На периферии тьмы
I.II. Вопросы порождают вопросы
Селестия сидела в приёмной, которая также являлась преддверием в кабинет Принцессы Каденс, на кристальном диванчике, как простая смертная. Обитавшие во дворце многочисленные слуги и вельможи не знали, как встречать высокопоставленных гостей, ведь деспотичный Сомбра не оставил после себя регламента на такой случай, а Каденс ещё не успела его написать.
И Селестия не была бы собой, если бы не воспользовалась этим недочётом, отправив своих пышущих кантерлотской надменностью высокородных спутников отдыхать после нескольких часов полёта, и не отделавшись от лакеев Каденс, которые отличались особой суетливостью и подобострастием.
Всё, чего хотела обласканная вниманием слуг и подданных солнценосная кобылица, так это покоя и уединения. Никаких придворных любезностей, никаких государственных дел или светских бесед… Только умиротворяющая тишина, собственные мыслями и картины, украсившие стены приёмной.
Иному пони эти художества лишний раз напомнили бы об отсталости Кристальной империи, но Селестии — о старом добром Средневековье.
Свержение Дискорда, объединение разрозненной после его падения Эквестрии… Смертные причисляли эти события к почти что к древней эпохе, но для Селестии всё это случилось будто совсем недавно.
А последовавшее затем формирование церкви аликорнистов, которые чтили Королевских сестёр, как живых богинь, и её роспуск через какое-то время — это уже события, относимые историками к эпохе Низкого Средневековья. Затем было Высокое, начавшееся с объединения дневных и ночных пони, когда Эквестрия начала развиваться стараниями двух народов.
Для смертных это была история, но для бессмертной Селестии — часть её долгой жизни, которая, как оказалось, прошла сквозь несколько эпох. И сейчас, видя перед собой нечто, напоминающее о прожитых эпохах, Принцесса не могла отказать себе в удовольствии погрузиться в воспоминания.
Их навевали выложенные в рамке кусочками разноцветного стекла радостные пони, которые плясали вокруг кристального сердца под пение флейт и бренчание лютен. И на них, восседая на величественном престоле, с улыбкой взирал увенчанный короной чёрный единорог. Смотря на это изображение, Селестия слышала доносившуюся до неё через дали прожитых веков музыку, которую исполняли на её балах придворные менестрели, и внимала заливавшимся соловьями бардам, уста которых молчали уже не одно столетие.
Однако когда они могли петь, то славили её, свою правительницу… А также отважных рыцарей, совершающих подвиги ради сохранения гармонии в королевстве и поражающих народ своим ратным мастерством на турнирах, на которых они также боролись за любовь и обожание прелестных кобыл.
«Были же времена…» — тоскливо вздыхала про себя Селестия, переводя взгляд с одной картины на другую. На соседней как раз облачённые в доспехи пони сходились в потешной битве, проверяя свои воинские навыки и веселя наблюдающих за ними с трибун зрителей. И короля, всё того же чёрного единорога.
Однако от томлений о былом Селестию отвлёк шум открывающей двери. В проёме показалась Каденс, вспотевшая, запыхавшаяся, но пытающаяся сохранить какое-то подобие королевской стати.
— Здравствуй, Селестия, — с деланной важностью кивнула новоиспечённая правительница.
— И тебе привет, Каденс, — рассеянно улыбнулась в ответ Вестница рассвета, умом пребывающая где-то там, на одном из рыцарских турниров в её честь. — Что такое? Ты с пробежки? — спросила она, поднимаясь с дивана
— А? Ну… Можно и так сказать, — неловко улыбнулась Каденс. — Как тебя встретили мои новые подданные?
— Так, как никто другой. Сначала пони не знали, как нас поприветствовать, потом они думали, где всех нас расположить, затем не знали, чем нас угощать, кого из высокопоставленных лиц позвать, чтобы он вёл с нами дела в твоё отсутствие, и… В общем, мне было весело, — со смехом рассказывала Селестия, в то время, как Каденс краснела от стыда за неуклюжесть своих подданных всё сильнее и сильнее, будто мать, которой рассказали о проступках её жеребят. — Не скажу того же о своих спутниках, но… Первые минуты в твоей Империи я запомню навсегда, — произнесла белошёрстая кобылица, приобнимая розовую крыльями.
С тоской глядя на Каденс, Селестия нежно провела перьями по её спине, подалась вперёд и, коснувшись кончиком мордочки носа Каденс, прошептала:
— Смотрю на тебя и даже не верится…
— Не верится что?
— Не верится, что прошло столько времени с тех пор, как ты была маленькой. Не верится, что ты больше не моя воспитанница и наши уроки подошли к концу. Не верится, что ты теперь тоже правительница, как и я.
— Я, как и каждый из живущих, буду учиться до конца своих дней, а значит, — Каденс улыбнулась, — мне никогда не поздно будет обратиться к тебе за советом или наставлением, верно? — просиявшая от таких слов Селестия благосклонно кивнула. — Да и ты, в случае чего, можешь спросить меня о чём-нибудь.
— Весьма дерзко звучит, Каденс, — шутливо пожурила Селестия.
— Даже тебе, спустя тысячу лет, есть чему поучиться. И поучиться ты можешь у своих учеников.
— Как говорится, ни убавить, ни прибавить. Действительно, сначала я учу молодых пони, а потом уже они учат меня тому, до чего додумаются сами. Мы все должны учиться друг у друга. Будущее поколение — у прошлого, а прошлое — у будущего, когда то достигнет своих высот.
— Кредо, благодаря которому ты правишь тысячу лет.
— Кредо, благодаря которому я правлю тысячу лет.
— И будешь править ещё столько же, — сделала предсказание Каденс, прижимаясь к груди Селестии. — Во всяком случае, я хочу в это верить.
В ответ Солнечная кобылица лишь зарылась носом в многоцветную гриву Каденс.
— Когда-нибудь моё правление подойдёт к концу. Однако сейчас главное то, что твоё, Каденс, только начинается. И я тебя с этим поздравляю.
— Спасибо, Селестия. Однако без Шайнинг Армора, Искорки, Спайка и остальных меня было бы не с чем поздравлять, — поведала Каденс, отстраняясь. — Зайдём в мой кабинет. Обсудим всё там.
