Сквозь тысячелетия: Аликорн ночи
IV. Когда явь - не сон
— Дискорд их всех задери… Как я умудрился ввязаться во всё это? — бубнил себе под нос Сплеш, бредя через лабиринт в Королевских садах, исследование которого не вызывало такого же восхищения, какое фестрал питал к нему, созерцая его со стороны. Всё-таки мало было удовольствия в том, чтобы ходить по извилистым проходам в попытках найти выход.
Ноги молодого гвардейца на ходу заплетались узлом, под черепом кружилась целая стайка дракончиков, закручивая мир вокруг в полупьяном вихре. Перед глазами вспыхивали и гасли хмельные искорки, а во рту осел привкус выпивки. И несмотря на всё это, Сплеш упрямо брёл вперёд сквозь загустевшие тени ночи, позволяя себе всё сильнее и сильнее теряться в переплетении лабиринта, в котором он бы вообще не оказался, если бы не одно «но» — посвяты.
Как оказалось, ритуал приобщения к гвардейскому стану проводят только после того, как новобранцы получают первое жалованье. И столь знаменательное как раз случилось пару дней назад, незадолго до выходных.
Вышедшие на отдых и уже готовившиеся обмывать зарплату новички оказались застигнуты врасплох тем, что старшие товарищи уже спланировали им гулянку в казарме, стены которой должны были засвидетельствовать первую попойку свежей крови — такова была традиция. На столах были расположены бутылки с хмельными зельями и тарелки с различными кушаньями, которые вышли прямиком из королевских кухонь, и ни виновники торжества, ни те, кто его устроил, даже помыслить не могли о том, что от всего этого можно отказаться. Даже сторонящийся компаний Файр Сплеш соблазнился, но только потому, что был не против поесть нахаляву.
Загремели стаканы, забряцали ложки с вилками и казарма наполнилась оживлёнными голосами, время от времени заходившихся смехом. Когда градус веселья и пьянства чуть повысился, к торжеству присоединились принцессы Селестия и Луна. Именно принцессы, а не Принцессы — всё-таки сложно было спутать истинных аликорнов с теми, кто лишь подражал им. Пусть изображавшие Их Высочеств две ночные пегаски и перекрасили шёрстку с волосами под стать правительницам, нарисовали на крупах соответсвующие знаки отличия и надели бутафорские рожки, от подлинных их не отличить нельзя было даже под шафе. Однако многие оценили такой номер и отнеслись к “королевским особам” с заигрывающим почтением.
Вскоре после прибытия принцесс, началось потешное принесение клятв королевским крупам, в котором подвыпившие пони охотно принялись участие, пусть и не все. Среди оных был и Файр Сплеш, со стороны наблюдавшей это дурачество и гадавший над тем, как бы отреагировали Их Высочества, если бы узнали о подобном развлечении у ночной гвардии. Он также полагал, что вскоре после этого вечеринка подойдёт к концу и может готовиться ко свиданию с постелью, но нет… Внезапно виновников торжества подрядили отправиться в лабиринт Королевского сада и пройти испытание — найти спрятанные в самом его конце личные диадемы принцесс. Наградой же за это, помимо чести и хвалы, будут поцелуи от двух фестралок, а, может быть, и не только поцелуи…
Сплешу-то подобные заверения были неинтересны, однако другие новобранцы-жеребцы, которым только дай в молодую пору сойтись с кобылкой посимпатичнее, испытали куда больший восторг. Впрочем, им такая награда казалась вполне достойной за петляние по запутанным ходам лабиринта на заплетающихся ногах. Всё-таки диадемы здесь выступали чем-то финишной черты. На приз в виде внимания принцесс могли рассчитывать и молодые гвардейки, но тех было меньшинство, да и привлекали их больше товарищи мужского полу.
