствовать нестерпимый запах, и стало немного легче. Я решил отдохнуть днем и ночью переползти от разлагавшегося трупа куда-то в сторону, заодно выбраться из ямы. Так и лежал в зловонном дурмане, пока не услышал какой-то гомон. Словно где-то рядом кто-то переговаривался. Я чуть было не вскрикнул, но вовремя сдержался – это могли быть имперцы, а встретиться с ними было бы для меня ужасным концом. Поговаривали, что они снимают с пленных шкуру и жгут раны, издеваясь над теми как только можно. Пускай думают, что я убит и лежу вместе с этим мертвым зебрийцем за компанию. Но если наши? Какая-нибудь разведка? Из-за чертовой ямы я ничего не мог видеть, приходилось лишь надеяться на ощущения, но я не мог расслышать разговора. Он отдалился и теперь почти смолк, будучи на грани ощущения. Если это были наши, то я был бы спасен. И если бы ружье было заряженным… Рядом кто-то быстро пробежал в сторону траншеи.

— Вашбродь, приказано вперед!

— Вперед марш!

— Стойте! Помогите! – охрипший голос срывается с моих губ, так никем и не услышанный, заглушенный резким топотом ног и звоном амуниции. Черт, черт, черт! От злости я изо всех сил ударил копытом по коряге и беззвучно заплакал. Последняя надежда… Я лежал и невидящим взглядом смотрел на флягу, не имея сил ничего сделать. В ней оставалось еще немного, на несколько раз напиться.

Солнце и дальше пекло мое тело и мои раны, легкий ветерок приносил то приятную прохладу, то густое зловоние. Мой сосед и вовсе стал плох. Труп совсем расплылся, несколько пуговиц оторвались и сквозь одежду были видны распухшие от тысяч червей раны, мухи противно жужжали, заглушая все остальные звуки. Скоро они выедят его совсем и останутся лишь кости да шинель с пуговицами. А потом и до меня черед дойдет. Глаз зебрийца лопнул, а вокруг пустой глазницы все было выбелено до черепа и от этого мертвого взгляда мне стало не по себе. Вот оно – лицо войны. Вот что стоит за доблестью и геройством, вот что кроет в себе любовь к отчизне…

Наступила ночь. Я выпил из фляги несколько глотков, и там почти было пусто. Если меня не найдут в скором времени, то я погибну. Еще раз оглянулся на мертвую тушу, лежавшую рядом, и решил ползти наверх. Там был хоть какой-то шанс быть обнаруженным. Мне уже было все равно, кто меня найдет – наши или зебрийцы. Я хотел покончить с этой агонией. Помогая себе ружьем, я каждые полчаса понемногу двигался вперед, отдыхая в ночной прохладе. Под утро я отполз от ямы на несколько шагов. Пустяк в прошлом, но такой тяжелый путь в настоящем. Ноги все это время отзывались болью, которая далее стала ощущаться чуть слабее. Так прошла ночь, и наступил день.

Я допил воду во фляге и отбросил ее в сторону. Надо было закричать тогда, когда услышал голоса. Пускай это были бы зебрийцы, один черт. Помучили бы час, да и все. А теперь мне придется целый день лежать под немилосердным солнцем, ощущая гнойный запах трупов и желать смерти. Теперь это единственное, чего я хотел. Нужно было лишь пересилить себя в тот раз и сползать за патроном, чтобы вогнать себе пулю в рот. Пускай… Я не знаю, сколько мне еще осталось здесь лежать. Еще день, два, пять…Я проклинал себя, за то, что отважился на эту глупую затею и пошел драться, проклинал весь мир за то, что выдумал войну и эти страдания. Где же эта смерть, когда в ней так нуждаешься? Пускай она меня возьмет. Меня, недвижно лежащего на земле и не так давно отобравшего чужую жизнь. Так забери и мою взамен! Но взамен пришло лишь забытье.

Я проснулся днем от какого-то шороха. То ли это был ветер, то ли еще что.

— Утекли-то эвона как, только лишь подковы и сверкнули!

— Ты не языком трепли, а лопату давай. Видал, вон там двое и один наш.

Наши. «Живой! Я живой!». Я лежу с закрытыми глазами и не имею сил даже пошевелиться. Хочется закричать, но выходит лишь негромко всхлипнуть.

— Батюшки, ходи скорее, вона наш живой, поди! Тащи носилки! И доктора!

Слышен топот ног, кто-то подбегает ко мне и тут же в рот вливает драгоценную воду. От сухости вновь горло жжет пожаром, который сразу сменяется прохладой. Подбегают несколько солдат и осторожно перекладывают мое истерзанное тело на носилки. Рядом подходит и доктор, что-то щупает, осматривает, но я уже не чувствую боль. Одна лишь усталость одолевает, так что хочется спать. Наконец рывок вверх, и под мерное покачивание я засыпаю.

Продолжение следует...

Комментарии (5)

0

Неплохо... А какое произведение послужило основой?

(Сообщение слишком короткое)

Dozornui
#1
0

Похожая сцена была в "Войне и мире", но я совсем не уверен, что имелось в виду именно она.

Hyperboreeth
#2
0

Господин Гаршин и его "Четыре дня". Давно читал этот рассказ, недавно почему-то вспомнился.

10111
#3
0

Сначала подумал про "На Западном фронте без перемен", но потом понял, что это не оно.

Ertus
#4
0

а я про одноимённый рассказ Сапковского

xvc23847
#5
Авторизуйтесь для отправки комментария.