От помещения, в котором Каденс решала государственные дела, так и веяло канцелярщиной и бюрократией, бездушность которых не могли компенсировать ни кристальный антураж, ни картины, ни пустующие книжные шкафы, вид которых не мог оставить Селестию равнодушной. Так и хотелось заставить полки солидными книгами с красивыми обложками.
— А где Луна? — поинтересовалась Каденс, располагаясь за внушительных размеров столом и возвращая к реальности Селестию, которая прикидывала, какие книги наиболее всего впишутся в антураж кабинета молодой правительницы. — Я думала, вы вместе прибудете.
— Мы тоже так думали, но внезапный визит посла из Седельной Аравии внёс свои коррективы, — Селестия удручённо вздохнула, подошла к кристальному креслу и с сомнением посмотрела на него, понимая, что втиснуть свой круп в него она не сможет. И только Принцесса подумала об этом, как то с хрустом и треском начало увеличиваться в размерах, так чтобы кобылица могла с удобством разместиться на нём.
— Какой сервис!
— Магия кристального дворца. Каким-то образом, но он реагирует на желания пони. Я пока не понимаю, как это всё работает, но в будущем обязательно разберусь.
— Любопытное явление, — оценила Селестия, располагаясь и возвращая разговор в то прежнее русло. — Сама понимаешь, в такой ситуации кто-то должен был прилететь к тебе, а кто-то остаться. Но я не думаю, что господин посол займёт Луну надолго. Через пару дней она прилетит в Империю.
— Вы двое как всегда по уши в государственных делах и как бы вы не старались с ними управиться, всегда найдётся такое, которое потребует особого внимания. Даже вопреки намеченным планам, — не стала скрывать разочарования Каденс, понуро опустив уши.
— Не волнуйся. Никакие дела не помешают нам всем собраться вместе. Тем более по такому грандиозному поводу, — с улыбкой произнесла Селестия, но её слова не возымели должного эффекта. — Я так понимаю, что сейчас тебя больше волнует Сомбра, чем политика, верно?
— Да… — кивнула Каденс, задумчиво смотря в окно, за которым догорал закат. — Кристальное сердце позволило ему жить невзирая на тьму, которой он одержим. И если оно распорядилось жизнью Сомбры именно таким образом, то я признаю это решение, но…
— Но?..
— Но я боюсь, как бы всё это не обернулось трагедией, — Каденс принялась нервно постукивать золотыми накопытниками. — Как бы меня не радовала возможность исцелить Сомбру от тьмы, которой он одержим, я… я боюсь, что моё милосердие будет стоить дорого не только мне, но и множеству других пони. Скажи, — Каденс подняла на Селестию полный мольбы взгляд, — каким Сомбра был тысячу лет назад? Он был таким же жестоким, или… что-то изменило его?
Взгляд аметистовых очей Селестии потяжелел и на какой-то миг она стала выглядеть на все те многие годы и эпохи, которые успела прожить.
— Впервые о Сомбре я услышала, когда начала править Эквестрией вместе с Луной после свержения Дискорда, но вот до знакомства с ним было ещё далеко. Королевство было разрозненно и нам нужно было как-то собрать его воедино. А когда мы это сделали, то настало время Эквестрии найти друзей и союзников. И Кристальная империя была первой страной, с которой мы установили отношения. Долгое время мы вели дела через послов, но в один день состоялся королевский визит Сомбры в Эквестрию. И когда я с сестрой увидели его, он был… Скажем так, впечатления, которые он произвёл на нас, были далеки от тех, которые он произвёл на тебя.
— Значит… Сомбра не всегда был злым?
— Не всегда. Встретиться ты с Сомброй тех дней, то ты бы решила, что это какой-то совершенно другой пони, который не имеет ничего общего с тем, которого ты увидела по прибытии в Империю. Он был по-королевски галантен, добр и обходителен, но в какой-то момент он начал… меняться не в лучшую сторону.
Каденс искренне пожалела, что не повелала подать чай — за питьём внимать рассказам Селестии о делах давно минувших веков было бы намного интереснее, а прерываться было уже поздно — слишком уж ей не хотелось прерывать правительницу Эквестрии.
— Если Сомбра был хорошим королём, то что могло подтолкнуть его к тёмной стороне?
— Жажда ещё большей власти? Небывалое могущество? Бессмертие, как у аликорна? Я могу лишь предполагать причину, но какой бы она не была, Сомбра стал всё меньше и меньше походить на самого себя, — Селестия поёрзала на месте. — Он становился всё более мелочным, подозрительным и вспыльчивым. В окружающих странах он начал видеть врагов и, либо искренне боясь нападения, либо используя недружелюбных соседей в качестве предлога, Сомбра начал ужесточать законы. В какой-то момент он начал изучать тёмную магию и в конце концов обратился в того, кого стали бояться и ненавидеть.
— В итоге, он начал войну против Эквестрии, да?
— Именно, — кивнула Селестия с печальным видом. — Кристальные пони были настолько подневольны, что ему даже не нужно было выдумывать повод или предлог для вторжения — он просто собрал войска и направил их в Эквестрию. И итог этой войны ты знаешь. Когда крах Сомбры был уже не за горами, при помощи тёмной магии он призвал суровые морозы и сильные снежные бури, в которых он спрятался и которыми окружил Кристальную империю, скрыв от мира на целое тысячелетие.
— Удивительно не только сама история, — заговорила Каденс, — но и тот факт, что для Кристальной империи время будто застыло на несколько веков и пони здесь живут те же, что и тысячу лет назад.
— Да, очень необычно, но я так думаю, что об подробнее может рассказать только сам Сомбра. Кстати, что ты думаешь делать с ним?
— Пока не знаю, — покачала головой Каденс. — Хотя кристальные пони уже определились с тем, какую кару они хотят обрушить на его голову — бросить в самую бездну Тартара.
— Говорят, самое простое решение самое эффективное, — изрекла Селестия, глаза которой расчётливо блеснули. — Если большинство столь немилосердно настроено к Сомбре, то сделай так, как оно хочет. Ты мгновенно завоюешь ещё больше любви и почтения.