И так предаваясь воспоминаниям и борясь с воздействием выпивки, рыжий жеребец брёл через лабиринт, в котором он уже успел оставить не один десяток меток, помогающих ему не потеряться в бесчисленном множестве поворотов и тупиков. Единственное, что могло его отвлечь — так это встречавшие время от времени собратья по ратному долгу, которые были в куда худшем состоянии рассудка. Кто-то всё ещё заставлял себя копылять навстречу заветной награде, а кто-то уже лежал на холодной земле, обнимаясь с собственными копытами.
Гадая, сколько ещё предстоит скитаться, Файр Сплеш вдруг почувствовал ласковые прикосновения сквознячка к своей морде и аромат ночи, смешавшийся с запахом воды фонтана, звенящей где-то впереди. Выход был совсем рядом. И жеребец не ошибся в своём предположении, уже через несколько поворотов покинув лабиринт.
Стройное и фигуристое тело обдало дыханием бодрящей прохлады, которое окончательно развеяло овеявшие разум чары алкоголя. Фестрал до такой степени был рад тому, что весь этот бред с испытаниями посвящения закончился, что не сразу заметил за небольшим фонтаном ту, кто являет собой чистое воплощение ночи, затмевая собой даже Принцессу Луну. Ту, кто с недавних пор стала его знойным мороком — чёрную кобылицу. Её блестящую агатом шёрстку, фиолетовую гриву, из чёлки которой выступал необычайно длинный и острый рог, чуть вытянутую острую мордочку и бирюзу глаз, в тоскливом выражении обращённые к воде в фонтане, он узнал бы из тысячи.
Сплеш неуверенно замер на месте, боясь лишний раз вздохнуть. Не было ещё кобыл, которые заставили бы его сердце трепетать, словно у влюбчивого жеребчика, так почему же это получалось у этой незнакомки, которая ещё даже взглядом его не удостоила?
И вот оно то самое время, в которое надо бы воспользоваться случаем и заговорить с ней, но слова внезапно забылись, а язык присох к гортани, так что Файр Сплеш мог только наблюдать за ней. Да и в такой миг казалось святотатством пытаться привлечь её внимание. Вдруг она развеется, как прекрасный сон, который приходит так же внезапно, как и исчезает?
«И тем не менее, что-то нужно делать. Я не могу стоять тут вечно», — решительно подумал Сплеш и мотнул головой, сбрасывая навет очарования и одной лишь силой воли заставив себя посмотреть на кобылицу перед собой не как на чудесное видение, а как на обычную пони, каких миллионы по всей Эквестрии.
— Доброй ночи, миледи, — севшим от волнения голосом проскрипел Сплеш, подходя ближе.
Кобылица вздрогнула, взметнув ушки кверху, и исподлобья посмотрела на нарушителя своего уединения. И если у Сплеша оставались крупицы уверенности, то они очень быстро испарились, стоило бирюзовым глазам, рассечённых узким зрачком, обратиться к нему. Холодное выражение во взгляде, полное высокомерного пренебрежения, подействовали на гвардейца промораживающе, как ведро ледяной воды.
— Пфф… — ещё секундой ранее казавшиеся прелестными черты лица исказились гримассой надменного презрения. — От вас, смертных, здесь уже не продохнуть, — зашипела незнакомка, ощерив острые клыки, и поднялась во всю свою величавую стать, во всю ширь расправив широкие крылья, от взмаха которых по округе прокатилась волна холодного воздуха. И непонятно было, то ли она парализовала молодого пегаса, то ли ледяной страх, заструившийся по его жилам вместе с кровью.
«Аликорн, прямо как Их Высочества… Третий аликорн…» — билась колоколом мысль в испуганной голове пони, невольно отступившего от кобылицы, которая более не казалась ему такой желанной, какой она была всего несколько секунд назад.
А меж тем её глаза неотрывно наблюдали за каждым движением Сплеша, а само её тело напряглось, определяя рельефный изгиб каждого мускула, из которых складывалась утончённая могучесть её фигуры, совсем не плюшевой и не округлой, как у большинства кобылок. Фестрал понял, что новообнаруженный аликорн готовится к прыжку.
Гвардеец напрягся, готовясь в любой момент юркнуть в лабиринт позади и потеряться среди запутанных проходов, но надобности в бегстве не оказалось, ведь аликорн сама резко развернулась и, пробежав некоторое расстояние, оттолкнулась от земли. С силой взмахнув крыльями, она резко набрала высоту и растворилась во мраке ночи. Растворилась так, как полагается миражу, но ускакавшее в галоп от испуга сердце, струящийся по телу холодный пот и до сих пор ощущающаяся на лице пощёчина от волны холодного воздуха опровергали это. Чёрная кобылица с бирюзовыми очами, обернувшаяся грозной аликорницей, оказалась столь же реальна, сколь и лежавшие перед тихо журчащим фонтаном диадемы и сияющая белизной луна на небосводе, которая наблюдала эту сцену многоглазием кратеров на своей поверхности.
И если она осталась довольна увиденным, то Сплеш, покидая королевский сад уже на своих двоих и с диадемами, был крайне озадачен и зрелищем, и зародившимся в голове вопросом — кто такая третий аликорн?
Фестрал всегда подозревал, что у Солнцелунного дворца есть свои секреты. Он прятал их за закрытыми дверями, картинами, гобеленами и в тех участках замка, в которые были вхожи только Принцессы. И оказавшись посвящённым в одну из них, рыжеволосый сын ночи очень долго не мог справиться с каким-то по-своему интересным чувством, которое знакомо каждому, кому повезло овладеть запретным знанием, не предназначенному для лишних умов.
Всячески осмысляя и наращивая вокруг третьего аликорна разные теории, Сплеш ушёл в себя сильнее, чем обычно, из-за чего окружавшие его пони превратились в каких-то фоновых персонажей остросюжетной пьесы, которые были нужны лишь для того, чтобы наполнить представление большими красками живости.
«Кто она такая? Откуда она взялась? Почему её существование замалчивают? А его определённо замалчивают, ведь иначе о ней уже бы знала вся Эквестрия. Хм… Может ли она быть дочерью Принцессы Луны? Хотя… Разве в таком случае о ней не объявили бы на всё королевство? Ох, смилуйся надо мной Аликорн ночи! Чем дольше об этом думаю, тем больше вопросов появляется», — терзался рассуждениями Сплеш, лёжа на своей койке в казарме и тщательно пытаясь заснуть, но тайна существования третьего аликорна завлекала его всё сильнее и сильнее.
Делить её он ни с кем не собирался, понимая, что обрушит на себя скептические насмешки. Увидеть неизвестного аликорна ночью, в самом сердце дворцового комплекса, да ещё и в день посвят, под действием хмельного зелья… И хоть Сплеш держал внезапное открытие при себе, точно по воле оказии угодившее к нему сокровище, он чувствовал, что молчание не позволит ему приблизиться к разгадке. Возможно если держать уши востро, а глаза — распахнутыми пошире, то удастся что-нибудь узнать.
Взятый на вооружение новый принцип не подвёл Сплеша и он начал всё чаще замечать, что в гвардейском стане витает некоторая напряжённость, особенно среди тех, кто состоял на службе не один год. Иные из старших старались порой держаться подальше от остальных пони, тихо о чём-то переговариваясь с крайне озабоченным видом. И такие нервные скрытные гвардейцы, как отметил для себя Сплеш, служили исключительно с такими же, как они сами. Они не разу не ходили в патруль с кем-либо другим, в то время как остальные успевали как минимум раз в месяц поменять напарника.
Особенно наглядные метаморфозы произошли с Браймстоуном (или как его там?). Обычно улыбчивый, насмешливый и охочий до разговоров, он сделался вялым, нервным. Раньше в столовой он больше уделял внимания разговорам, чем еде, но с недавнего времени всё переменилось.