— Слышать подобное предложение от тебя вдвойне странно. Это противоречит всему тому, чему ты меня учила, — произнесла Каденс, которую, однако, слова Селестии ни капли не смутили.
— Тогда отдай его мне, — вытянутая морда Селестии озарилась улыбкой. — Если ты не можешь вынести Сомбре приговор, то пусть это сделает магия Элементов Гармонии так, как она когда-то это сделала с Дискордом.
— Нет, — решительно отказалась Каденс. — Я сама должна решить, как быть с Сомброй. Без всяких там Элементов.
— Каденс, я бы на твоём месте…
— Я ценю твоё мнение, правда, — поспешила вставить своё слово молодая правительница, почувствовав, что если Селестия разговорится, то беседа будет продолжаться очень долго, — но я не хочу знать, как бы ты поступила на моём месте. Ты не будешь на моём месте. Я хочу услышать от тебя нечто, что поможет мне решить, что делать, а не указания, как мне следует поступить.
— Только воссела на трон, а уже проявляешь твёрдость истинной правительницы, — одобрительно изрекла Селестия. — Именно это я и хотела от тебя услышать, Каденс.
Младшая аликорн, вспомнив прежние времена, когда она проводила время с Селестией за лекциями и уроками, горько улыбнулась. За кутерьмой нахлынувших друг за другом судьбоносных событий Каденс не успела понять того, что её жизнь безвозвратно изменилась. Отныне ни Селестия, ни Луна, ни кто-либо ещё не несут за неё ответственность. Никто не будет стоять над ней и говорить, что и как делать, наоборот, сейчас у неё в подчинении целый народ пони, который ждёт, что она оправдает их доверие. И это… пугало. Однако видя одобрение Селестии, на сердце Каденс становилось спокойнее. И именно в этот момент она кое-что поняла.
— Я очень плохо знаю нынешнего Сомбру и пока что я не готова принять решение о его дальнейшей участи. Тем более пока не пойму, сам ли он шагнул во мрак, или что-то подтолкнуло его к этому.
— Учитывая то, что в мире есть силы и магия, которые сводят смертных с ума, то Сомбра может оказаться лишь верхушкой айсберга.
— Да… Мне нужно ещё раз встретиться с ним и поговорить. И сделать это нужно в более непринуждённой обстановке, а не в тюрьме, когда он сидит за решёткой.
— Что же… Надеюсь, ты не будешь возражать, если в таком случае я присоединюсь к вам?
— Конечно нет. Вам наверняка есть что обсудить друг с другом. Спустя столько-то лет.
— Непременно, но сделаем мы это не раньше, чем закончим с политической волокитой. Всё-таки, я прибыла в Империю ради государственных дел и налаживания дипломатических отношений, а не ради Сомбры.
В камере решительно было нечем заняться, разве что можно было попытаться вздёрнуться на подвешенных к потолку цепях в своеобразном акте неповиновения и желания продемонстрировать, что свою судьбу я буду решать сам, но… Каденс, вроде, при явно недружелюбном отношении к Сомбре не желала ему зла, так что я решил не лезть в петлю раньше времени.
Увы, её отношение к свернутому королю не разделяли солдаты, которые при случае сорили колкостями и насмешками. Однако эти подначивания были даже менее раздражительны, чем комариный писк над самым ухом, так что я беспечно валялся на лежанке и пытался собрать в кучу разбежавшиеся после знакомства с Каденс мысли.
Голова раскалывалась так, как некогда в школе, когда я пытался понять, почему при умножении на ноль получается ноль. И как тогда я не мог найти ответа на этот вопрос, также не мог решить те, что лезли в голову один за другим. И я был бы рад отвлечься от них, но они упорно и настырно зудели в мозгу, раздражая всё сильнее и сильнее. Лишь внезапный ужин помог как-то забыться.
Чавкая безвкусной кашей, я испытывал горькую тоску по сочной пицце с сыром, колбаской и бекончиком, по суши, картошке с наггетсами и прочим вкусным гадостям. Вряд ли в мире пони мне доведётся вся это отведать, если меня вообще освободят.
А прислушиваясь к звукам подземелий, я понимал, что больше не услышу любимых музыки и песен. Какой кайф был рассекать по Сибири под country, звучащий из динамиков стерео-системы, а потом коротать вечера, краем уха слушая Шатунова, Наутилус, Майкла Джексона или ещё кого-нибудь из исполнителей конца двадцатого и начала двадцать первого веков. Современными исполнителями я пренебрегал, ведь в их песнях я не мог найти того, что в песнях прошлого — души.
Никаких тебе больше любимых фильмов. И видеоигр. Впрочем, последние я и так забросил, когда закончил универ. А все мои эскизы, наброски, черновики и недописанные романы… Они сгорели вместе с трейлером. Впрочем, кому нужны художники, когда потребности в иллюстрациях удовлетворяют нейросети? А кто читал мои книги, которые так и остались незамеченными?
Как ни крути, а в том мире меня мало что держало, да и ничего после себя я там не оставил. Спасибо ему за равнодушие, которым он ответил на мои старания. Спасибо ему за то, что отнимал всё, чего мне удалось достичь. Спасибо людям за все те плевки в душу, которую я держал перед ним на распашку.
Баланду я доел с холодящим душу осознанием того факта, что всё, целая жизнь прожита. Артур и всё, что было его частью, истлело в пламени. Теперь есть Сомбра, перспективы которого весьма сомнительны.
Надо начать готовить себя к будущему, но как это сделать, когда прошлое упорно преследует? Как это сделать, когда всё, чего я хочу, так это валяться на лежанке под прессом давящих на меня воспоминаний? Лежать и беззвучно лить слёзы…
Единственное, что греет сердце, так это то, что родители померли за какое-то время до того, как я перестал работать переводчиком. Они хотя бы в гроб легли с верой в то, что у сыночка всё будет хорошо, и не узнали, чем в итоге для него обернулась жизнь.
Наверное, всё-таки, хорошо, что разговор с Каденс меня морально истощил. В противном случае я бы не уснул. По закону жанра, мне должен был привидеться либо какой-то кошмар, либо воспоминания из прошлой жизни, но нет… Я выспался сладким сном без сновидений. Но вот проснулся я совершенно потерянным и с непреодолимым желанием выпрыгнуть из шкуры Сомбры, словно из чужой одежды.