От вас, смертных, здесь уже не продохнуть…
«Хм… А может ли быть так, что некоторых из гвардейцев назначают к третьем аликорну?» — предположил про себя как-то Сплеш за завтраком, задумчиво помешивая ложкой суп и глядя на Брайвстоуна и понимая, что собственную догадку нужно как-то постараться проверить.
Удержать сознание на плаву и не позволить ему кануть в пучину грёз оказалось испытанием похлеще того же патруля или стояния на посту. Мягкая подушка и тёплое одеяло испытывали Сплеша своей приятностью ничуть не хуже тех же выпускных экзаменов, но он выстоял и дождался таки того момента, когда его товарищи заснут, а затем выбрался из солдатских спален и беззвучной тенью направился к выходу из казарм, держа путь к одной укромной каморке, где старшие гвардейцы порой собирались за распитием бутылочки сидра и партейки в карты. И Блайтстоун был среди этих любителей послеотбойных посиделок.
«Надеюсь, хоть пару стоящих слов услышу. Под бухлом пони становятся необычайно болтливыми», — воздал толику надежд своим ожиданиям Сплеш, подкрадывшись к двери и прикладываясь к ней ухом. Было позднее утро, дневные обитатели замка вскоре должны были проснуться, а заседевшиеся сотоварищи — вернуться в казарму. Есть время погреть уши.
По ту сторону двери различалась типичная симфония, которая сопровождает каждую увеселительную посиделку — смех, звон стаканов и повышенные в хмельном угаре голоса, среди которых явно узнавался тот, что принадлежит Брайтстону. Пока что признаков, обещавших того, что занавесу тайны третьего аликорна приподнимут не было.
«Ночь любит терпеливых. Подожду», — рассудил фестрал и, устроив пегой круп на полу и преисполнившись терпением, приготовившись внимать.
За последующие минуты Сплеш успел узнать о старших сослуживцев больше, чем рассчитывал. Кто с кем спит, у кого какие семейные проблемы, какие чувства они испытывают находясь вдали от дома… Всё, что ему не полагалось знать, как не входящему в этот круг кутёжников. Однако Сплеш пренебрегал всем тем, что ему довелось выслушать, так как среди этого не было того, что ему нужно.
Казалось, что старшие товарищи будут предаваться веселью до самого вечера, но вот шум застолья начал затихать, что могло означать только одно — посиделка подходит к концу. Сплеш уже начал морально готовится к тому, что это утро оставит его ни с чем, но…
— Да уж… Хорошо хоть, что капитан даёт нам поблажки за то, что мы служим этой пегарожихе.
— Не говори. Столько терпеть эту ненормальную… Хоть жалование повышенное платят.
Уже тоскливо приложившийся щекой к двери фестрал оживлённо взметнул уши-кисточки кверху, уловив обостряющие слух и внимание слова-маяки. «Она», «сумасшедшая», «ненормальная»… Как только не именовали свою истязательницу гвардейцы, лишь бы избежать упоминания имени, словно опасаясь, что та, кто его носит, откликнется на него и примчится в сей же час, чтобы продолжить свои издевательства. Прежде в глазах Сплеш такая конспирология смотрелась нелепо, но сейчас — раздражающе.
— Лично я вот не уверена, что хочу больше её терпеть. Подумываю подать прошения Их Высочествам об отказе от своих обязанностей.
— Только не говори, что из-за этой психопатки ты решила уйти со службы, — послышался голос Брайдстоуна, который, видимо, переживал за собеседницу больше неё самой.
— Да я не со службы хочу уйти, а конкретно от неё. А то чувствую, что если и дальше позволю её над собой издеваться, то я точно с ума сойду.
— Думаешь, Их Высочества одобрят это?
— Они добры и милостивы, так что думаю, что одобрят… Да и они наверняка прекрасно знают о том, как к нам относятся, так что пойдут навстречу.
— Ну знаешь… Рано или поздно терпеливые гвардейцы могут закончиться и тогда уже они точно не будут столь отзывчивы.
— Это точно… А таких дураков, которые согласились бы охранять эту козлохвостую, днём с огнём не сыщешь. Ладно, давайте сворачиваться, и так уже засиделись.
— И правда… А то если завтра помятые выйдем на службу, да ещё и с запахом от выпивки, то она вообще залягает.
Едва только участники позднего банкета заикнулись о том, чтобы свернуть свою поляну, как Сплеш пришёл в движение и осторожно покинул насиженное место у двери, поспешив вернуться в казармы. Там он сразу же юркнул в объятия постели и в приступе возбуждения обнялся с подушкой, крайне довольный тем, что ему довелось услышать. Третий аликорн есть, он живёт здесь, в Замке солнца и луны, прямо под крыльями у сестёр-Диархов. А теперь возникает иной вопрос — как бы к нему подобраться?
Подслушивание у дверей каморки в поздний час оказалось лишь порогом тех нарушений, на которые отважился Сплеш в погоне за тайной третьего аликорна, и он уверено перешагнул через него в ту ночь, когда у него был выходной. Вместо того, чтобы отдыхать или развлекать в городе, он решил заняться исследованиями тех частей Солнцелунного дворца, куда новобранцам вход был закрыт.
Дождавшись, пока одна часть товарищей уйдёт веселиться в город, а другая начнёт заступать на посты, Сплеш принялся претворять свой план в жизнь рискуя и своей честью, и перспективной службой в гвардии.
Обдумывая свою авантюру, он спрашивал себя, а нужно ли ему всё это? Может просто унять уже зуд любопытства да всецело посвятить себя защите Принцесс? Однако вспыхивающий во мраке памяти взгляд бирюзовых очей, нашёптывающий одни и те же слова, манящий голос, и всё… Сомнения развеивались, а молодой фестрал самозабвенно нёс себя навстречу неприятностям.
Вот и сейчас под диктовку своего зова он вышел в коридор, соединяющий собой и казармы, и столовую, и нужник. Последний то и нужен был Сплешу. Он занял его, а после выбрался наружу через небольшое окно, нужное лишь для притока свежего воздуха. Затем же, стараясь держаться укромных мест, начал перемещаться короткими перелётами вдоль внешних стен дворца, подбираясь всё ближе и ближе к королевскому саду, откуда проще было проникнуть в закрытые для многих дворцовые помещения.
Ты отличаешься от других пони, мой лунный светик. Спокойный, вдумчивый… Путешествия с сиром Райзором пойдёт тебе на пользу.
«Прости, мама, но сын у тебя не настолько умный, как ты думаешь», — с нотками сожаления проговорил про себя Сплеш, перелетая с одного карниза на другой и время от времени замирая возле украшавших их изящных горгулий, избегая внимания совершающих пролёты над дворцом ночных гвардейцев.
Будучи их сородичем, Файр Сплеш знал, сколь хорошо они зрят сквозь тени, но, будучи их сослуживцем, он так же ведал, где от них можно было спрятаться. И таким образом быстро перебираясь от одного укрытия до другого, молодой фестрал незаметно добрался до сада. Оттуда он скоро перелетел к тому месту, где увидел третьего аликорна, но никого там не обнаружил. Запоздало ему подумалось, что вряд ли она после того случая рискнёт прийти сюда ещё раз, но испытать удачу очень уж хотелось. И тем не менее, Файр Сплеш заметно разочаровался. И именно она вынудила его крепко призадуматься — может вернуться, пока всё это не зашло слишком далеко?
«Да ни за что! Я всё равно не уймусь, пока не пойму, что к чему», — рассудил Сплеш и бросил взгляд в сторону башен замка. Патрульные заходили на очередной виток и дождавшись, пока они не пролетят подальше, фестрал, вновь устремился в воздух.