Мне даже казалось, что если я пошарюсь как следует, то найду на спине замочек, как у какого-то костюма, расстегнув который я смогу выбраться из понячьей оболочки и предстать в своём истинном обличии. Но его не было, так что приходилось лежать и привыкать к телу свергнутого короля.
И пока я это делал, время неслось мимо меня, а я этого даже не замечал. Лишь кормёжка помогала как-то за ним следить и отслеживать время суток — окон-то в камере не было.
Меня кормят раз — это завтрак, меня кормят два — это обед, меня кормят три — это, не поверите, ужин. Как раз его-то мне и нужно было дождаться, хотя есть мне не хотелось от слова совсем. Желудок будто атрофировался, а вместе с ним и необходимость поглощать новые калории. Приносимая по расписанию жвачка нужна была больше для того, чтобы убедиться, что время не стоит на месте.
И вот вновь раздался скрежет дверей, оповещающий о том, что несут новую порцию тюремного хрючева. Однако я понял, что ошибся, когда вдруг зазвенела связка ключей, громыхнул замок и командир приказным тоном объявил:
— Готовься на выход, Сомбра!
А подготовиться на выход — значило дать нацепить на себя кандалы, запихнуть в рот кляп и надеть на рог какое-то странное колечко. Очень унизительная процедура, ничего не скажешь. Хотя… Могло бы быть и хуже.
Меня провели по всей тюрьме и как оказалось, та камера, в которой меня держали находилась на самых нижних уровнях, на самом дне подземелья. Я видел пыточные комнаты, заставленные инструментами для истязаний, которым был бы рад любой дознаватель тёмного Средневековья, тесный дворик для выгула заключённых, накрытый решёткой... Вообще, решётки были везде — на окнах, между этажами… Однако удивительно было не это, а то, что на всю тюрьму я был единственным невольником.
А вот концентрация тюремщиков на один квадратный метр просто зашкаливала. Пони стояли у каждого угла, возле каждой двери, лестницы и окна… Везде! Если бы в тюрьме были унитазы с канализацией, слив которых ведёт в ближайшую реку, то я уверен, что солдат поставили бы и перед ними, чтобы я не смылся.
И так, вертя головой на все триста шестьдесят, меня вывели наружу, где у входа стояла карета, больше напоминавшая железный короб на колёсах и небольшими решётчатыми оконцами, а рядом расположились колесницы и всё было запряженно крылатыми понями. Не сложно было догадаться, что это — мой кортеж.
— Залезай, — повелел командир поней и подкрепил свой приказ тычком копья мне в зад. И всё это под прицелом глаз других солдат, которых вид закованного в цепи бывшего правителя явно приводил в восторг. Теперь я примерно понимаю, что чувствовал Людовик, вроде, Шестнадцатый, когда его вели на гильотину…
Низкородные холопы, забывшие своё место. Никогда не хотел властвовать чужими жизнями, но этот сброд я бы с таким удовольствием лично обезглавил…
Меня затолкали в тюремную карету, к парочке крепких единорогов, которые как-то сразу подрастеряли всю свою браваду, оставшись наедине со мной в замкнутом помещении. А уже минутой позже мы полетели.
Почувствовав что карета оторвалась от земли, я немало прифигел с этого факта и, желая удостовериться в этом, подошёл к окошку. И этих телодвижений оказалось достаточно, чтобы напугать моих сопровождающих, которые забились по углам. Ну… Главное что не будут мешать созерцать здешние красоты.
А посмотреть было на что, тем более с высоты почти птичьего полёта — всё-таки, мы и вправду летели. Летели над хвойными северными лесами, лугами, голубыми реками и виднеющимися вдали снежными горами… Если бы не тюрьма из чёрного камня, конструкция которой выглядела довольно чужеродной и чем-то отсылала на крепость Минас-Моргул, то я бы решил, что никуда не делся из родной Сибири.
Однако любоваться мне предстояло не только красотами дикой природы, но и видами понячьего города, который блестел в лучах заходящего солнца так, что на какой-то миг мне показалось, что он был вымощен из драгоценных камней. Как и дорога, и брусчатка и… даже пони!
Да, когда наша лётная процессия начала снижаться я разглядел, что снующие по улицам лошадки буквально переливаются на свету, словно многогранные рубины, изумруды, алмазы и прочие минералы, которые так любят ювелиры. А ещё барашки… По улицам бегали милые пушистые барашки, которые тоже выглядели так, будто были сделаны из драгоценных камней!
Полёт закончился у, очевидно, дворца, который своей формой напоминал Башню Азади, к которой приделали верхушку средневекового замка с несколькими башенками. Выглядело сей строение из кристалла монолитно и внушительно, так что размышлять о том, кто в нём живёт, мне не пришлось.
Кубическая карета приземлилась прямо на главную дорогу, выполняющую ещё и функцию аэродрома, и покатилась в сторону дворца. На тротуарах начали собираться поняшки, которые вглядывались в решётчатые окна со смесью страха и презрения.
Однако молчал народ недолго и вскоре он начал неодобрительно гудеть, выкрикивая смешанные с проклятиями оскорбления. На какой-то миг я даже почувствовал себя Гитлером, чей главный страх — прокатиться по Москве в клетке на обозрении советского народа — воплотился в жизнь.
Однако пятиминутка ненависти продлилась недолго, ибо карета заехала под своды дворца, где меня от негодующей толпы отделил плотный ряд солдат. Открылась дверь, меня вывели наружу и оперативно загнали в замок, пока разъярённый народ не прорвался к своему истязателю и не сделал с ним всё то, о чём мечтал долгие годы.
Меня привели в столовую. Огромную столовую, в который всё, даже мебель, было сделано из переливающихся великим разнообразием оттенков кристаллов. И глядя на обилие каменистых пород, использованных при строительстве дворца, я только и мог, что удивлённо хлопать глазами и пытаться убедить себя в том, что всё созерцаемое — реально.
И пока я справлялся с удивлением, меня усадили за длинный стол и принялись снимать кляп и цепи.