На сей раз ему удалось добраться до той беседки, в которой он впервые увидел неизвестного аликорна. Под её крышей Сплеш решил перевести дух, успокоить сорвавшееся в галоп сердце, вытереть выступивший на спине и шее холодный пот. Всё это необходимо было сделать, прежде чем проникнуть в те помещения замка, в которые ему, как младшему гвардейцу, вход был закрыт.
Он знал, какие двери ведут туда. Сплеш часто проходил мимо них во время патрулей. И он примерно предполагал, через какие окна в запретные помещения можно пробраться незамеченным Хорошие, что замок обслуживался сменой ночных пони и иногда окна открывали для проветривания. И, на счастье, одно из них было как раз открыто.
— Ну, понеслась… — вздохнул Сплеш и резко взлетел, в одном полупрыжке стремясь попасть в то самое окно.
Удачно! Ставни мелькнули перед глазами, но фестрал не задел раму ни единым волоском.
Ему потребовались все навыки, чтобы перегруппироваться в полёте и, замедлив движение, с кошачьей осторожностью приземлиться на мраморный пол запретного для него коридора.
В полумраке ночи, который пытались разогнать пляшущие на свечах огни, насвистывали сквозняки, колыхая прозрачные шторы, а висевшие вдоль стен портреты отметившихся в истории Эквестрии важных пони взирали на позднего вторженца с мрачным укором.
Кто они такие? За какие заслуги удостоились того, чтобы их изображениями украсили стены кантерлотской цитадели? В чём вообще кроется прелесть того, чтобы обладать картиной себя любимого и любоваться ею? Размышления над этими вопросами могли всецело затянуть всё внимание пегого летуна, но сейчас было не время и не место.
Кругом хрустальная тишина ночи, которую страшно было нарушить, а за запертыми дверями фестрала ждала коварная неизвестность. Хоть он и был уверен в себе, он не мог отделаться от ощущения, что к разгадке тайны третьего аликорна его может привести только удача. А она крайне изменчива в своей милости…
Изменчива, но к рыжему летуну этой ночью явно благоволила. В противном случае, у него бы не получилось исследовать закрытое крыло дворца на протяжении получаса, не тревожа бдительности часовых.
Оные уже не раз встречались на пути Сплеша, но каждый раз тому удавалось избегать их, находя укрытие в густых тенях. Судя по тому, что ему встречались исключительно дневные пони, он угодил в то крыло дворца, которое принадлежало Принцессе Селестии.
«Хорошо, что у неё в гвардии нету ночных пони, иначе всё было бы совсем безнадёжно», — в очередной раз выдохнул с облегчением Файр Сплеш, спрятавшийся за стоявшими на стеллаже доспехами, мимо которых как раз прошла троица паладинов Солнечной кобылицы, которую вёл освещающий коридор единорог. Не верящий в собственную фортуну, Сплеш с затаённым дыханием смотрел, как гвардейцы проходят в метре от него, а несколькими секундами позже скрываются за дверью.
Оправившись от сковавшего тела напряжения, фестрал направился в противоположную сторону. В ту самую, в которой находилась личная библиотека Их Высочеств, но он этого, конечно же, не знал.
— Селестия с Луной быстрее постареют, чем вы найдёте эти книги! “Волшебные металлы” и “Драгоценные камни и кристаллы в зачаровании”! Можете заодно букварь себе поискать, может читать научитесь, тупые солдафоны!
Библиотека всегда являла собой место средоточия тишины и покоя даже в часы дня, а уж ночью заполонявшая её безмятежность вовсе загустевала и концентрировалась настолько, что её можно было чуть ли не разливать по бочонкам и продавать тем, кто в нёй особенно нуждался. Посему столь деспотичные возгласы были крайне нетипичны для кладовой знаний и могли довести до удара какую-нибудь пожилую библиотекаршу, если бы она узнала, каким образом растлевают спокойствие в её книжной вотчине. Сплеш же на такое нарушение библиотечной идиллии реагировал куда спокойнее, но вот на ту, кто это всё устраивал…
Чёрная кобылица, третий аликорн… Наконец-то его старания вознаградились и он нашёл её. Нашел не иначе как с помощь случая, который под все четыре копыта привёл его к окнам библиотеки, где жеребец и увидел предмет своих беспокойств. Всё-таки решение перестать шнырять по внутренним помещениям замка и выбраться наружу да позаглядывать в окна оказалось верным. Теперь он ни капли не жалел о том, что сделал.
— Вот, Ваше Высочество, как вы просили… — вяло отрапортавал подбежавший к аликорну гвардеец, кладя перед ней весьма уважительной размеров и тяжести книгу.
— Какое Мы тебе “Высочество”, презренный? — презрительно блеснула бирюзой глаз кобыла, так что Брайвстоун (а это оказался именно бывший напарник Сплеша) непроизвольно вздрогнул. — Ты видишь на Нас корону?
— Нет, Ваше… Госпожа.
— Ну и вот. А теперь поди прочь и продолжай искать! Не порть Наше чувство прекрасного своей кривой физиономией.
Пусть Файр Сплеш и был готов от чувства охватившего его триумфа взлететь выше небес, но сомнительное то было удовольствие — наблюдать за тем, как аликорн гоняет и в хвост и в гриву гвардейцев, обильно соря оскорблениями, на которые те могли ответить только смирением и подобострастием.
И на всю эту суету, и на навёдшую её чёрную кобылицу Сплеш взирал со второго этажа библиотеки, разместившись в самом дальнем углу на одном из книжных шкафов. Конечно, от взора крутящихся вокруг чёрной как смоль особы ночных гвардейцев приполотолочный мрак не спасал, но памятуя о том, что “тени укрывают”, Файр Сплеш чувствовал себя увереннее. Вид оттуда открывался весьма откровенный, так что пегас вполне мог налюбоваться третьей аликорницей. Однако не меньше самого вида этого таинственного существа, фестрала завораживал её голос. Он звучал как эхо прямиком из жеребячьих лет…
Не знак отличия определяет пони, а пони определяет свой знак отличия.
А пока он размышлял, аликорн листала страницы, не забывая при этом озвучивать гвардейцам новые указания. Помыть пол, протереть пыль… А ещё Сплеш наконец-то смог рассмотреть её знак отличия — белеющий на фоне фиолетового пятна серп месяца. Почти такая же отметина была у Принцессы Луны. Когда же кобылица, похоже, удовлетворилась чтением, то распорядилась вернуть все книги на место. И пока находившиеся под её гнётом паладины носились по всей библиотеке, их госпожа равнодушно сидела за столом да осматривала то помещение, то собственные копыта, явно оценивала сделанный копытокюр.
Наконец, гвардейцы закончили со всеми поручениями и встали в шеренгу перед пегарожихой. Она немилосердно зыркнула на них и, злобно ухмыльнувшись, изрекла:
— Ни секунды вы более не проведёте на службе. Не только в Нашей личной гвардии, а вообще в принципе… Сейчас же пишете рапорты на увольнение и вон из замка.
— Но… — неуверенно залепетал Брайвстоун, обычно хорохорящийся голос которого задрожал. — Что мы опять не так сделали?
— Вы не сделали самого важного — не уберегли Наше Аликорнье Великолепие от посторонних. Пока вы суетились, в библиотеку проник какой-то пони и он вот уже целый час сидит здесь, шпионя за мной!