— Жди, пока не придёт Её Высочество, — распорядился капитан боевых лошадок, который по прибытии в город начал так же поблёскивать и сиять, как и простые пони, и удалился, оставив меня под надзором стражников, стоящих у каждой из дверей и у высоких окон.
Казалось бы в таком роскошном помещении решительно некуда деть глаз, но из-за того, что всё было сделано из этих кристаллов, смотреть было решительно не на что. Всё как-то сливалось и смешивалось друго с другом. Однако, кое-что привлекло моё внимание… Зеркало, висящее на стене. Хоть посмотрю, кого пони так неистово шугаются.
— А ну замри! — тут же среагировали на мой поднятый со стула зад стражники, встав в боевые стойки. — Тебе было велено сидеть на месте!
— Я в зеркало хочу посмотреть. Или что, может снимите его и ко мне поднесёте? — с вызовом спросил я и коняшки расслабились, позволив мне выйти из-за стола. Чёрт, такое чувство, что если бы вместо меня с ними в одном помещении был обвешенный взрывчаткой андроид, то они бы и то чувствовали себя спокойнее.
Впрочем, увидев своё отражение, я понял, почему они так нервничали, ведь Сомбра, мягко говоря, отличался от пухлых, большеглазых и разноцветных, как мармеладки, пони в настолько худшую сторону, что мне даже стало тошно смотреть в зеркало.
Вытянутая худая морда, впалые щёки, буквально окопавшиеся во впадинах болезненных синяков красные глаза, которые одновременно были будто и воспалены, и налиты кровью, с узкими зрачками. Жидкие и какие-то склизкие, словно черви, волосы гривы и хвоста. Единственным достоинством внешности был рог — длинный, острый и чуть загнутый назад, словно кончик алебарды, он был красный, будто раскалённый. И выглядел он угрожающие, в отличии от тех наростов, напоминающие вафельные рожки, которыми могли похвастаться единороги.
Однако даже так этот рог не мог компенсировать ущербное телосложение, которое я прекрасно успел оценить ещё в камере. Но только сейчас я смог разглядеть отсутствие каких-либо знаков на костлявой заднице — в тюрьме я как-то не обратил на это внимание.
— Будто только из Освенцима вышел, — кисло улыбнулся я королевскому отражению, обнажая клыки. И признаюсь честно, от вида скалящего зубы красноглазого костлявого Сомбры меня передёрнуло не то от страха, не от от отвращения перед тем фактом, что теперь это моё тело.
От дальнейшего любования меня отвлёк грохот тяжёлых кристальных дверей, через которые в помещения вцокала Каденс, как всегда причёсаная, как всегда при полном наборе королевских украшений.
— Добрый вечер, Сомбра. Как самочувствие? — осведомилась понька, располагаясь во главе здоровенного стола. — Садись, чего ты там стоишь?
— Собой любуюсь, не видно? Но за беспокойство о моём самочувствии — спасибо. И оно… Никакое, — признался я, присаживаясь за стол так, чтобы между мной и Принцессой было одно свободное место.
— Никакое? — приняла озабоченный вид кобыла. — В каком смысле никакое?
Чёрт, этому пытливому выражению мордашки, этому пристальному взгляду огромных глаз сложно противостоять… Вот сидит передо мной Принцесса, политик, а смотрит она на меня с искренним детским любопытством. Одно только это подкупает быть искренним, но… Я даже не знаю.
— В прямом смысле, никакое. Больше мне нечего сказать.
Каденс такой ответ не понравился, на что она ясно намекнула, понуро опустив ушки.
— А где твой этот… Армор?
— А… Он занят смотром войск и вооружения. Его с нами не будет. А что, ты по нему соскучился? — попыталась в юмор Каденс и улыбнулась, явно довольная своей шуткой.
— То есть тот факт, что он твой, ты отрицать не будешь? — не мог не подловить я Принцессу, но на мой подкол она отреагировала вполне спокойно и пояснила:
— А зачем? Мы же женаты.
— И что… Твоему женатику не страшно супругу отпускать на свидание с другим пони?
— Свидания не проводят при гвардейцах, Сомбра, — хмыкнула в ответ Каденс, недвусмысленно стрельнув глазками в сторону боевых поней.
— Окей, это не свидание. Тогда зачем меня сюда притащили?
— Просто… пообщаться, — с невинной улыбочкой поведала Каденс, хотя я понимал, что это «пообщаться» — лишь кусочек в пазле её истинного замысла.
И пока я пытался его разгадать, Каденс обратила внимание на стоящий перед собой серебряный колокольчик, который очевидно был для вызова слуг. Я думал, что Принцесса позвякает в него, взяв в зубы или в копыта, но внезапно его окружило нежно-голубоватое сияние, какое овеяло и рог Каденс, и он сам поднялся в воздух, принявшись неистово трезвонить.
Афигеть… Всё-таки в мире говорящих лошадок нашлось место магии. И ведь магичить, судя по всему, могут только пони, которым повезло родиться единорогами или крылорогами. Интересно, я-то могу приобщиться к таинству волшебства, или постигшая Сомбру кара Кристального сердца оказалась настолько суровой, что его лишили возможности колдовать?
Вопрос любопытный, но поразмыслить над ним не дала парочка вошедших в столовую единорожек, вокруг которых парило множество подносов с едой, которые весьма скоро начали занимать своё место на столе. И от обилия предлагаемой к трапезе еды у меня начали разбегаться глаза.
Салатики, супы, тортики, кексики, пирожные, каши… Что это за уни-гастрономическое меню? А главное — для кого столько еды? На двоих явно многовато.
А, и ещё — а мне как есть прикажете при неумении магичить?
Каденс остановила свой выбор на супе из каких-то ягод и салате из цветов, а я же решительно не знал, чем из предложенного удобрять желудок, несмотря на то, что от той смеси запахов, что витала над столом, его буквально сводило.
— Не стесняйся, Сомбра, ешь, — ласково подначила Каденс, словно бедного родственника. — Я советую тебе начать с чего-нибудь лёгкого. Суп с вишней и хризантемами будет неплохим выбором.
— Спасибо, конечно, за совет, но меня больше интересует, на кой так много еды? Ты меня на убой, что ли, откармливаешь?