Голос кобылицы, грудной и глубокий, взметнулся в своём звучании, точно приливная волна, и болезненно захлестнул слух Файр Сплеша могучим тоном. И он сокрушил не только самообладание трёх гвардейцев, заставив их задрожать от страха, но и прячущегося фестрала, который испытал острое желание оказаться как можно дальше от библиотеки. Однако было страшно даже пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы сорваться с места и улететь обратно в казарму, укрыться одеялом и не выбираться из под него до рассвета. И покуда ни Сплеш, ни солдаты не успели прийти в себя, чёрная кобылица сотворила на кончике своего рога сгусток света и легким кивком головы отправила его в полёт прямиком к тому месту, где притаился незадачливый вторженец. Секунды не прошло, как тени вокруг жеребца расступились перед магическим огоньком, открывая непрошенного нарушителя глазам собравшихся в библиотеке пони.
— Вот он! — торжественно возвестил чёрный аликорн. — Живое доказательство вашей некомпетентности, которое уже вдоволь успело налюбоваться Нами! Уже завтра вся Эквестрия будет знать, что помимо Селестии и Луны есть третий аликорн! И всё это потому, вы, бездари, ничего не сделали!
Эти слова послужили Бримстоуну и его товарищам сигналом к тому, чтобы что-то предпринять. Бывший напарник расправил крылья, готовясь сорваться в сторону Сплеша, а рог его напарника-единорога угрожающе замерцал. Пусть Сплеш и был застигнут врасплох, но на такое проявление враждебности он среагировал мгновенно, молнией полетев к тому самому окну, сквозь которое он и проник в библиотеку.
Брайвстоун взмахнул крыльями и рванул следом за Сплешом, а единорог послал наперерез вторженцу магический луч. И если от заклинания фестрал смог увернуться, то вот Брайтстоун наверняка смог бы его достигнуть, но от схватки с бывшим напарником Сплеша спасла та, ради кого он на всё это подписался.
— О, нет-нет-нет, — засмеялась кобылица, захватывая уже рассекающего воздух Браймстоуна в поле магического телекинеза, — Это вы должны были его обнаружить, а не Мы, так что считайте, что вы его упустили.
Обратившийся в безобидную россыпь искр луч, беспомощно забрыкавшийся в бирюзовом облаке магии Бримстоун, восседающая за читательским столом аликорн, с насмешкой поглядывающая на творящееся в библиотеке бесчинство… Всё это Сплеш успел узреть до того, как улетел в окно.
Селестия уже успела воздеть солнце на небосвод, а Сплеш всё не мог унять тревогу после неспокойной ночи. Раскалившее кровь и разогнавшее сердце пламя ужаса горело даже после того, как погасли последние звёзды. Страх гнал фестрала прочь из казарм и как можно дальше от Кантерлота, но какая-то вера в то, что всё обойдётся, уговаривала его и дальше лежать в постели да мять подушку. В эти минуты Сплеш завидовал сослуживцам, вернувшимся с выходной гулянки и теперь спокойно дрыхнущим в преддверии новой служебной недели.
До самого заката Сплеш так и не сомкнул глаз и когда настал час подниматься, он заставил себя встать одной лишь силой воли. И пусть так, но жеребец чувствовал себя словно бездушная кукла. Машинальная уборка кровати, завтрак, который ощущался совершенно безвкусным… Всюду ему мерещились бросаемые в его сторону подозрительные взгляды, заговорщические перешёптывания. Казалось, что уже все знают, на что он отважился минувшей ночью и теперь усиленно разыгрывают перед ним спектакль неосведомлённости. Особенно сильный звон тревожности вызывал Брайвстоун, который был крайне напряжён, а посему — неразговорчив. Лишь время от времени бывший напаник бегло посматривал на младшего товарища. И в его глазах Сплеш видел тяжёлую поступь рока, который раз и навсегда переменит его судьбу.
Фестрал не ошибся.
Несмотря на то, что он нервно пытался убедить себя в том, что просто себя накручивает, его опасение оправдались, когда к нему подошёл капитан гвардии и, едва сдерживая рвущийся наружу командирский гнев, сообщил новобранцу, что в тронном зале его ожидают сёстры-аликорны для «очень деликатного» разговора.
Столовую он покидал под гнётом сотен взглядов и в невыразимой тишине.