— Нет, просто… Я не знаю, что ты ешь, так что попросила приготовить всего понемногу. И к тому же к нам кое-кто присоединиться.
— Ну и где этот «кое-кто»?
— Не этот, а эта. Ты её знал, когда-то… Последний раз вы виделись тысячу лет назад, так что мне даже интересно, что вы скажите друг другу спустя столько лет.
Я… искренне надеюсь, что Каденс гиперболизирует для красоты слова потому, что если я попал не просто в свергнутого деспота, а в свергнутого тысячелетнего деспота… А если уж мне предстоит встреча с существом прожившим не меньше Сомбры и затаившим на него древние обиды...
Если ещё несколькими секундами ранее я чувствовал себя более-менее непринуждённо, то после слов Каденс мне стало не по себе. Я не побоялся бы предстать перед судом за все свои преступление и дерзко послать и судьё, и прокурора, и всех остальных нахер, но вот встреча с тысячелетним существом… Это натурально пугало.
И пока я пытался справиться с накатившим страхом, двери столовой заскрипели, загрохотали и внутрь, с прелестнейшей улыбкой на вытянутой мордашке, шагнула крылорогая белая лошадь. Именно лошадь, потому что габариты у этого существа были соответствующие и те же гвардейцы у дверей очень сильно уступали ей в размерах.
Однако вошедшая особа впечатляла отнюдь не своими размерами, не знаком солнца на заднице, и даже не чудо-гривой и хвостом, которые эффектно, но беспричинно, колыхались, а тем фактом, что я узнал её…
Селестия! Мерзкая Принцесса Эквестрии!
Это имя молнией пронеслось промеж долей мозга, пронзив голову острой болью, которая определённо заставила бы меня согнуться, если бы я не подпёр подбородок копытом. И глядя на поблёскивающие многоцветные волосы, на переливающиеся всеми оттенками фиолетового выразительные глаза, я что-то… вспоминал? Да… Вспоминал поле брани, вспышки заклинаний, лязг металла, а ещё… Причудливые виды королевских садов в ночи, шелест листвы, ароматы цветов и трель сверчков… И женский голос, который своими словами пронзал сердце, словно стрелы:
— Мы все чего-то хотим, Сомбра, но ты желаешь того, что тебе не принадлежит, не может принадлежать и не будет. Как бы сильно ты этого не хотел.
— Прошу прощения за то, что задержалась, — с виноватой улыбкой изрекла лошадь, грациозной походкой приближаясь к столу.
— Всё нормально, тётушка. Мы с Сомброй только нагуливаем аппетит, — посмеялась в ответ Каденс, услужливо ставя перед новоприбывшей тарелку с внушительным клубничным тортом, на что та ответила благодарным взглядом… который секундой позже она переключила на меня.
— Хоть мы и расстались врагами, но… я по-своему рада видеть тебя спустя столько лет, Сомбра, — изрекла лошадь, внимательно смотря на меня, так что я почувствовал себя зверем, поведение которого тщательно изучают.
— Я тоже рад тебя видеть, — прокряхтел я, прилагая максимум усилий, чтобы не выдать внезапно надломившую меня головную боль, из-за которой всё начало меркнуть перед глазами.
— Так странно встретиться спустя десяток веков… Такой большой разрыв между событиями тех лет и нынешними, что кажется, будто мы виделись совсем в другой жизни, — сказала Селестия, при помощи золотистого сияния магии поднимая вилку с ножичком, которые принялись ловко расчленять кондитерское лакомство на кусочки. — Или не виделись вовсе, а то что было — всего лишь очень давний сон.
— Издержки бессмертия, чего ты хочешь? — хмыкнул я в ответ, чувствуя, как внезапная мигрень идёт на убыль.
— Издержки бессмертия, которые свойственны лишь аликорнам, — изрекла Селестия и так выразительно посмотрела на меня, что я сразу понял, что эти слова — даже не камень, а целый булыжник в огород Сомбры. Намёк на то, что ненавистный король не должен был прожить так долго?
— Что уж тут поделать… — пожал я плечами и притянул к себе тарелку, на которой лежало нечто вроде запеканки, политой каким-то сиропом. — А теперь… Всем приятного.
Селестия поняла, что я не хочу разговаривать, и ответила аналогичным пожеланием, взявшись за торт. Каденс тоже приступила к трапезе. Кобылы усердно делали вид, что едят, но я чувствовал на себе их изучающие взгляды, которые они бросали на меня из под прикрытия пушистых ресничек… Даже есть перехотелось. Но я преодолел себя и взялся-таки за запеканку под неоднозначные взоры кобыл.
— Итак, Сомбра, — многозначительно проронила Селестия, когда с основной и самой насыщенной частью ужина было покончено и настало время ленивого пожёвывания всяких лёгких закусок и попивания чая, — вот ты сидишь здесь, лишённый былого могущества, со множеством грехов и преступлений за крупом, за которые тебе хочет воздать по заслугам целая страна. Да и мне есть, что тебе предъявить за события тысячелетней давности… Что ты будешь делать в такой ситуации?
Я не знаю, как бы отвечал на моём месте Сомбра, но в чём я точно уверен, так это в том, что организованная посиделка — завуалированное судебное слушание. Но как его пройти? Как мне ответить за чужие грехи? Как спасти положение Сомбры, которое безнадёжнее, чем у Геринга на Нюрнбергском процессе?
Оказаться за решёткой я совсем не хотел, но именно это мне и светит вне зависимости от того, как я отвечу. Но что я точно хотел, так это жить. Даже тогда, вытанцовывая своё предсмертное па, я хотел жить… Жить так, как я хочу, а не как продиктуют обстоятельства и решит суд.
Скорее всего, это заседание я проиграю, но это не значит, что не нужно пытаться затащить его.
— А что можно сделать, Селестия? Покаяться и продемонстрировать, как я сожалею о всём том, что натворил? Слова всё равно не исправляют содеянного.
— Есть такие поступки, которые не искупят никакие слова, — назидательно изрекла Селестия, выбирая среди блюд на столе тарелочку с печеньками и двигая её к себе. — Но вот ты сейчас… Оглядываясь назад, ты можешь объяснить причину своих злодеяний? Можешь заставить меня поверить в то, что у тебя был веский повод творить всё это?
— А то, что я скажу, будет иметь значение? Меня окружают пони, которых я тем или иным образом успел обидеть. Тут хоть кто-нибудь не заинтересован в том, чтобы бросать меня в Тартар?
— Да, я, — вдруг сказала Каденс, смотря на меня таким проникновенным взглядом, от которого мне аж стало стыдно за то, что я не подумал о том, что у неё могут быть самые светлые намерения, когда она первая, кто должен загнобить Сомбру всеми возможными способами. — Ты должен понести наказание, но я не сторонница тех мер, которых требуют пони. Брошу я тебя в Тартар или заточу в темницу до конца твоих дней, или как-то иначе причиню тебе вред… И что это даст?
— Ха, справедливость, само собой.
— Нет… — Каденс качнула разноцветной гривой. — Соотнести меру причинённых тобой страданий с теми, на которые я обреку тебя, не очень-то походит на справедливость. То, что ты натворил, никуда не денется, а ты… просто будешь ещё одним пони, которому причинят боль.
— Боль, которую оценят миллионы других пони.
— Оценят. Но такое примитивное понимание справедливости — не выход.
— А какой тогда выход? — на вопрос Каденс не ответила, лишь поджала губы. Святая ты пони, Каденс, которая либо безнадёжно застряла в детстве и не понимает, что к чему в этом мире, либо как коммунистка, верящая в светлое общество будущего, которое не можешь ни объяснить, ни построить.
— А вот это ты нам скажи, Сомбра, — вдруг вставила слово Селестия. — Что бы ты сделал на нашем месте с таким как ты?
Подобный вопрос был подобен хорошему удару под дых. Есть вариант включить клоуна и ответить «понял бы и простил», но подобная реплика только закопает меня. А ведь и Селестия, и Каденс внимательно смотрят и ждут, что я скажу.
Что бы я сделал на их месте с таким как я… С таким как Сомбра… Как Сомбра… А какой он был?
— Селестия, каким я был тысячу лет назад? Каким ты меня запомнила? — решил я ударить по собеседнице встречным вопросом, бросившим на её белую мордашку тень задумчивости. Каденс также не осталась безучастной и выжидающе посмотрела на тётку.
— Таким, какой ты есть сейчас. И другим. Когда-то я знала тебя, как совершенно другого пони, который заботился о своих подданных, но затем ты канул во мрак и… — Селестия сжала губы. — Удивительно, как поддавшиеся ему пони перестают походить на самих себя. Тебе тогда даже тёмной магии не нужно было, чтобы стать своим собственным кривым отражением. А уж когда ты прибег и к ней, от тебя былого и вовсе ничего не осталось.
Я вдруг почувствовал, как подо мной разверзлась чёрная дыра какого-то необъяснимого ужаса. Слышать всю эту таинственную фэнтезийную хрень было бы интересно в фильмах или в игре, но не вживую, когда речь идёт о том, в чьём теле я живу. Что мне делать с услышанным? Как на всё это реагировать? Селестия говорит туманно только потому, что рядом есть лишние уши. Веди мы беседу с глазу на глаз, что бы она тогда сказала?
— И вспоминая об этом, мне хочется спросить, — Селестия задумчиво сложила копыта передних ног вместе. — что тебя подтолкнуло к этому? Соблазны тёмной магии? Какие-то чары? Или ты просто поддался тем порокам и недостаткам, которые были в твоём сердце? Или… Это твое истинное лицо, которое ты прятал за маской доброго и отзывчивого правителя?
Самое время было внезапной вспышке осознания ударить мне в голову, как при появлении Селестии, и что-нибудь мне подсказать. Но этого не не случилось и всё, что я мог, так это сидеть и обливаться холодным потом под испытывающими взглядами двух кобыл, которые были намерены вырвать из меня ответ.
Я не могу больше продолжать этот разговор и разыгрывать из себя того, кем я не являюсь. Не в силах смотреть в глаза ни Селестии, ни Каденс, я отвернулся к огромному окну, за которым уже был вечер. Невероятно яркий и чудесный, благодаря просто гигантской светящейся луне и целому рою звёзд на полотне чёрного неба. И это было невероятное зрелище.
Вот звёзды, где-то среди них Солнце, вокруг которого крутится Земля, на которой люди до сих пор гадают, есть ли во Вселенной другие планеты, где возможна жизнь. Стоило умереть, чтобы узнать ответ на этот извечный вопрос. Хотя может быть, души других людей так же после смерти попали либо в этот мир цветных лошадок, либо в какой-нибудь другой, и я не первый такой…
Души… Душа… Магия… Тёмная магия… Переселение душ… Кажется я знаю, как совершить свой попаданческий coming out.
— Скажите, что вы знаете о магии, которая позволяет управлять душами?
Отвечать вызвалась помрачневшая Селестия:
— Почему-то я всегда была уверена, что ты практиковал её. Иначе бы ты о ней не заговорил.
— Наверное. Но ты не ответила на мой вопрос.
— Души… Очень необычное явление, которое очень сложно объяснить и ещё сложнее познать, — начала Селестия, сделав глоток уже остывшего чая. — Потому что они принадлежат совершенно иному плану, такому, куда не стоит проникать существам из плоти и крови.
— Почему это? — с искренним любопытством спросил я и захрустел печенькой. Чувствую, говорить она будет долго. Каденс, о присутствии которой я почти забыл, громко хлюпнула чаем.
— Потому что пони ещё не доросли до того, чтобы постигать иные пласты бытия, тем более, когда они ещё не освоили тот, в котором живут сами. Подобная самоуверенность чревата печальными последствиями. А уж использовать души в своих целях… — Селестия покачала головой. — Подобная участь хуже рабства. От оков и жизни, которая превратилась в муку, может избавить смерть, но что может быть спасением для подчинёных душ? И что происходит с ними, когда их используют? На эти вопросы ты можешь ответить, Сомбра?
— Нет, потому что у меня есть ещё парочка своих вопросов, — неуверенно сглотнул я, чувствуя как под потемневшим взглядом Селестии и хмурым взором Каденс по спине начинают струиться холодные капельки пота. — Представьте себе, что в наш мир попала чужая душа из другого мира. Очень далёкого и непохожего на наш. Она заняла тело другого пони и начала жить новой жизнью. Насколько… естественным вам это кажется?
— Настолько же естественным, как зелёное небо и голубая трава, — холодно изрекла Селестия. — Но стоит ли в чём-то винить душу, которая угодила в наш мир? Зависит от обстоятельств, при которых она попала сюда.
— А ещё многое зависит от того, — заговорила Каденс, — что это за душа и как она себя проявляет. Но к чему ты клонишь, Сомбра?
Эх… Раз уж сказал «А», то говори и «Б»...
— Вы можете приказать своим ряженым истуканам выйти? То, что я хочу сказать, не для лишних ушей.
— Можем, — кивнула Каденс. — Но что такого ты хочешь поведать, что ради этого мне нужно отослать стерегущих нашу с тётушкой сохранность верных гвардейцев?
Я демонстративно промолчал, ожидая, пока мою просьбу не удовлетворят, и только когда мы остались наедине, откашлялся и произнёс:
— Видите ли, дело в том, что я… не совсем Сомбра.
Стояла глубокая ночь, однако у Каденс сна не было ни в одном глазу, как и у Селестии, которая вместе с новоиспечённой правительницей вновь заседала в королевском кабинете. Каждая из них была бы рада отправиться в постель и выспаться как следует, но минувший разговор с Сомброй (или теперь уже Артуром) оставил пару аликорнов со смутными чувствами и лихорадочными вопросами, которых после ужина только прибавилось.
— Душа существа из другого мира в теле Сомбры… — тяжело вздохнула Каденс, нервно постукивая копытцами. — Селестия, тебе приходилось иметь дело с чем-то подобным?
— С душами подселенцев из других миров? Удивишься, но нет, — сочувственно вздохнула правительница. — В своё время я многое сделала, чтобы отгородить пони от изучения магических искусств, которые позволяют властвовать над душами, так что… Опыту встреч с подобными случаями просто неоткуда взяться в моей жизни.
— Даже за тысячу лет?
— Даже за тысячу лет, Каденс, как бы безумно это не звучало в моём случае.
— Но… Что насчёт Исхода хаоса?
— Это совсем иной случай, Каденс. Тогда Дискорд перед самым своим свержением открыл множество пространственных разрывов, из которых в Эквестрию хлынули существа из иных миров. Живые существа, а не их души, Каденс.
— Да, разница очевидна… Тех же минотавров, вроде, занесло из какого-то другого измерения.
— Именно так. Но вернёмся к Сомбре. Или Артуру, уже даже не знаю, как его называть. Я не советую тебе верить ему на слово. Если он научился управлять душами, поглощать их и впитывать их знания и опыт, то он наверняка знает что говорить и как вести себя, чтобы выдать себя за этого… Артура.
— Даже если так, Сомбра выбрал весьма неоднозначную персону, которой он решил притвориться, — с сомнением изрекла Каденс. — В любом случае, пытается он нас обмануть, или его телом действительно распоряжается человек, мы вскоре узнаем. К счастью, есть пони, которая легко расставит все точки над «е» и «и».
— И что бы мы без неё делали? — тепло улыбнулась Селестия и вдруг бросила внимательный взгляд в сторону окна позади Каденс. — Кстати, она уже прилетела.
Молодая правительница побледнела и, будто боясь того, что увидит, посмотрела в ту сторону, куда глядела Селестия. Там, среди ночных звёзд и облаков, она разглядела целую вереницу мчащихся по воздуху карет, запряжённых фестралами и сопровождаемую целым полком рыцарей, закованных в посеребрённую броню. И во главе процессии летел облачённый в синию мантию знаменосец, над головой которого развевался тёмно-фиолетовый флаг с переливающимся серебристым полумесяцем, в котором будто дремал свернувшийся клубочком чёрный аликорн.
Однако из всего этого воздушного кортежа внимание Каденс привлекла только одна карета, за которой следовали все остальные. Она была самой большой и украшали её серебристые узоры и многочисленные изумруды. И глядя на неё, Принцесса начала обречённо сокрушаться:
— Почему она прилетела именно сейчас? Почему хотя бы не завтра?
— Ну… Принцесса ночных пони прибыла со своей свитой с наступлением ночи, логично же, — хохотнула Селестия. — Пошли, а то она ещё обидится, что мы не встретили её подобающим образом. И скажет, что ты её не любишь, хи-хи.
Каденс испустила мученический вздох. После насыщенного политической и бюрократической волокитой дня, после разговора не то с Сомброй, не то с живущим в его теле существом из иного мира, всё, чего она хотела, так это забыться и заснуть в объятиях любимого супруга. Но, видимо, судьба решила, что хватит баловать Каденс, раз уж в столь поздний час в Кристальную империю прибыла пони, которую она боялась даже сильнее Сомбры.
Покидая кабинет и направляясь к выходу из замка в обществе весело цокающей Селестии, Каденс вспоминала детство, а именно — науки, которые она познавала под патронажем старших аликорнов. Самыми нелюбимыми были искусство, культура, ментальная магия, военная стратегия и история. На них тогда ещё маленькая Принцесса любви шла, как на суд, а покидала их с такой радостью, какую не испытали бы даже узники Тартара, если бы их выпустили на свободу.
И пусть сейчас Каденс была взрослой пони, а за ней закрепился титул правительницы Кристальной империи, выходя на улицу и вставая перед роскошной каретой она вновь испытала те робость и неуверенность, какие преследовали её когда она шла на нелюбимые уроки.
Дверь кареты отворилась и Принцессе во своей пугающей красе предстал кошмар её детства.
Он смотрел на неё бирюзовыми очами с узким зрачком, со скупой ухмылкой на чёрной морде, овеянный блеском серебряных королевских регалий и окружённый сиянием волшебной тёмно-фиолетовой гривы, в которой перемигивались звёзды, складывающиеся в созвездия.
— Доброй ночи тебе, племянница, — взяв величественную ноту, изрекла пони, выходя из кареты и распахивая широкие перепончатые крылья. — И тебе тоже, Селестия.
— И тебе доброй ночи, тётушка Найтмер Мун.